Взяв одну из ламп, Аэша пошла в конец сводчатой комнаты и там остановилась.

Мы последовали за ней и увидели, что в стене сделано что-то, похожее на лестницу. Аэша начала легко карабкаться по ступенькам, мы шли за ней. Спустившись с пятнадцати ступеней, мы уткнулись в длинный скалистый откос и при свете лампы взобрались на него. Пока мы шли, я старался заметить дорогу, насколько мог; это не было трудно, благодаря фантастической форме утесов и камней; многие из них походили на мрачные изваянные из камня человеческие лица.

Наконец я заметил, что мы добрались до самого высокого пункта конусообразного утеса и открыли узкий и низкий проход, по которому вынуждены были ползти.

Внезапно этот проход закончился пещерой, такой огромной, что мы не могли разглядеть ее сводов. Несколько минут мы шли в полном молчании. Аэша, как белый призрак, мелькала перед нами, пока мы не вошли в другой проход, заканчивающийся также небольшой пещерой, где мы ясно видели своды и стены. Из этой пещеры мы вступили в третий тоннель, слабо озаренный неясным светом.

Я слышал, как облегченно вздохнула Аэша, завидев этот слабый, неизвестно откуда выходящий свет.

— Отлично! — произнесла она. — Приготовьтесь вступить в недра земли, в священное место зачатия Жизни, живущей в каждом человеке и звере, в каждом дереве и цветке!

Аэша пошла вперед, а мы тащились за ней с переполненными впечатлениями сердцами. Что предстоит нам увидеть? Мы прошли тоннель. Свет разгорался сильнее, бросая на нас яркий отблеск. И вместе с этим неведомым светом до нас доносился душу потрясающий звук, подобный отдаленному грому или шуму падающих деревьев. О Небо!

Мы стояли уже в третьей пещере, усыпанной белым песком, стены которой потрескались от воздействия огня и воды. В пещере не было темно. Ее наполнял какой-то красивый розоватый свет. Сначала мы не видели огня и не слышали грома. Потом вдруг произошло что-то ужасное и удивительное. Через отдаленный конец пещеры с оглушительным шумом, — шум был так ужасен, что мы задрожали, а Джон упал на колени, — ворвался столб огня, подобный ослепительной молнии или разноцветной радуге, несколько секунд пламя клокотало и ревело, вращаясь посреди пещеры; но постепенно шум стих, и все исчезло, оставив после себя розовый свет.

— Ближе, ближе! — воскликнула Аэша возбужденным, звонким голосом, — Смотрите! Вот Фонтан и Сердце жизни, что бьется в груди великого мира!

Мы последовали за Аэшей и остановились у того места, где появилось пламя, и вдруг почувствовали странное облегчение, прилив дикого веселья и жизнерадостности. Это было действие огня жизни, уже повлиявшего на нас, одарившего нас силой гиганта и легкостью орла.

Мы посмотрели друг на друга и громко засмеялись. Засмеялся и Джон, не улыбавшийся целыми неделями. Мне показалось, что меня осенил гений, что весь интеллект общечеловеческого ума соединился во мне. Я готов был заговорить стихами, по красоте и стилю не уступающими поэзии Шекспира. Странные видения мелькали в моем мозгу. Узы плоти моей были сброшены, и дух парил в эмпиреях неизъяснимого могущества и силы! Не могу описать моих ощущений! Что-то странное, необъяснимое!

В то время, как я испытывал сладостное ощущение бодрости и возрождения духа, мы услышали снова ужасный шум, рев и клокотание, долетавшие до нас. Все ближе и ближе, — словно громоносная колесница неба, на блистающих, как молния, конях. Лучезарное, ослепительное облако, переливающееся тысячами радужных огней, остановилось недалеко от нас, потом с грохотом исчезло неведомо куда. Это было такое поразительное зрелище, что мы, за исключением Аэши, которая стояла, протянув руки к огню, упали и спрятали лица в песок.

Когда все исчезло, Аэша заговорила:

— Калликрат! — сказала она. — Минута наступила! Когда пламя появится вновь, ты должен омыться в нем. Сбрось свое платье, оно сгорит, но ты останешься невредимым! Ты должен стоять в огне, и когда пламя охватит тебя, постарайся впитать его сердцем, омой в нем каждую частицу своего тела. Слышишь ли ты меня, Калликрат?

— Я слышу тебя, Аэша, но… я не трус, но боюсь этого пламени. Откуда я знаю, что оно не уничтожит меня? А если я погибну и потеряю тебя? Я не хочу этого!

Подумав с минуту, Аэша заговорила:

— Не удивительно, что ты боишься! Скажи мне, Калликрат, если ты увидишь меня стоящей в пламени, если я выйду из него невредимой, согласишься ли ты остаться в нем?

— Да, — ответил Лео, — тогда я сделаю это, хотя бы оно убило меня. Я войду в огонь!

— И я тоже! — воскликнул я.

— Что такое, Холли? — засмеялась Аэша. — Ведь ты не хотел этого? Как же так?

— Не знаю, — отвечал я, — мое сердце зовет меня войти в огонь и начать новую жизнь!

— Хорошо! — произнесла Аэша. — Ты не совсем безумец. Смотри, во второй раз я омоюсь в пламени живительного огня. Если даже моя красота и жизнь не могут увеличиться еще, все же огонь не тронет меня! Потом, — продолжала она, — есть еще одна серьезная причина, в силу которой я хочу омыться в огне. Когда я вошла в него в первый раз, сердце мое было полно злых страстей, я ненавидела Аменартас, и все эти страсти наложили след на мою душу. Теперь я счастлива, стремлюсь к добру, полна чистых мыслей и намерений! Вот почему, Калликрат, я снова хочу омыться в огне, очиститься для тебя, любовь моя! Потом ты войдешь в огонь! Минута наступает! Будь готов, Калликрат!

Последовало молчание. Казалось, Аэша собирает все свои силы для испытания, пока мы молчали и ждали. Наконец послышался ужасный, грохочущий звук, который приближался к нам. Услыхав его, Аэша сбросила свое газовое покрывало, расстегнула золотую змею пояса, завернулась в свои великолепные волосы, которые покрыли ее, как платье, и тихо спустила с себя белое одеяние. Так стояла она, как Ева перед Адамом, закрытая только волосами, божественно прекрасная в своей наготе. Ближе и ближе неслось пламя.

Вдруг Аэша освободила свою, точеную руку из массы волос и обвила ей шею Лео, потом поцеловала его в лоб, пошла вперед и встала там, где должно было пройти пламя.

Что-то трогательное было в тихом поцелуе Аэши. Словно нежная мать поцеловала своего ребенка и благословила его!

Опять страшный, потрясающий шум, словно ветер вырывает деревья с корнем… Вот уже отблеск, предвестник огня, стрелой пролетел в воздухе… Вот и пламя…

Аэша повернулась и, протянув руки, низко поклонилась ему. Огонь охватил ее… всю ее фигуру… дивные формы… Я видел, как она подняла обе руки и полила огонь, словно это была вода, себе на голову, открыла рот и втягивала его в себя… Ужасное зрелище!

Потом она стояла тихо, вытянув руки, с небесной улыбкой на лице, словно сама была духом пламени. Таинственный огонь перебегал и играл на ее темных длинных локонах, лизал ее дивную грудь и плечи, с которых упала волна волос, скользил по ее горлу и лицу и загорелся ярким светом в сияющих глазах. Как прекрасна она была в пламени!

Вдруг странная перемена произошла в ее лице. Улыбка исчезла, глаза смотрели сухим, недобрым взглядом, правильное лицо вдруг удлинилось и осунулось, словно она испугалась чего-то, прекрасные формы тела потеряли свои дивные очертания и красоту.

Я протер глаза, думая, что стал жертвой галлюцинаций под влиянием сильного света. Но пламя с грохотом исчезло, и Аэша стояла на своем месте.

Она сделала несколько шагов к Лео, — мне показалось, что ее походка утратила прежнюю грацию, — и хотела положить руку на его плечо. Я взглянул на ее руки. Куда девалась их необычайная красота? Они были худые и костлявые. А ее лицо! Великий Боже! Лицо ее состарилось на моих глазах! Полагаю, что Лео заметил это, потому что попятился от нее.

— Что случилось, Калликрат? — произнесла Аэша хриплым и глухим голосом.

Что случилось с ее серебристым музыкальным голосом!

— Что такое, что такое? — проговорила она смущенно. — Действие огня, наверное, не изменилось? Скажи мне, Калликрат, что случилось с моими глазами? Я плохо вижу!