— Не думаю, что надо идти всем сразу.

Мы сидели вокруг покрытого царапинами стола в «Полька-Дот», а Нэнси излагала, что и когда надо делать. На самом деле оказалось, что сделать можно не очень много. Холли хотела пойти в полицейский участок вместе с Максом и другими, чтобы заявить протест, а потом решила, что надо начать печатную кампанию за освобождение Эрика. Нэнси педагогическим тоном, выработанным годами работы со студентами-юристами, сказала, что первое делать не рекомендуется, а второе — совершенно не обязательно. Единственное, что должен был сделать кто-то из нас, — это отправиться в полицию, чтобы освободить Эрика под залог. Сделать это собралась сама Нэнси. Но если дело коснется необходимости опровергнуть надуманные и лживые обвинения, то в этом случае все мы могли бы выступить свидетелями, чтобы изложить правдивую историю происшествия. Все мы чувствовали, что участвуем в деле чреватом обвинением в подрывной деятельности.

«Полька-Дот» была самым подходящим местом для такой встречи. В каждом белом городке, таком как Оксфорд, должно быть такого рода заведение, которое уравновешивало бы модные лавки, церкви и социальные приличия, и «Полька-Дот» была местным ответом на местный истеблишмент. Надпись на входной раздвижной двери гласила: «Нет ботинок и рубашки — ну и что?» Каждый квадратный дюйм стен был покрыт граффити, постерами, бамперными стикерами и картинками — большая часть всего этого была родом из шестидесятых; почти все противоречило всяким понятиям о культуре, а некоторые образцы были и вовсе странными. Плакат против курения упоминал о влиянии никотина на седьмое измерение. Постер о наркотической эпидемии в Лос-Анджелесе демонстрировал четыре зада, обтянутые бикини. Один лозунг задавал простенький вопрос: «Ты сегодня обнимался с ядерным реактором?» Больше всего мне нравился стикер, прилепленный к кофейному автомату: «Бросьте мне что-нибудь, мистер».

Большую часть блюд здесь готовили из бобов, за исключением сырного пирога, который просто не имел права быть таким хорошим на таком расстоянии к югу от линии Мэйсона-Диксона. Владелец заведения, Энди Хиллмен, говорил, что спер рецепт этого пирога в бруклинской пекарне, когда встречался с поварихой, которая работала там на выпечке. Обслуживание было дружелюбным и ненавязчивым, и я частенько пил здесь травяной чай за столиком у двери, до того как познакомился со Сьюзен. Кафе занимало только половину крытого белой жестью здания, бывшего когда-то складом; вторую половину Энди превратил в кинотеатр, где показывал настоящие фильмы, а не гомогенизированный хлам, который крутили в «Синема-3» торгового центра. Билетером был молчаливый заика по имени Эрл, полный идиот во всем, что не касалось гениального подбора фильмов. Энди и его «Полька-Дот» существовали в Оксфорде уже больше десяти лет, и если некоторые граждане с удовольствием отправили бы его из города первым же поездом, то были и другие, которые хотели избрать Энди мэром.

Энди до сих пор носил конский хвост по моде шестидесятых и бороду, всегда, впрочем, помятую и всклокоченную. Говорил он немного, но был весьма сведущ в тонкостях американской политической кухни. Это объяснялось тем, что он постоянно проигрывал выборы, что, впрочем, не сильно его расстраивало. Кроме того, он был хорошо знаком с движениями протеста и внутренним убранством тюремных камер.

С другой стороны, шестидесятые годы давно миновали, и Нэнси ясно дала понять, что лозунгом теперь должна быть целесообразность.

— Я восхищаюсь Эриком, — сказала она, добавляя столу еще одну царапину ярко-красным ногтем, — и разделяю большинство его политических взглядов. Но я бы не стала плевать на статую.

— Может, нам вернуться и вытереть ее?

Это было благонамеренно, и опять это была Холли, но Макс решительно заявил, что мы здесь обсуждаем не плевки. Он с чувством сжал руку Холли, произнося это. Это сбивало с толку, потому что в голосе явно чувствовалось раздражение. Но действия Макса, как я заметил, всегда опровергали его слова. Не то чтобы он был лицемером, скорее, это был разрыв между тем, что он говорил, и тем, что он делал. Сьюзен утверждала, что Макс принадлежал к опаснейшему типу рассеянных преподавателей, но у Макса не было и грана неопределенности, столь характерной для этого биологического вида профессоров. Я отметил, что его пальцы оставили красные следы на руке Холли.

Следующие полчаса мы провели за составлением связных свидетельских показаний, и это оказалось трудным делом, что было удивительно, так как все мы видели своими глазами одно и то же. Мэри думала, что полицейский, стащивший Эрика с цоколя, схватил его до того, как Эрик плюнул на статую, а Холли думала, что второй полицейский превысил свои полномочия, применив ненужную силу. Джозеф, по ведомым ему одному причинам, считал, что копов было четверо. Макс в качестве шутки предлагал воспроизвести номер патрульной машины. Он почему-то его запомнил. В конце концов мы обменялись телефонами, записанными на салфетках, на случай если потребуется быстро связаться друг с другом. Сейчас, в ретроспективе, это представляется абсурдным, но надо понимать, как скучен был тот уик-энд всего два часа тому назад.

Нэнси отправилась к банкомату брать деньги для залога, а все мы разъехались по домам. Университетская радиостанция транслировала матч, но ни я, ни Сьюзен не стали включать радио. Я понимал, что это непатриотично, но мне просто нет дела до футбола, и думаю, Сьюзен любила его только потому, что в детстве отец кормил ее палочками, когда они вместе смотрели по ящику футбол.

Пять кварталов мы проехали молча. Я вильнул, чтобы объехать лежавшую на мостовой мертвую кошку. Что-то в последнее время их стало очень много. На полпути к дому Сьюзен заговорила:

— Знаешь, здесь так не делают.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что не надо пинать статую и злить копов. Когда-нибудь у Эрика могут быть серьезные неприятности.

— Они у него уже есть.

— О, Дональд, все могло быть и хуже.

Каждый раз, когда она называет меня Дональдом, я чувствую себя десятилетним мальчиком. Но она переживала что-то еще, и, когда мы остановились напротив наших апартаментов, она высказала и это:

— Почему ты ничего не рассказал мне о Максе и Холли?

Я пожал плечами, что было затруднительно в машине, поэтому я вышел и пожал плечами снова — для Сьюзен. У меня не было готового ответа.

— Откуда она взялась? Что она делает с Максом?

— Она явилась из другой солнечной системы, и ее миссия — уничтожить Макса.

— Именно об этом я и говорю. Как они познакомились? И что случилось с Мэриэн?

— Думаю, они познакомились в «Теде и Ларри». Она там работает.

Я рассказал Сьюзен меньше той малости, какую знал, сам не знаю почему. Я начал скрывать от нее разные вещи, сам этого не осознавая. Может быть, это просто привычка, допущение, что всегда надо иметь что-нибудь в запасе, на всякий случай. Так я учу и моих студентов. Допускаю, что это делает меня не слишком надежным рассказчиком.

Сьюзен злилась на Холли из-за Мэриэн.

— Это не его типаж, ты же сам видишь. И ей действительно надо сесть на диету. Рядом они смотрятся как гороховый стручок и груша.

— Кажется, она добрая… — «И носит чудные свитера», — добавил я мысленно.

— Да, но умом она не блещет. Не думаю, что он искал именно ее. Мне ее почти жалко. Кто-то должен открыть Максу глаза.

Я видел, что она во всем винит Макса. Не был уверен, что разделяю ее отношение, несмотря даже на то, что мне пришлось увидеть. Наверное, Макс отмел бы все обвинения или переложил вину на других.

Приблизительно через час зазвонил телефон. Я сразу поднял трубку.

— Алло?

— Джейми, это ты?

— Простите, вы неправильно набрали номер. — Я положил трубку.

Через мгновение телефон снова зазвонил. Я опасливо снял трубку.

— Джейми?

— Нет. Вы неправильно набираете номер.

Пауза.

— Это 555–1057?