Делаем заказ и садимся за маленький столик для двоих.

Я пью сок, он кофе. От двух чизбургеров поднимается ароматный пар. Неловкая пауза, затянувшаяся на несколько лет, опять висит между нами.

Когда мы в последний раз ели здесь гамбургеры, наши отношения были иными. Я смеялась над его анекдотами, а он … Он смотрел на меня почти так же, как сейчас. Если убрать настороженность, напряженность в его взгляде, я видела все ту же любовь.

Рядом с нами сидела парочка. Совсем юные, не больше двадцати. Они кормили друг друга картошкой-фри. Девушка, хихикая, окунала хрустящие палочки в соус и давала их парню. Он же откусывал их так, чтобы коснуться губами ее соленых пальцев.

Влад проследил за моим взглядом.

Ты помнишь, когда мы были здесь в последний раз?

Нет, — я действительно не помню подробностей.

Мы были здесь после свадьбы. Ты ела огромный гамбургер и переживала, что станешь толстой.

Я и сейчас переживаю.

А я сказал тебе, что можешь быть какой угодно, я все-равно не перестану тебя любить.

Молчу и смотрю на него, пытаясь проглотить еду.

А ты тогда сказала, что раз у ж на то пошло, и ты все-равно будешь толстой, стоит завести под шумок ребенка.

Я так сказала? — комок в горле становится острым, протыкает, словно шипами.

Да. Ты так сказала. Решила, что если у тебя будет пузо и о фигуре не стоит беспокоиться, то и есть здесь ты будешь с большим удовольствием.

Но я не ела.

Нет, — он улыбнулся. — Ты заботилась о здоровье Жени уже тогда. Мы перестали ходить сюда, но мне кажется, что сейчас стоит начать. Просто иногда появляться, чтобы вспомнить, каким было на вкус наше счастье. Тогда ты часто смеялась. Ты любила меня …

И сейчас люблю, — говорю, а из глаз катятся слезы.

Я надеюсь.

Мы едем к моим родителям за Женей. Она встречает нас у двери. Я целую ее в пухлую сладкую щечку. Влад подхватывает на руки и кружит в воздухе.

Проходите. Мы как раз собирались есть шарлотку.

Пройдем? — спрашиваю у Влада.

Конечно.

Квартира у моих родителей небольшая. Они переехали сюда из Крыма, когда я была еще маленькая. Это жилье было единственным, что они могли себе тогда позволить. Но как-то мы здесь обжились, что никто и не думал об обмене на более просторную квартиру.

Мы проходим в зал. Папа сидит перед большим телевизором. Они недавно его купили. Теперь он наслаждается пенсией на диване перед огромным плазменным экраном.

Привет, пап, — я целую его колючую щеку.

Как дела?

Все хорошо. Пойду пока маме помогу на кухне.

Влад с Женей уселись рядом с отцом, что-то живо обсуждая. Мой муж сразу влился в нашу семью, пришелся родителям по душе. Они любили его, как собственного сына.

Мама за маленьким кухонным столом разрезает яблочный пирог, испускающий соблазнительные ароматы.

Вкусно пахнет, — я улыбаюсь в предвкушении запретного удовольствия. — Знала бы, что будет пирог, приехала бы попозже.

Это еще почему?

Я на диете. Не ем сладкого.

И поэтому такая изможденная?

Я что, плохо выгляжу?

Будто тебя пытали.

Что ж, она не далека от действительности. И эти пытки я устроила себе сама.

Просто устала за последнее время.

На работе загружают?

Да, — солгала я.

Возьми отпуск.

Летом хочу. Чтоб поехать с Женей на море.

Я тоже отцу говорю, что нам следует куда-то выбраться.

Ну так выберитесь.

Ты же его знаешь. Совсем на подъем тяжелый.

Может быть, с нами поедите?

Посмотрим. Хотя вам будет и без нас хорошо.

Не говори глупостей.

Приготовь чай и неси все в зал.

Пока мужчины разговаривают, я всматриваюсь в их лица. Говорят, мужа выбирают по подобию отца. Что ж, в моем случае все абсолютно не так. Мой папа — высокий худощавый мужчина с темными волосами, молчаливый и вдумчивый. Он хранит энергию внутри, не позволяя ей расплескиваться. Влад же холерик. Энергия бьет фонтаном, слова льются потоком, если его поместить в ядерный реактор, то весь мир жил бы только за счет его одного.

Кстати о путешествиях. Твоя тетка зовет нас к себе в гости. Говорит, что у них сейчас так хорошо, такой воздух удивительный, просто сказка.

Папа сопротивляется?

Она ему никогда не нравилась.

Неужели перспектива увидеть Черное море его не соблазняет?

Меня не соблазняет перспектива часами напролет слушать болтовню Виты, — подает голос отец.

Пап, тебя бронхиты замучили. Поезжай, поправь здоровье.

Да она меня угробит скорее, чем подействует воздух.

Ладно, тебе решать, — я начинаю улыбаться. — Но я ставлю на маму и ее …

Манеру давить на меня, пока не расколюсь!

Целеустремленность, — заканчиваю я со смехом.

Посмотрим.

Мама молчит, только улыбка кривит губы. Вода камень точит. Это о моих родителях. Моя хрупкая с виду, утонченная мама могла напирать, как танк. Это я усвоила еще в детстве. У меня не было шансов ни в одном споре. Я всегда делала уроки тогда, когда она говорила, одевала юбку той длинны, какую она считала допустимой, красилась помадой того оттенка, который не был, по ее мнению, вызывающим.

Хорошо, что хоть встречалась я с теми парнями, которые нравились мне. Хотя, если бы прислушивалась к ее мнению, возможно, мое сердце не разбивалось бы так часто. Зато у меня не было бы опыта, пусть и горького, но временами такого восхитительного.

У папы это второй брак, но я единственный ребенок. О том, что когда-то в его жизни была еще одна женщина, я узнала только во время единственной ссоры между моими родителями, свидетелем которой я стала.

Она умерла. И ее родственники сообщили о похоронах. Он собирался ехать, а мама не могла этого понять. Теперь я расцениваю ее поведение как ревность. Тогда она кричала, что та, другая жена, уже давно никто для него. Но он все же уехал. Они не разговаривали потом две недели.

В целом же у меня образцовая семья. Я росла в атмосфере любви и согласия. И того же хочу теперь для Жени.

Мы пробыли у моих родителей до вечера. Когда приехали домой, уложили дочку спать, а сами просидели перед любимым сериалом до полуночи. Влад обнимал меня, а я устроилась у него на груди, дремля под тихий бубнеж телевизора.

Дни текут как обычно. С нашего разговора в Макдоналдсе прошла неделя. И мы словно вычеркнули то, что было до него. Будто я не трепетала от ласк другого мужчины, не тосковала по прикосновению его рук, а тело не требовало опять ощутить потоки взрывной энергии, протекающие сквозь него.

Людмила Владимировна нагружает меня работой и я ей за это благодарна. Сегодня у нас встреча с журналистами по поводу закрытия детского дома. Потом я должна доработать план выступления начальницы на сессии городского совета.

Вронский звонил мне трижды за эту неделю и трижды я не взяла трубку. Зато теперь я знаю его номер наизусть. Каждую свободную минуту я достаю мобильный и смотрю на цифры, изучаю их, гипнотизирую. Они были моим ключом к запретному, но такому притягательному глотку свободы, состоянию абсолютного счастья. Должно быть, именно так себя ощущают птицы во время полета. Только они и небо, бесконечное, огромное, дающее радость и безмятежность.

Сегодня выдался туманный день. Я люблю туман, поэтому планирую немного задержаться, прежде чем вернусь домой. Пройдусь по аллее небольшого сквера, потом зайду в магазин за мукой — мне нужно испечь пирог для Жени. У нее день рождения и в садике устроят по этому поводу сладкоежку.

Часы на стене тикают оглушительно громко. Время словно дает понять, как необратимо оно утекает от нас.

Влад на работе, как всегда. Дочку забрала его мама. Сейчас они у нас дома, лепят что-то из соленого теста.

Ира, я иду на встречу с журналистами. Вы со мной?

Да.

Камеры уже стоят напротив стола начальницы, операторы проверяют микрофоны. При нашем появлении все замолкают, и Людмила Владимировна начинает рассказывать о том, почему расформирован детский дом и какой будет дальнейшая судьба сирот.