— Достаточно, — приказал Дроздов. Измерив пульс и кровяное давление, он неожиданно для солдата рассмеялся: — Гауптвахту, говорите, заработали? Нет, на этот раз вам повезло.

Дроздов что-то записал в блокнот. Потом, облокотившись на кушетку, долго смотрел на дверь. Лицо его преобразилось: глаза померкли, а продольная морщинка стала еще глубже. «Неужели даст освобождение», — шевельнулась радостная мысль у Цыганка.

— Глыба! — воскликнул Дроздов, хлопая себя по колену. — Вы — глыба. Поняли?

— Я? — фистулой отозвался Цыганок, невольно оглядывая себя и думая: какая уж там глыба.

— Да, да, вы, товарищ Цыганок. Знаете, у вас железное сердце. Хотите стать спринтером?

— А что это такое?

— Хотите быть чемпионом Советского Союза по бегу на короткие дистанции? — Дроздов открыл ящик в столе, достал листок бумаги. — Вот вам рецепт, точно выполняйте, и вы будете чемпионом Советского Союза, а главное — проживете больше, чем ваша бабушка. Берите, тут все сказано, что и как вы должны делать. И в другой раз не врите. Я же видел в окно, как вы, идя сюда, прыгали вот там, на дорожке. Договорились? Идите.

Цыганок, схватив лежащую на кушетке рубашку, выскочил в коридор и, не задерживаясь, скатился по ступенькам крыльца в скверик. Здесь он оделся, потуже затянул ремень, прикрикнул на себя:

— Ну, чемпион Советского Союза, что ты теперь скажешь? У-у, несчастный спринтер! — Хлопнул калиткой и побрел в казарму.

Едва он переступил порог, как перед ним вырос Рыбалко. Цыганок остановился в нерешительности. Старшина взял его под руку, повел к койке:

— Звонил сейчас капитан медицинской службы. Ничего, говорит, серьезного нет, пусть полежит часок-другой — пройдет... Раздевайтесь, а тот рецепт, который написал вам врач, покажите мне вечером. Отдыхайте. — Рыбалко похлопал его по плечу и заспешил по своим делам.

Цыганок облегченно вздохнул:

— Кажись, пронесло.

На второй день, после завтрака, когда Цыганок, весело переговариваясь с ефрейтором Околицыным, просматривал свои жиденькие записи по топографии — этот предмет он считал для себя наилегчайшим и поэтому конспекта почти не вел, — дежурный по казарме сержант Петрищев выкрикнул:

— Рядовой Цыганок, в канцелярию командира батареи!

Он знал, что к командиру солдат вызывают неспроста. Его смуглое лицо сразу погрустнело, а в груди что-то оборвалось, как при внезапном падении, и он, положив тетрадь в тумбочку, шепнул Околицыну:

— Не знаешь зачем?

Ефрейтор для чего-то потрогал на своей груди многочисленные значки и промолвил:

— Откуда мне знать? Иди, не задерживайся.

Цыганок расправил складки под ремнем и неуверенным шагом направился к командиру батареи. Солдаты сопровождали его недобрыми, —насмешливыми взглядами, а Волошин даже хихикнул в кулак, отчего Цыганок весь передернулся: «Пашенька, и ты смеешься?» Он понял, что его попытка получить у врача освобождение от службы известна многим, старшина, который так трогательно укладывал его в постель, разнюхал все и доложил кому следует...

В канцелярии находились майор Бородин, командир дивизиона подполковник Проценко, с виду похожий на штангиста тяжелого веса, капитан Савчук и старшина Рыбалко, стоявший у окошка со списком личного состава батареи, — Цыганок это заметил сразу и мгновенно подумал: «Отчислять, что ли, собрались?» Он шагнул к Проценко и лихо доложил:

— Рядовой Цыганок, замковый первого орудия, прибыл по вашему вызову!

Савчук спросил:

- Вчера в санчасти был?

— Так точно, товарищ капитан, был.

— Вы что, больны?

Командир дивизиона приблизился к Цыганку, сразу заслонил его своей могучей фигурой от всех, находящихся в канцелярии. Цыганку даже стало немного страшновато, но он нашел в себе силы с прежней беспечностью ответить:

— Почудилось мне, товарищ подполковник, будто бы палят мне в спину из ружья...

— А на самом деле что произошло?

— Полная ошибка. Когда пришел к врачу, выстрелы прекратились, никаких болей, как рукой сняло, полное выздоровление.

Бородину стало смешно, но он, подавив улыбку, сказал Савчуку:

— Он часто у вас так ошибается или это первый раз?

Капитан взглянул на Рыбалко. Проценко тяжело опустился на стул, и Цыганок увидел, как у старшины дрогнули усы.

— Я его на прицеле держу, — выпалил Рыбалко. — Солдат с хитринкой.

Проценко нетерпеливо бросил:

— Вам что, товарищ Цыганок, тяжело служить в огневом взводе? — И, не дожидаясь ответа, загорячился: — Вы понимаете, вчерашним своим поступком вы обманули не только врача, но и весь коллектив батареи. Такое солдату не прощается.

У Цыганка замерло сердце.

— Чуток я виноват. Думал: ну какой урон полк понесет, если я денек-другой пропущу занятия... В этом я чуток виноват, а насчет обмана — не согласен, и в мыслях такого не было...

Бородин с упреком посмотрел на Рыбалко. Он уважал старшину за его трудолюбие и непоседливость в службе, но как же он мог не рассмотреть, не понять слабинку в этом солдате? Полк не понесет урона... Какая наивность!

Бородин вышел на средину комнаты, широко поднял руки.

— Есть в авиации метод достижения цели. Он называется звездным налетом. Это когда самолеты идут с разных сторон к одному объекту, бьют в одну точку. Наша цель, цель военных людей — солдат, сержантов, командиров, политработников, всех, кто служит в армии, — это боевая готовность войск, полка, вашей батареи. В эту точку мы и направляем все наши усилия. То есть, проще говоря, каждый из нас честно выполняет определенные обязанности... И вот если вы, товарищ Цыганок, чуток — я подчеркиваю, чуток — отклонитесь от своего направления, то не придете к заданной цели и другим изрядно помешаете. Таковы законы звездного похода. Теперь понимаете, что стоит и вам и всем нам ваш «чуток»? А чуток — как его измерить: он может равняться и метру, и километру, и десяткам километров... Нет, чуток в звездном походе недопустим! — Последние слова Бородин адресовал не столько притихшему Цыганку, сколько членам партийного бюро Рыбалко и Савчуку, которые так и поняли партийного секретаря, потому что и тот и другой невольно переглянулись: мол, попало и нам.

Когда Цыганок вышел из канцелярии, он встретил у двери Околицына. Ефрейтор держал в руках рулон ватмана и старался как-то обойти Цыганка. Но тот догадался, почему агитатор спешит в ленинскую комнату.

— Саня, покажи. Мне сейчас очень необходимо посмотреть на свою рожу.

Околицын развернул рулон. Цыганок долго всматривался в карикатуру, почесывая затылок.

— Теперь я вижу, как выглядит в натуре «сачок». Здорово ты меня, а?.. — Он вдруг спохватился: — Ты знаешь, агитатор, что такое «чуток» и чему он равен? Нет? А я знаю: «чуток» равен двум нарядам вне очереди. Уважил капитан Савчук, это, говорит, на первый раз. Теперь подыхать буду, а к медикам не пойду. Хватит, полечился...

Моросил дождь. Было серо, и от этого казалось, что все кругом лежит под мутным стеклянным колпаком. Орудийные расчеты занимались отработкой команд «К бою» и «Отбой».

Голоса сержантов звучали звонко, как выстрелы в тишине.

Любил эту «музыку» лейтенант Игорь Шахов, она бодрила его, поднимала настроение, заставляла забывать обо всем, что не было связано вот с этими людьми в серых шинелях, работающими у орудий. Он видел: одни из них действуют четко, легко и красиво, другие — неловко, неуклюже, только начинают привыкать. Но пройдет время, и новичков трудно будет отличить с первого взгляда от старослужащих артиллеристов. А сейчас... Сейчас Шахов видит даже малейшую неточность первогодков. Вон снарядный Волошин. До чего же неповоротлив, робок, словно что-то сдерживает солдата. Но этот тихий парень в то же время и радует Шахова: все уже знают — поручи ему что-либо по хозяйственным делам, тут он в старании всех превзойдет... Замковый Цыганок, после того как старшина Рыбалко «попробовал его на зуб» — этот случай теперь известен всей батарее, — вроде бы стал прилежнее, но бесенок крепко сидит в нем: иногда такое коленце выбросит, что сразу-то и не разберешься.