Война перевела конфликты, обострившиеся еще до 1914 года, на новый уровень. Она вскрыла все внутренние противоречия, присущие царской империи и ее планам по модернизации на исходе ее существования. Война вновь потребовала от Российского государства безотлагательного решения застарелых проблем. Проблемы эти не в последнюю очередь сказались и на имперской политике в отношении армии. В ходе военной реформы 1874 года военная элита попыталась сформировать армию нового типа, контингент которой — патриотично настроенные солдаты — добровольно отправляется на фронт и которая выполняет консолидирующую функцию. Армия такого образца, по их мнению, была одним из необходимых условий для того, чтобы Россия устояла в грядущей «современной» войне.

Реалии самодержавной и пестрой в культурном отношении империи скорректировали эти планы. Принцип массовой мобилизации, востребованный в современных войнах, внушал опасения многим поборникам самодержавия. Мобилизация общества, по их мнению, высвобождала неуправляемые силы^{103}. Сам ход войны и Февральская революция 1917 года, похоже, подтвердили их правоту, ведь в результате войны произошла та самая мобилизация общества, которой правительство стремилось избежать до 1914 года. Трансформация, которую претерпела самодержавная власть в ходе международного конфликта, проявилась на различных уровнях: возникли новые полугосударственного типа организации, открывшие деятелям, доселе практически лишенным влияния, возможность участвовать в политике, поскольку теперь они заняли важные посты в военном аппарате^{104}. В сфере национальной политики также прослеживалось радикальное изменение вектора политики. В противовес «классическим» имперским стратегиям, направленным на закрепление господства, теперь отдельные меньшинства — прежде всего немцы и евреи — были объявлены внутренними врагами, чье экономическое влияние необходимо было подорвать. Империи требовалась национальная основа. Агрессивный русский национализм, с которым при необходимости заигрывали два последних царя, теперь стал одним из принципов политики^{105}.

Но как обстояло дело в Российской империи с другим меньшинством? К концу XIX века в ней проживало более 14 миллионов мусульман[9]. Первая мировая война коснулась прежде всего волжских татар. Они составляли большинство солдат-мусульман в российской армии[10]. Какую политику проводила империя в отношении солдат мусульманского вероисповедания, которым как-никак пришлось воевать против своих потенциальных покровителей, против Османской империи? Не прослеживается ли и здесь смена ориентиров в политике под бременем военного положения? Как, в свою очередь, отреагировали татарско-исламские элиты на то, что их единоверцы вынуждены были наравне с остальными участвовать в войне, ведшейся во имя царя и отечества?

Реформы Александра II представляли собой попытку — предпринятую прежде всего «просвещенной бюрократией» — модернизировать Российскую империю. После катастрофического поражения в Крымской войне императорский Петербург хотел преодолеть отставание от своих европейских соперников, болезненно воспринимавшееся властями. Реформа вооруженных сил, начатая в 1874 году, была частью этого проекта. Ее разработчики взяли за образец прусскую армию, которая благодаря своим блестящим победам над Австрией и Францией в 1866 и 1871 годах убедила европейскую общественность в том, что национальной армии, набранной по призыву, принадлежит будущее. Дисциплинированность и моральная устойчивость солдат вкупе с их готовностью пожертвовать собой во имя единства нации, как полагали, могли решающим образом сказаться на исходе сражения. Введение всеобщей воинской повинности было попыткой воссоздать образцовый тип национальной армии, комплектуемой по призыву, в рамках имперского и самодержавного политического устройства. Армия подобного типа подразумевала наличие однородного сплоченного сообщества. Итак, реформаторы воспользовались моделью, которая шла вразрез с реалиями имперской России^{106}.

Уже при подготовке реформы и накануне ее вступления в силу 1 января 1874 года стало очевидно, что реформаторы переоценили свои возможности. В весьма разнородной в культурном отношении России отсутствовали единые управленческие и правовые структуры. Отношения имперского центра с различными регионами, где преобладало нерусское население, складывались весьма неодинаково, и над ними довлел различный исторический опыт. Это касалось и мусульманских регионов Российской империи. Если волжские татары и башкиры стали подданными Московского государства еще в XVI веке, в ходе завоевания Казанского и Астраханского ханств, то Крымское ханство было присоединено к Российской империи лишь в 1783 году при Екатерине II. Мусульман Закавказья царская империя покорила в начале XIX века, в результате Русско-персидских войн, в то время как завоевание Средней Азии постепенно завершалось в годы, когда уже стартовали Великие реформы. В связи с этим едва ли стоит удивляться, что при осуществлении армейской реформы — вопреки амбициозным декларациям — принцип, согласно которому все мужчины, годные по возрасту к военной службе, обязаны нести воинскую повинность, не был последовательно воплощен в жизнь. Взглянув на мусульманское население Российской империи, мы обнаружим, что в вопросе призыва на военную службу реформаторы совершенно по-разному вели себя с разными регионами. Если башкиры и волжские татары призывались на службу в регулярные части[11], то крымским татарам разрешено было проходить службу в специальных подразделениях по месту жительства. На мусульманское население Северного Кавказа и Закавказья, а также на жителей Средней Азии воинская повинность и вовсе не распространялась^{107}.

Однако стратегическая цель реформаторов, а равно и царя была четко обозначена уже в 1874 году: всех граждан Российской империи мужского пола, независимо от их этнической принадлежности или вероисповедания, надлежало привлечь в ряды регулярной армии. Если эту стратегическую цель реформы по большому счету никто не оспаривал, то по вопросу о сроках и методах ее достижения мнения расходились. В начале 1880-х годов главнокомандующему на Кавказе графу A.M. Дондукову-Корсакову поручили разработать положения всеобщей воинской обязанности для Кавказского региона. В представленном проекте Дондуков-Корсаков поначалу решительно высказался за призыв местного мусульманского населения на воинскую службу[12]. Доводы, приведенные им и Генеральным штабом, весьма примечательны: они считали аксиомой широко распространенное мнение о фанатизме мусульман Кавказа и о якобы низкой стадии их культурного развития. Авторы проекта полагали, что в случае войны, особенно войны с мусульманскими государствами, например Персией или Османской империей, никто не мог гарантировать политическую лояльность мусульман. Однако было бы в корне ошибочной стратегией не привлекать мусульман на этом основании к воинской службе: в конце концов, нельзя же еще и поощрять политическую нелояльность освобождением от воинской повинности. Кроме того, воинственные мусульманские племена Северного Кавказа по своему психическому складу и по своей физической форме, можно сказать, предуготованы для вооруженной борьбы^{108}.[13] Хотя Военное министерство поддержало предложение Дондукова-Корсакова, ему не удалось снискать одобрения Госсовета, ибо мусульмане Северного Кавказа и Закавказья, как полагали, скорее будут хранить верность Мекке и Медине, чем государству Российскому[14]. В конечном итоге государство не стало привлекать мусульманскую часть населения Кавказа к несению воинской службы и взамен решило ввести специальный налог, призванный компенсировать несправедливое распределение бремени армейской службы^{109}.