Подкрепив себя размышлением, я смело пошел вперед и очутился в маленькой комнате. Стены ее были завешены богатыми тканями работы, как я узнал позже, немых женщин. Там и сям стояли стулья из черного дерева, украшенные слоновой костью, пол был покрыт ковром. В конце комнаты, за занавесом, откуда пробивались лучи света, я заметил уединенный уютный уголок.

Биллали полз медленно, и я соразмерял свои шаги с его движениями.

Наконец мы добрались до занавеса, Биллали ткнулся в него, протянув вперед руки, словно собираясь умирать. Я, не зная, что делать, оглядывал комнату и вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня из-за занавеса.

Страх охватил меня. Кругом царила тишина, Биллали, как труп, лежал перед занавесом. В комнате, озаренной светом ламп, напоенной чудным ароматом, минута шла за минутой. Тихо: ни признака жизни, ни одного движения! Я чувствовал на себе чей-то взгляд, пронизывающий меня насквозь, и был так испуган, что дыхание сперло у меня в груди.

И вот занавес пошевелился. Кто там?

Занавес пошевелился снова и между складками его появилась прелестная, белая, как снег, рука с длинными тонкими пальцами и изящными ногтями. Рука приподняла занавес, и я услышал удивительно нежный серебристый голос.

— Чужестранец, произнес голос на чистейшем, классическом арабском языке, — отчего ты так испугался?

Я сохранил достаточно самообладания, чтобы не выдать своего удивления. Но прежде, чем я ответил, из-за занавеса вышла и остановилась высокая фигура.

Вся она была закутана белым газом так, что напомнила мне мумию в могильном одеянии.

Я испугался еще больше при появлении этого призрачного существа, и волосы зашевелились на моей голове, хотя я ясно различал в этой мумии высокую, прекрасную женщину, обладающую удивительной, почти змеиной гибкостью и грацией.

— Отчего ты испугался? — повторил нежный голос, звучащий, как музыка, но проникающий в самое сердце. — Разве я так страшна, что могу испугать мужчину? Надо полагать, мужчины сильно изменились!

Легким кокетливым движением она обернулась, словно желая показать всю свою красоту и роскошные волны волос, спускавшихся до пола, до обутых в сандалии ног.

— Твоя красота поразила меня, о королева! — ответил я смиренно, не зная, что сказать, и мне послышалось, что старый Биллали, лежа на полу, пробормотал: «Хорошо, моя Обезьяна, хорошо!»

— Я вижу, что мужчины умеют льстить женщинам! — ответила она со смехом, звенящим, как серебряный колокольчик. — Ты испугался, чужеземец, потому, что мой взгляд проник в твое сердце. Но так как я женщина, то прощаю тебе ложь, сказанную так любезно! Теперь скажи мне, как вы попали в эту страну пещер, болот, злодеяний и теней смерти? Зачем вы пришли сюда? Как решились вы вручить свою жизнь Хийя, или «Той, которой повинуется все»? Откуда ты знаешь мой язык? Это — древний язык, сладкозвучное дитя старой Сирии. Что делается в мире? Я живу в пещерах, среди мертвецов, и ничего не знаю о людях и не забочусь об этом. Я живу, чужестранец, моими воспоминаниями, и эти воспоминания лежат в могиле, вырытой моими собственными руками!

Ее чудный голос дрогнул и зазвенел. Вдруг она обернулась к Биллали:

— А, это ты, старик! Скажи мне, как случилось это безобразие в твоем хозяйстве? Кажется, мои гости были в опасности? Одного из них хотели убить и съесть твои люди, эти скоты, и если бы чужеземцы не дрались с такой смелостью, то были бы убиты, и я не могла бы ничего поделать. Что это значит, старик? Не должна ли я наказать тебя за это?

Голос ее зазвучал гневно и холодно. Биллали, который вовсе не был трусом, мне кажется, замер от ужаса.

— О Хийя, великая королева! — застонал он, все так же лежа на полу. — Будь милостива к твоему верному слуге! Это не моя вина. Женщина, над которой посмеялся один из белых гостей, внушила им последовать старинному обычаю и съесть толстого черного молодца, который пришел с твоими гостями — Обезьяной и Львом, — бедный Лео очень болен, — зная, что ты не отдала никаких приказаний насчет него. Обезьяна и Лев убили женщину и черного слугу, чтобы спасти его от ужасной смерти. Тогда эти скоты, опьяненные жаждой крови, набросились на твоих гостей. Но белые храбро боролись с ними. О Хийя! Они дрались, как мужи, и убили многих, но я пришел и спас их, а злодеев послал сюда, в равнину Кор, чтобы ты, великая, судила их! Они здесь теперь!

— Да, старик, я знаю. Завтра я сяду в Большой зал и буду судить их! А тебя прощаю. Смотри, чтобы впредь этого не случалось у тебя! Иди!

Биллали поднялся с полу и, стоя на коленях, трижды поклонился до земли этой ужасной, но очаровательной женщине!

— Ушел! — произнесла «Она». — Ушел седобородый глупец! Как мало познаний приобретает человек в жизни! Подобно воде, жизнь проскальзывает у него между пальцев, и если пальцы его чуть-чуть намокли, как от росы, целое поколение глупцов кричит: вот истинно мудрый человек! Разве это не верно? Но скажи мне, как зовут тебя? Обезьяна — так называет тебя Биллали… — Она засмеялась. — Это манера дикарей — давать имена животных людям! Как называют тебя в твоей стране, чужестранец?

— Меня зовут Холли, королева! — ответил я.

— Холли! — повторила она, с трудом выговорив слово, но произнеся его с красивым акцентом. — Что такое «Холли»?

— Холли — значит колючее дерево! — ответил я.

— Так. Ты выглядишь действительно крепким и колючим деревом. Ты силен и безобразен, и если я не ошибаюсь, честен в сердце своем, на тебя можно положиться. Ты привык много думать. Но чего же ты стоишь, Холли? Входи и садись! Я не хотела бы видеть тебя ползающим рабом! Мне противны их поклонения и страх передо мной!

Она откинула занавес своей прекрасной рукой, чтобы я мог войти.

Содрогаясь, я вошел. За занавесом оказался уголок, где стояли ложе и стол. На столе — фрукты в вазе и в прозрачном кувшине вода. В конце комнаты находился каменный сосуд в виде купели, также наполненный водой. Освещенный мягким светом ламп, этот уголок комнаты был полон аромата.

Благоухание исходило также от блестящих волос и белого одеяния королевы.

Я сел в ногах ложа, «Она» опустилась на другой конец его.

— Теперь, Холли, — произнесла она, — объясни, почему ты умеешь говорить по-арабски? Я родилась в Аравии, это дорогой для меня язык! Моя родина — древний и прекрасный город Озал, я родилась от отца народа нашего Гараба, сына Катана. Ты не умеешь говорить так, как мы. Твой язык звучит музыкой сладкого наречия племени Хамиар… Некоторые слова здесь, у народа амахаггер изменены, и я говорю с ними на другом наречии!

— Я изучал этот язык много лет, — ответил я. — На этом языке говорят в Египте и еще во многих странах!

— На нем говорят в Египте и теперь? Фараоны все еще царствуют там? А персы?

— Персы ушли из Египта две тысячи лет тому назад. Потом владычествовали Птолемеи — римляне, и многие другие процветали на берегах Нила, пока не пришло время их падения!

— А Греция? — спросила она. — Существует ли Греция? Я любила греков. Они были красивы, как ясный день, и умны, но жестоки и вероломны!

— Да, — ответил я, — Греция существует, существуют и греки. Но нынешние греки не похожи на древних, и теперешняя Греция кажется насмешкой над прежней богатой страной!

— Так! А евреи все еще в Иерусалиме? Существует ли храм, выстроенный мудрым королем? Какому Богу поклоняются они сейчас? Пришел ли Мессия, о котором они громко пророчествовали? Он ли управляет землей теперь?

— Иудеи разбиты и ушли, остатки великого народа разбрелись повсюду, и Иерусалима больше нет. Что касается храма, выстроенного Иродом…

— Ирод? — прервала она. — Я не знаю Ирода. Говори!

— Римляне сожгли храм, и римские орлы летали над его развалинами. Иудея представляет собой пустыню!

— Так. Эти римляне были великим народом и шли прямо к своей погибели!

— Solit udinem faciunt, pacem appelant, — добавил я.

— Ты говоришь и на латинском языке? — удивилась «Она». — Как странно звучит он после стольких лет… Мне кажется, я встретила ученого мужа, чьи руки сумели удержать воду мудрости! Ты знаешь и греческий язык?