Разноцветные баночки почти повергают меня в состояний эйфории. Я брызгаю туалетную воду на полоски-тестеры, чтобы услышать весь букет, закрываю глаза от наслаждения и подолгу втягиваю в себя понравившиеся запахи.

Пока я пытаюсь обновить обоняние, опустив нос в баночку с кофейными зернами, за стеклянной перегородкой, отделяющей маленький бутик от остального пространства торгового центра, вижу знакомую фигуру и замираю.

Вронский под ручку со своей рыжеволосой спутницей выходит из отдела нижнего белья, прямо напротив парфюмерного. У нее в руках пакет с фирменной эмблемой бутика. Она зазывно улыбается, пока он притягивает ее к себе за бедро и что-то шепчет на ухо. Она заливается звонким смехом и качает головой, опустив глаза.

Резко втягиваю воздух, вдруг понимая, что не дышала несколько секунд. Но грудь по-прежнему сдавливает с невероятной силой. Пульс бьется в ушах, заглушая остальные звуки.

Они почти прошли мимо. На короткий миг во мне вспыхивает облегчение от того, что я осталась незамеченной. Но парочка останавливается. Сергей притягивает ее за талию к себе, такую длинноногую, высокую, ему под стать, и целует агрессивно, страстно.

Жизнь покидает мое тело. Я старалась не вспоминать, каково это — ощущать его вкус, его прикосновения. Я запрещала себе думать об этом по ночам, отгоняла эти мысли во время работы, уборки, готовки.

И сейчас он всего в нескольких метрах дает мне новые воспоминания — как он выглядит, когда целует другую, как закрываются его глаза, двигается челюсть, наклоняется голова, определяя максимально удобный угол. Я знаю, как он умеет это делать — подчиняет, поглощает, разжигает неистовый голод, утолить который может только он сам.

И вдруг, не прерывая поцелуя, он открывает глаза, и его бирюзовый взгляд встречается с моим.

Нет, он не остановился, не отстранил от себя девушку, не кивнул мне головой в молчаливом приветствии.

Наоборот, после мимолетного замешательства, глядя мне в глаза, он целует ее еще жарче, прижимает еще ближе.

Не могу отвернуться. Так и стою с поднятым на уровень груди флаконом, впитывая все подробности этой отвратительной сцены.

Я лишилась спокойствия в тот момент, когда встретила его. А когда он впервые взял меня, в мире больше не осталось мужчин, кроме него. Все эти дни мне было больно, одиноко, невыносимо одиноко. Когда мы с Женей прогуливались по набережной, гуляли в парке, развлекались в торговом центре, я видела перед собой его лицо. И думала, что что-то значила для него.

Сейчас я вижу, как сильно я ошибалась. Я ничего, нуль, пустое место. Ненавижу, как же я его ненавижу!

Резко ставлю духи на место. Рука сжимает сумочку. Каблуки невозмутимо стучат по мраморному полу. Я выхожу из бутика медленно, с гордо поднятой головой. Неотрывно смотрю в его лживые, красивые глаза. Помнишь, как целовал меня? Как хотел до безумия? Пусть за этим не было ничего, кроме похоти. Во всяком случае для тебя. Но неужели мои губы не были мягкими и сладкими? И разве мое тело не идеально помещалась в твоих руках, когда ты обнимал меня так же, как обнимаешь ее?

Он мог прочесть это в моих глазах, когда я проплыла всего в нескольких сантиметрах от целующейся парочки, покачивая бедрами. Какой-то мужчина оглянулся мне вслед, и я едва заметно улыбнулась ему. Сзади раздался странный звук. Готова поклясться, это был Сергей.

Что случилось? — услышала я щебетание его подружки.

Но его ответа я уже не смогла разобрать. Удаляясь той же неспешной плавной походкой, я желала ему медленной, мучительной смерти.

В квартирке моих родителей царит оживление. После длительных баталий все же было принято решение ехать к тете в гости. Эту новость мама сообщила мне с радостной улыбкой, а папа, трагически вздохнув, покачал головой.

Мы с Женей заскочили к ним случайно, не планируя этого визита. Просто как-то потянуло, и я не смогла сопротивляться.

Женя скачет по кухне, выпрашивая у бабушки кусочек сырого дрожжевого теста, из которого через час получатся пирожки с абрикосами и шелковицей.

Живот будет болеть, — слышу я мамин голос.

Я ты немножко дай, — дочка наверняка строит грустные рожицы.

У мамы спроси.

Ну, ба, — тянет она, не желая получать отказ.

Совсем чуточку.

Уломала все-таки. Я и сама любила в детстве утащить маленький кусочек ароматного, мягкого теста. Но почему-то сейчас нет никакого желания снова ощутить этот вкус.

Папа подходит ко мне, потягивая крепкий сладкий чай. Мы вдвоем наблюдаем за действом на кухне, стоя в дверях зала.

Не хочешь ехать к тете?

Вита может и гранит превратить в пыль. Что уж тут говорить о моей выдержке.

Но все-таки море, солнце. Здоровье поправишь.

Не так уж я и болен.

Подхожу к нему и обнимаю за талию, прислонившись головой к плечу. Я очень люблю своего спокойного отца. Вдыхаю его запах, знакомый с детства, чувствую тепло его надежного тела и на миг закрываю глаза, забывая обо всем.

Ира, что у тебя с Владом?

Его тихий вопрос заставляет меня вздрогнуть.

Все в порядке. Почему ты спрашиваешь?

Ты почти не улыбаешься. Перестала смеяться. Лицо осунулось.

Это просто усталость.

Нет, дочка. Ты несчастна. И я не знаю, что с этим делать.

У меня на душе тяжело и неуютно. Я бы не хотела, чтобы о моих семейных проблемах стало известно родителям. Но, видимо, от их чуткого глаза ничего не утаишь.

Мама вошла в комнату, бросив на нас короткий оценивающий взгляд. Женя осталась на кухне, вычищая пальцем остатки теста из кастрюли.

О чем это вы тут секретничаете?

Да вот спрашиваю, что с Владом у нашей дочки.

Да что тут спрашивать — разве не видно?

И что же ты видишь? — меня разбирает любопытство.

Что вам сейчас нужно больше времени проводить вместе.

Мы и так проводим все свободное время вместе, — в моем голосе невольно слышится раздражение.

Ты не кипятись, Ира, — мама деловито расставляет чайный сервиз на журнальном столике. — Влад сейчас работает, это ему нужно времени больше уделять, поддерживать, чтобы все получилось.

По-моему, его никто никогда ни в чем не ущемлял, — отрезаю я.

Он хороший муж. Таких еще поискать.

У меня внутри начинает все закипать. Но нечеловеческим усилием я все же сдерживаюсь.

И о тебе заботится, и дочку любит, и все для семьи, все для дома делает, продолжает мама.

Да, мечта, а не мужчина.

Мама мгновенно реагирует на иронию в моем голосе. Она оставляет чашки в покое, упирает руки в бока, сдвинув брови на переносице.

Да, мечта. Ты посмотри вокруг — одни пьянчужки да бездельники. Держись за него. Другого такого не найти. Что это у тебя в голове?

Никаких у меня мыслей нет, — устало отвечаю я.

Подожди, не напирай, — прерывает мою маму отец, — пусть сами разбираются.

А я и не лезу, — возмущается мама. — Всего лишь напоминаю, что семейная жизнь — это труд, чтобы ее сохранить, нужно тяжело работать над этим.

А я надеялась, что семейная жизнь — это радость и легкость, — отзываюсь я, — потому что когда есть любовь, все дается просто.

Мама замолкает, а отец бросает на меня какой-то непонятный, тяжелый взгляд и отворачивается. Но я успеваю заметить промелькнувшие тени прошлого, тоски и горечи. И что-то подсказывает мне, что у них с мамой не все всегда было гладко. Возможно, это как-то связано с тем периодом их жизни, который я плохо помню, и, по всей видимости, именно моей маме пришлось приложить максимум усилий в их браке.

Может, нам стоит забрать Женю с собой? Ей тоже будет хорошо. Поездка пойдет бедной девочке на пользу. А то летом в духоте города, в его пыли сильно не оздоровишься.

Не знаю, — я испытываю неуверенность, — а вам не будет тяжело с ней?

С нашей внучкой? Ну что за глупости!

Я подумаю, мам.

Давай. Мы через неделю уезжаем, билеты нужно брать уже сейчас.

Мне необходимо посоветоваться в Владом.

Тогда жду звонка.