Отдел озаботился даже материальным поощрением бойцов Красной армии — в его структуре появилась Комиссия по подаркам[168]. 30 сентября ее переименовали в Особую комиссию по снабжению Красной армии подарками и пособиями, в октябре передали в непосредственное подчинение Реввоенсовета Республики[169].

Фактически Оперод, под руководством видного московского большевика из меньшевиков-интернационалистов С.И. Аралова, умело заручившегося поддержкой своих «консультантов» — молодых генштабистов, становился все более многофункциональным органом. Так, параллельно с Всероссийским главным штабом (Всероглавштабом) Оперод издавал карты (Военно-топографическое отделение); с началом действий против Чехословацкого корпуса Оперод занялся агитацией в войсках (Военно-политическое отделение, отправившее в войска в июле — августе 1918 г. 2,5 тысячи агитаторов); озаботился даже материальным поощрением красноармейцев (Комиссия по подаркам) [170]°. В результате Оперод быстро разрастался, а его руководство явно нацеливалось на полную автономность и организационную самодостаточность. Об этом свидетельствует уже перечень отделений Оперода к октябрю 1918 г.: оперативное, разведывательное, военного контроля (контрразведывательное), связи, учетное, передвижения (фактически — военных сообщений), «общее» (управление делами), военно-топографическое, военно-политическое, военно-цензурное (!) плюс секретариат и «комиссия по подаркам» (эмбрион Наградного отдела РВСР)[171].

Секретариат был личной канцелярией С.И. Аралова, Г.И. Теодори и заместителей Аралова С.В. Чикколини и В.П. Павулана; в нем печатались доклады по разрабатываемым Теодори вопросам; через Секретариат проходил прием и допуск лиц к Аралову, прием корреспонденции и ее распределение по отделениям (ежедневно в Секретариате дежурили по 1-му консультанту и партийному работнику.

Когда в Опероде осталось 565 сотрудников, необходимых, по мнению руководства отдела, для нормальной работы, высшее военное руководство начало кампанию по направлению засидевшихся в тылу военспецов на фронт. Призвали в основном военных специалистов (в Отделении связи — помощника заведующего и специалиста; в разведывательном — переводчика; в оперативном — столоначальника и уполномоченного; в отделениях Канцелярии и Военного контроля — 4-х специалистов)[172]. На мобилизацию руководство Оперода ответило аппаратными мерами: «для выяснения действительной необходимости оставления на местах прежней службы Оперативного отдела призванных на службу» в РККА 4 июля в составе Оперода появилась комиссия для обсуждения вопроса об оставлении на службе призываемых в ряды Красной армии. Комиссия собралась уже на следующий день и по итогам направила в Наркомвоен просьбу об оставлении на службе в Опероде 18 призванных[173]. О значении, которое придавалось работе комиссии, свидетельствует тот факт, что ее председателем 13 июля стал и без того обремененный многочисленными обязанностями Г.И. Теодори[174]. 13 июля появление комиссии было оформлено приказом Аралова, по которому в состав комиссии входило по одному представителю от каждого отделения (представителей назначали заведующие отделениями). Комиссии предлагалось собраться 18 июля в 10 часов в помещении по усмотрению Теодори[175]. К 17 июля все заведующие отделениями обязывались представить Теодори списки сотрудников[176]. Но и тут возникли сложности — первое заседание комиссии уже 18 июля перенесли на 20-е число: очевидно, списки со всех отделений сотрудники комиссии так и не получили[177]. Дело не обошлось без неприятных сюрпризов. Так, например, 13 июля 1918 г. был взят для отправки на фронт, несмотря на постановление комиссии, служащий Разведывательного отделения Ф.М. Мельничук. Военный консультант отделения Б.И. Кузнецов направил С.И. Аралову записку с просьбой добиться разрешения Опероду «вести переписку законным путем с освобождением от фактического участия во всех формальностях призываемых, за счет непрерывности их работы во 2-м отделении». К ходатайству Кузнецова присоединился Г.И. Теодори. Последний указал, что «срыв работников таких главных отделений, как оперативное], разведывательное], военного контроля, пагубно отражается на деле». С пометой Теодори «вполне» согласился Аралов. Не позднее 20 числа Мельничук был «освобожден впредь до рассмотрения [вопроса]»[178]. На данном этапе Аралову удалось «отмазать своих сотрудников», но к осени 1918 г. ситуация изменилась: к 13 сентября в действующую армию призвали 55 сотрудников Оперода, большинство из которых занимало ответственные должности и считалось сотрудниками «совершенно незаменимыми». Их призыв, докладывал С.И. Аралов фактическому руководителю центрального военного аппарата Э.М. Склянскому, приведет «к неминуемому расстройству работы»[179]. Ходатайство Аралова не помогло: несколько позднее Оперод препроводил в мобилизационный отдел военного комиссариата г. Москвы список на 63 человека, в том числе — 1 консультанта (!), 5 столоначальников, 2-х помощников столоначальника[180].

Второе «наступление» на Оперод развернула в августе 1918 г. ВЧК, арестовав сотрудников Военно-цензурного отделения С.Д. Михно, Д.С. Михно, В.С. Михно и А.С. Сумароцкого. 30 августа по приказанию С.И. Аралова зав. Оперативным отделением Е.В. Гиршфельд запросил заведующего Отделения военного контроля М.Г. Тракмана о причинах ареста сотрудников отделения[181]. Кроме того, в октябре 1918 г. Оперод получил из ВЧК сведения о своем арестованном сотруднике Горине: он находился в отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией. С.И. Аралов, к его чести, направил заведующему отдела ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н.А. Скрыпнику записку с аттестацией Горина, «независимо от предъявленного ему обвинения, как исключительно честного и преданного делу Революции Товарища»[182].

Несмотря ни на мобилизации служащих центральных военных органов, ни на их аресты ВЧК, Оперод находился летом 1918 г. в зените своей славы, развернув под руководством опытного и амбициозного Теодори строительство советских вооруженных сил. Теодори и Аралов впоследствии вспоминали ужасные условия, в которых приходилось работать. Теодори в этот период «провел исключительно опасную, самую ужасную, тяжелую, полную личных оскорблений, издевательств и нападок жизнь в период постоянных приездов “самозваных”, “кустарных” и настоящих главкомов, комов и других с Дону, Кавказа и Украины»: осторожные большевики С.И. Аралов и С.В. Чикколини «при появлении этих буйных лиц предусмотрительно уходили в секретную комнату»[183]. Рассказ Теодори (за изъятием признания собственной «осторожности») полностью подтверждается в мемуарах С.И. Аралова: «Ежедневно шли сотни телеграмм, приезжали увешанные гранатами, маузерами, пулеметными лентами матросы, солдаты, начальники существующих и несуществующих отрядов, главковерхи, командированные от различных районов. Всех надо было выслушать, просьбы одних удовлетворить, просьбы других отвергнуть, доказать, что у них и отряда-то нет, или есть всего 50 человек, а командир его требует 1000 винтовок. Приходили анархисты, эсеры, ругались и доказывали, что только они и умеют воевать, что они в два счета разбили бы врага, если бы им не мешали это делать. Голова пухла от всех этих разговоров, требований, угроз»[184]. Видный большевик и председатель созданного осенью 1918 г. Реввоентрибунала Республики К.Х. Данишевский назвал лето 1918 г. периодом «захвата разными подозрительными отрядиками оружия в целях товарообмена»: Теодори в этот период отобрал документы у «многих лиц, иногда даже с “подлинными” мандатами, направляя их в ВЧК с опасностью для своей жизни» — все это, несмотря на страшные во время послереволюционного хаоса угрозы расстрелами и жалобами партийным бонзам[185].