Вдруг те из них, что вышли самыми первыми, стали издавать странные визги и прыгать на одной ножке. Еще один шаг – и все они с пронзительными криками повалились на землю, и стали выдергивать из кожи каких-то колючих насекомых, которые нещадно жалили им ноги. «Que picadores diablos!»[166] – пронзительно кричали они друг другу через узенькие улочки. Некоторые попробовали идти не по тротуарам, а по траве, но и там их тоже жалили и кусали непонятные колючие твари. Женщины валились на траву, а их вопли сливались в общем хоре с криками их сестер, пострадавших на песчаных дорожках. Во всем городе слышны были женский плач и стенания. А в это время продавцы на рынке удивлялись – почему же до сих пор нет покупателей?

Потом на улицу вышли хозяева жизни – мужчины. Они тоже принялись подпрыгивать, пританцовывать, хромать и сыпать проклятьями. Некоторые стояли с перекошенными от боли лицами, с глупым видом оглядываясь по сторонам. Другие, наклонившись, пытались выдергивать из кожи колючую напасть, которая атаковала их ступни и лодыжки. Кто-то громко кричал, что на него напали ядовитые пауки неизвестного вида.

А потом и дети выбежали на улицу, ибо уже настало время их утренних игр. И тут же к общему шуму добавились завывания искусанных репейником малышей. С каждой минутой появлялись все новые и новые жертвы.

Донна Мария Кастильяс-и-Буэнвентура-де-Лас-Касас вышла из дверей своего почтенного дома, как она это делала ежедневно и направилась через улицу panaderia[167], чтобы купить свежего хлеба. На ней была желтая атласная юбка с цветочными узорами, свободная льняная блуза с пышными оборками и чудесная пурпурная мантилья[168], привезенная из самой Испании. Ее ноги чудесного лимонного оттенка были – увы! – совершенно босы. Ее походка была изящной и величественной – ведь разве не были ее предки арагонскими[169] идальго? Всего три шага сделала она по мягкой траве, и ее аристократическая ступня наткнулась на несколько колючек Джонни. Донна Мария Кастильяс-и-Буэнвентура-де-Лас-Касас испустила душераздирающий вой – совсем как дикая кошка. Она повернулась назад, упала на четвереньки и поползла – да, как будто зверь лесной, поползла она к своему почтенному порогу.

Мировой судья дон сеньор Ильдефонсо Федерико Вальдазар, который весил не меньше двадцати стоунов[170], попытался переместить свое грузное тело в пульперию на углу площади, дабы немного утолить утреннюю жажду Первое же погружение его необутой ступни в прохладную травку обнаружило прятавшуюся там мину Дон Ильдефонсо повалился на землю с таким грохотом, как будто рухнул кафедральный собор, и стал кричать, что его смертельно укусил ядовитый скорпион. Повсюду можно было видеть необутых жителей Коралио, которые прыгали, падали, хромали или сидели на чем-нибудь, вытаскивая из ног ядовитых колючих насекомых, которые прилетели в их город неизвестно откуда и теперь так изводили всех его жителей.

Первым, кто придумал средство от этой напасти, был парикмахер Эстебан Дельгадо, человек образованный и много чего повидавший в жизни. Сидя на камне, он вытаскивал колючки из пальцев ноги и разглагольствовал:

– Взгляните, друзья мои, на этих клопов дьявола! О, мне они хорошо известны! Они роятся в небесах, как голуби, – огромными стаями. Здесь вы видите тех, которые умерли и за ночь попадали на землю. А на Юкатане[171] я видел таких клопов размером с апельсин. Да! Там они шипят, как змеи, а крылья у них, что у твоей летучей мыши. Ботинки! Ботинки – вот что нам нужно! Zapatos! Zapatos para mi![172]

Эстебан кое-как дохромал до магазина мистера Хемстеттера и купил себе ботинки. Выйдя оттуда, он стал свободно и безнаказанно расхаживать по улицам и громко поносить клопов дьявола. Страдальцы, которые повсюду сидели или стояли на одной ноге, как цапли, с завистью смотрели на неуязвимого парикмахера. Мужчины, женщины и дети, все хором подхватили его призыв:

– «Zapatos! Zapatos!»

Потребность в спросе была создана, и спрос немедленно возник. В этот день мистер Хемстеттер продал триста пар обуви.

– Просто удивительно, как бойко пошла сегодня торговля, – рассказывал он Джонни, который зашел к нему вечером помочь навести порядок. – А вчера я не продал и трех пар.

– Я же говорил вам, что уж если они начнут, то разойдутся не на шутку, – спокойно ответил консул.

– Думаю, надо заказать еще хотя бы дюжину ящиков, чтобы пополнить запас товара, – сказал мистер Хемстеттер, счастливо сверкая глазами сквозь стекла своих очков.

– А я бы на вашем месте не делал пока дополнительных заказов, – посоветовал Джонни. – Подождите немного, посмотрите, как пойдет торговля дальше.

Каждую ночь Джонни вместе с Кио бросали в землю семена, которые на следующий день всходили урожаем долларов. За десять дней было продано две третьих запаса обуви, а запас репейника был исчерпан полностью. Джонни опять телеграфировал Пинку Досону и заказал еще 500 фунтов репейника, по двадцать центов за фунт, как и в первый раз. Мистер Хемстеттер с большой тщательностью составил заказ на дополнительную партию обуви, в общей сложности на 1500 долларов. Джонни слонялся вокруг магазина, пока заказ Хемстеттера не был готов к отправке, и, сумев перехватить посыльного, уничтожил это письмо прежде, чем оно достигло почтовой конторы.

Вечером того же дня он отвел Розин под росшее в саду Гудвина манговое дерево и там во всем ей признался. Она пристально взглянула в его глаза и сказала:

– Вы очень злой, нехороший человек. Мы с отцом немедленно возвращаемся домой. Вы говорите, что это была шутка? А по-моему, это очень серьезно.

Полчаса они горячо спорили, но потом тема их беседы плавно перешла на то, какими обоями – голубыми или розовыми – следует оклеить комнаты в старом колониальном особняке Этвудов в Дейлзбурге после их свадьбы.

Следующим утром Джонни во всем признался и мистеру Хемстеттеру Торговец обувью нацепил на нос свои очки и, пристально глядя сквозь них на бедного Джонни, с достоинством произнес:

– Да вы, юноша, оказывается, редкий негодяй. Если бы не моя деловая хватка, то все предприятие могло бы потерпеть полный крах. Ну а теперь скажите мне, как вы предлагаете избавиться от остатка товара?

Когда прибыла вторая партия репейника, Джонни нанял небольшую шхуну, погрузил туда свое колючее оружие и остатки ботинок и отправился вдоль берега на юг, в Аласан.

В Аласане Джонни столь же успешно повторил свой дьявольский трюк и вернулся оттуда с целым мешком денег, но без единого шнурка.

А потом он упросил своего великого дядюшку, который ходит в звездно-полосатом жилете и трясет козлиной бородкой, принять его отставку, поскольку лотос больше не привлекал его. А привлекали его теперь шпинат и морковка и Дейлзбург.

На роль исполняющего обязанности консула госдепартаменту была предложена кандидатура мистера Уильяма Теренса Кио, эта кандидатура была одобрена, и Джонни вместе с Хемстеттерами отбыл к родным берегам.

Кио принял эту синекуру[173] – должность американского консула – с непринужденностью, которая никогда не покидала его, даже когда он возносился столь высоко. Вскоре после этого их фотографическому заведению суждено было окончить свое существование, хотя смертельные следы его работы еще долго встречались на берегах мирного и беззащитного испанского материка. Беспокойные компаньоны собирались снова отправиться в погоню за Удачей. Но теперь их звали разные дороги. Ходили слухи, что в Перу началось многообещающее восстание, туда и направился воинственный Клэнси. Что же касается Кио, то он разрабатывал в своей голове и рисовал на официальных почтовых бланках коралийского консульства одну новую схему, которая должна была затмить собою искусство обезображивания человеческих личностей на фотографических пластинах.