В целом ряде городов местная администрация организовала российско-польские торжества по случаю примирения, а также торжественные балы и банкеты для местной знати. Подобные мероприятия состоялись, в частности, в Станиславе, Бориславе, Коломне и Дрогобыче^{50}. Весной 1915 года в Галиции была выпущена медаль с изображением двоих обнявшихся людей — поляка и русского. Подпись к изображению гласила: «В братском единении сила» и «Русские братья полякам»^{51}. До определенной степени российские власти допускали даже публичные проявления польского патриотизма. К примеру, во Львове в 1915 году разрешено было устроить праздник в честь годовщины принятия польской конституции 3 мая 1791 года. Члены семей легионеров, воевавших против России на стороне австро-венгерской армии, или лиц, которые до оккупации оказывали этим легионам финансовую поддержку, в большинстве своем не подверглись репрессиям^{52}. В религиозной сфере оккупационные власти проявляли уважение к суверенным правам Римско-католической церкви и стремились по преимуществу избегать конфликтов в отношениях с духовенством^{53}. Чтобы заручиться симпатиями поляков, оккупационные власти сделали ставку на антисемитские настроения части христиан Галиции^{54}. В некоторых районах во время учиненных военными грабежей случались вспышки насилия против евреев^{55}. Местные власти и полевое командование штаба стремились представить себя освободителями Польши от «германского и еврейского ига»^{56}. По сведениям адвоката и депутата рейхсрата Игнатия Штейнгауза, который сам являлся ассимилированным евреем и побывал в своем родном городе Ясло непосредственно после вывода российских войск, оккупанты сумели деморализовать польское население. Имущество беженцев распределили между оставшимися в городе — эта участь постигла и квартиру самого Штейнгауза. От подобных происшествий пострадали не только евреи, но во многих случаях и польские помещики. Видных членов еврейской общины заставили чистить улицы и собирать нечистоты^{57}. В другом городке, Горлице, расположенном неподалеку от Ясло, непосредственно на линии фронта, осуществлявший командование русский полковник в январе 1915 года пообещал бургомистру выдать хлеб для голодавшего населения с условием, что его не станут раздавать евреям^{58}. В окрестностях Ржищева крестьянам пообещали выселить евреев^{59}.

Также среди представителей царской армии широко практиковалось распространение слухов о еврейских гражданах. Когда австро-венгерская артиллерия обстреляла оккупированный Тарнов, расположенный неподалеку от линии фронта, местный российский интендант опубликовал воззвание к жителям, в котором отметил, что вину за бомбардировку несет еврей. Автор утверждал, будто названный еврей оказал содействие австрийским войскам, сообщив им сведения о потенциальных целях обстрела. Тем самым он якобы хотел разрушить христианский город^{60}. Этот пример, наряду со многими другими случаями, свидетельствует о том, что представители российских войск подозревали евреев в Галиции в проавстрийских настроениях^{61}.

Для того чтобы расположить к себе простой народ, оккупационные власти шли и на экономические уступки при разделе на мелкие участки земель бежавших помещиков и евреев^{62}. Частично имущество евреев, депортированных в Российскую империю, раздали полякам^{63}. Многое свидетельствует о том, что оккупационные власти постарались обратить себе на пользу глубокие, вековые противоречия между крестьянами и помещиками. К примеру, они анонсировали по окончании войны земельную реформу, отражающую интересы крестьян. В краткосрочном плане оккупационная власть на местах нередко закрывала глаза на разграбление крестьянами помещичьих имений. Бремя расходов (например, финансовых взысканий) также чаще возлагалось на помещиков, чем на крестьян^{64}.

В то время как всякая политическая деятельность в провинции была парализована, заниматься благотворительностью по-прежнему дозволялось. Российские ведомства и поляки из России в феврале 1915 года оказали содействие основанному во Львове Комитету гражданского спасения (Obywatelski Komitet Ratunkowy). Его задачей было оказывать социальную помощь (включая полевую кухню, сиротские приюты, ночлег и пособие для беженцев, раздачу одежды) и помогать при ликвидации ущерба, нанесенного войной^{65}. Наряду с этим комитет призван был улучшить репутацию оккупационных властей среди поляков. С той же целью оккупационные власти пытались несколько смягчить экономические тяготы, установив предельно допустимые цены и организовав бесплатную раздачу еды бедным^{66}. Здесь стоит упомянуть, что российские власти по большому счету не задействовали экономические ресурсы Галиции в военных целях, что все же несколько облегчало положение жителей оккупированных территорий^{67}.

Стратегии поведения поляков в отношении русских

Стратегии поведения поляков в отношении российских солдат и чиновников сильно разнились — от открытого сотрудничества к пассивной симпатии и хмурому равнодушию и вплоть до пассивного неприятия. Большая часть польского населения была настроена проавстрийски. Реализация оккупантами их планов серьезно ухудшила бы имущественное положение поляков и ослабила бы польское влияние в Галиции. Мысли людей занимала не теоретическая независимость и возрождение Польши, а надежда на окончательную победу Дунайской монархии и на возвращение «старых добрых времен». Вдобавок большинство польского населения Галиции не вполне доверяло воззванию к народам империи Габсбургов, в котором великий князь Николай заверял, что российские войска обеспечат свободу, законность, справедливость, достаток, уважение к языкам и религии^{68}. Позднейшие декларации об объединении всех населенных поляками земель под царским скипетром также не вызвали особого энтузиазма. Реализация этих планов означала бы откат назад сравнительно с положением поляков в Галиции в довоенное время^{69}.

Как сообщал бургомистр Тарнова Тадеуш Тертиль в мае 1915 года, уже после освобождения города австрийцами российские офицеры во время оккупации, продлившейся полгода, старались «своей щедростью и неумеренными посулами расположить к себе беднейшие социальные слои. Несмотря на это, в целом население относилось к ним недружелюбно, считая их врагами и агрессорами, и с нетерпением ожидало освобождения. Отдельные граждане, сочувствовавшие русским и работавшие на них, подвергались осуждению»^{70}. Когда российский царь Николай II прибыл с визитом во Львов, поляки, жившие в городе, старались не выходить из дома. Тем самым они хотели воспрепятствовать тому, чтобы российская пропаганда впоследствии предъявила публике лояльных польских подданных, высыпавших на улицы, чтобы поприветствовать своего нового правителя^{71}.