Мы шли по равнине три дня. На четвертый достигли подножия гор, которые тянулись по ее краю. До сих пор все шло, по выражению Лео, как по часам, без препятствий и приключений. Но тут путь наш стал труднее. Горы крутые, подтаявший на солнце снег проваливался под ногами и страшно слепил нас своей белизной.

На седьмой день мы пришли к ведущему вглубь гор ущелью. Скоро мы убедились, что идем по дороге с явными следами заступа или иного инструмента. Всюду, даже на краю пропастей, она была плоская, ровная, местами были выстроены галереи. Они кое-где подгнили, обвалились, и нам приходилось возвращаться и обходить опасное место, но все же мы старались держаться этого проложенного руками человека пути.

Ночами мы страдали от холода. Ледяной ветер завывал в ущелье. На десятый день мы вышли из него и переночевали на страшном холоде — у нас не было топлива. Грелись мы, прижавшись к нашему яку, но все-таки зубы стучали, как кастаньеты. В довершение бед у нас не было воды и, чтобы утолить жажду, приходилось глотать холодный снег. Когда рассвело, мы проползли сто ярдов дальше, чтобы согреться на солнце. Лео оказался за поворотом ущелья первый, я услышал его голос и догнал его. И что же? Перед нами открылась Обетованная земля.

Мы стояли высоко на горе, а много ниже расстилалась огромная плоская равнина. Должно быть, когда-то это было большое озеро, которых так много в Центральной Азии, но многие пересыхают. Посреди этой обширной равнины высилась единственная увенчанная снегом гора с дымящейся вершиной. У края кратера этого вулкана виднелся огромный столбообразный утес, в верхней части которого было отверстие.

Итак, вот он — символ наших видений, который мы искали столько лет! При виде его сердца наши забились. Гора эта была гораздо выше окружающих, вот почему свет вулкана, попадая в отверстие столба, достигал величайших вершин близ монастыря. В данный момент вулкан только дымился, но, просыпаясь временами, он, очевидно, извергал и пламя — источник виденного нами таинственного света.

В долине же на берегу широкой реки виднелись белые кровли большого города. В подзорную трубу мы разглядели также хорошо обработанные, засеянные поля, по краям со рвами.

Мы радовались, видя Обетованную землю и таинственную гору, и не предчувствовали ужасов и страданий, которые мы должны были перенести раньше, чем достигнем Символа жизни.

Наскоро перекусив и проглотив немного снега, отчего заболели зубы и пронзила дрожь, мы навьючили своего бедного, измученного яка и тронулись в путь. Занятые собственными мыслями, почти не разговаривали. Мы спускались с горы удобной дорогой, проложенной людьми. Но странное дело: кроме следов диких овец, медведей и горных лисиц мы не видели ни одного следа человека. Но утешали себя мыслью, что население равнины пользуется этой дорогой только летом или, привыкнув к оседлой жизни, вовсе не поднимается в горы.

Стемнело, а мы еще не достигли подошвы горы. Поэтому разбили для ночлега палатку под защитой утеса. На этой высоте было несколько теплее: мороз не превышал двадцати градусов. На этот раз мы нашли воду, а наш як вырыл в проталинах немного сухого горного мха.

Утром мы пошли дальше, но горный кряж скрыл от нас и город, и вулкан. В одном месте было ущелье, и дорога вела туда. На полдороге однако перед нами, зияя, открылась глубокая пропасть. Внизу слышалось журчание воды. Дорога обрывалась на краю бездны. Что бы это значило?

— Вероятно, эта пропасть разверзлась недавно, в одно из последних извержений вулкана, — сказал Лео.

— А может быть, прежде тут был деревянный мост, но обрушился, — отвечал я. — Но все равно надо искать другую дорогу.

— И поскорее, если мы не хотим остаться здесь навсегда.

Мы взяли направо и прошли с милю. Тут мы увидели глетчер, напоминавший обледенелый, застывший водопад. Нечего было и думать спускаться по его склону. Пропасть казалась еще глубже и отвеснее. Тогда мы вернулись и пошли влево. Но и тут внизу зияла все та же пропасть. Вечером мы взобрались на вершину высокой скалы, надеясь увидеть где-нибудь дорогу, но и тут убедились, что бездна страшно глубока, имеет полмили в ширину, и внизу журчит вода.

Солнце село. Восхождение на утес так утомило нас, что мы не захотели спускаться с него в темноте и решили переночевать на его вершине. Позже мы узнали, что это спасло нас. Развьючив яка, мы разбили палатку, съели вяленую рыбу и хлеб, последние запасы, взятые из монастыря, и, завернувшись в одеяла, заснули, забыв о всех невзгодах.

Незадолго до рассвета нас разбудил страшный гул, как будто бы от пушечного выстрела. За ним послышались словно ружейные залпы.

— Господи! Что это? — воскликнул я.

Мы выползли из палатки. Як испуганно замычал. Не было возможности что-либо разглядеть. Глухие удары и треск сменились каким-то скрежещущим шумом и шорохом. В то же время подул какой-то странный ветер, под напором которого, как под напором волн, трудно было устоять.

Забрезжила заря, и мы увидели, что на нас надвигается лавина.

О! Какой это был ужас! По склону горы сверху ползла, скользила, скатывалась снежная масса. Волны снега вздымались, образовывали впадины, наскакивали одна на другую, и над этим морем стояло облако распыленного снега.

Мы с Лео в испуге прижались друг к другу. Вот первая волна дошла до нашего утеса. Под ее напором он задрожал, как лодка в бурном океане. Волна раскололась о скалу и с грохотом скатилась в пропасть. Это был лишь передовой гонец. За первой волной, медленно извиваясь, как змея, показалась вся снежная громада.

Волны снега поднимались с яростью почти до вершины нашего утеса, и мы боялись, что вот-вот он сорвется с основания и, как камешек, полетит в бездну. В воздухе стоял невообразимый шум глыб, скатывающихся в пропасть.

То, что последовало за снежным обвалом, было еще страшнее. Сорванные с места огромные камни полетели по склону. Некоторые ударялись о нашу скалу с резким, как пушечный выстрел, звуком. Иные сбивали на пути другие каменные глыбы и уносили их с собой. Никакая бомбардировка не могла быть столь ужасна и разрушительна.

Грандиозная картина! Казалось, какие-то скрытые силы природы вырвались на свободу, чтобы во всем своем величии разразиться над головою двух ничтожных человечков.

При первом толчке мы отскочили к утесу и прижались к нему, легли на землю, цепляясь и стараясь удержаться, чтобы ветер не унес нас в пропасть, как унес нашу палатку. Разбиваясь об утес, полетели камни; осколки их падали в пропасть, напевая свою дикую песню. Ни один из них, к счастью, не ударил нас, но, когда мы оглянулись, то увидели, что наш бедный як лежит бездыханный с оторванной головой. Мы легли и покорно стали ждать смерти: нас или занесет снегом, или раздавит каменная глыба, или ветром унесет в бездну.

Долго ли это продолжалось? Может быть, десять минут, может быть, два часа. Наконец ветер утих, смолк грохот каменного града. Мы встали и осмотрелись: отвесный склон горы, до этого покрытый снегом, стоял теперь обнаженный. Наш утес раскололся, и в изломе его блестели слюда и другие минералы. Пропасть засыпало снегом и камнями. И над этим хаосом спокойно сияло солнце.

Мы остались невредимы, но не решались тронуться с места: переправляясь через пропасть, могли провалиться в рыхлом снегу; нас, идущих по дороге, могло засыпать сверху еще падающими время от времени снежными глыбами.

Мы сидели и вспоминали Ку-ена, который предостерегал нас. Но вскоре голод дал о себе знать.

— Сдерем шкуру с яка, — предложил Лео.

Мы содрали с животного шкуру и, нарезав мясо кусочками, морозили его в снегу и ели, невольно чувствуя себя каннибалами. О! Это был отвратительный обед! Но могли ли мы поступить иначе?

Мы потеряли палатку, поэтому на ночь завернулись в одеяла и укрылись шкурой яка. Мороз крепчал.

Утром Лео сказал мне:

— Пойдем, Гораций. Если нам суждено умереть, все равно, где умирать, здесь или в пути. Но я думаю, что наше время не настало.