— Вы понимали, что полиция разыскивает по всей округе двух негодяев, подозреваемых в тяжком преступлении, поэтому не осмеливались пригласить к Барни врача, не так ли?

— Это было ужасно! — прошептала она. — Папе удалось раздобыть где-то наркотики, чтобы избавлять брата от болей, но мы понимали, что он умирает. Однажды вечером отец совсем уж было решился послать за доктором, но Тино просто осатанел, узнав об этом.

— После смерти тело Барни было положено в семейный склеп, — подхватил я. — А Тино поправился.

— Он строил планы дальнейшей жизни в качестве члена семейства Самнер, — горько продолжала она. — Выдайте меня, говорил Тино, и я выдам вашего мертвого сына, незаконно похороненного на заднем дворе. Может быть, не точно этими словами, но именно это было сказано. Ведь от благодарности до шантажа всего один шаг.

Она повернула голову к боковому окошечку машины.

— Отец и Криспин его ненавидели не только из-за того, кем он был, но и из-за той угрозы, которую он представлял для всей семьи Самнер. Тогда мне было восемнадцать лет, во мне жил дух противоречия, и потому, что они ненавидели Тино, я заставила себя его полюбить и через некоторое время даже в это поверила. Он меня привлекал своей грубой красотой и полным пренебрежением к моральным устоям, из-за чего, как мне казалось, он был способен добиться решительно всего, чего пожелает. — Она засмеялась. — Как ты понимаешь, Эд, в таком возрасте голова набита бредовыми идеями…

— Из-за чего же произошел взрыв? — спросил я.

— Из-за меня, — прошептала она. — Отец уехал в Сан-Франциско на пару недель к своим друзьям. Всем слугам был дан отпуск на неделю. В доме осталась одна только кухарка Эмили, которая после девяти вечера уходила к себе. На следующий день ночью Тино явился ко мне в комнату и забрался в мою постель. Сначала я была страшно напугана тем, что меня поймают. Но он насмешливо спросил, кого нам бояться, и засмеялся, когда я упомянула Криспина. Его уверенность передалась мне, и вскоре мы уже говорили нормальными голосами, громко смеясь.

Криспин действительно вскоре явился на выручку своей невинной сестрице и обнаружил, что она развлекается. Тино открыто презирал Криспина и получал удовольствие, постоянно изводя его. Он заявил, что Криспину лучше свыкнуться с этой мыслью, поскольку в будущем так будет постоянно. Тино подмигивал и усмехался все время, наблюдая, как мучается брат. Он не мог устоять перед соблазном растравить еще сильнее его рану, поэтому сказал, что ему не следует забывать, что когда он женится и приведет в дом новобрачную, Тино в качестве его нового брата вправе ожидать равных с ним супружеских прав. В то время Криспин как раз вознамерился просить руки Джессики, планируя длительный период помолвки. Как я полагаю, именно неожиданная перспектива кошмарного будущего, когда Тино с каждым днем будет становиться все более самонадеянным и наглым, толкнула Криспина на отчаянный шаг.

Чарити, не выдержав, тихонько заплакала.

— Не успел он выскочить из комнаты, как тут же возвратился назад с топором в руках. О Господи! Я как сейчас вижу: вот он стоит на пороге, глаза у него сверкают, как у безумца, один взмах топора — и голова Тино покатилась по полу!

Несколько секунд Чарити не могла справиться с рыданиями, а я безуспешно пытался ее успокоить. Постепенно она все же взяла себя в руки и даже закурила сигарету.

— Помню, я потеряла сознание, — продолжала девушка напряженным голосом. — А когда очнулась, увидела, что нахожусь в папиной комнате, дверь в которую заперта снаружи. Очевидно, меня перенес туда Криспин. Около девяти утра он явился туда с такими же безумными глазами, как и накануне, и заявил, что только нам двоим известна тайна, как он избавил семью от этого зла. Ну и дальше все в том же духе.

За ночь он проделал огромную работу. Все белье с моей постели было сожжено. Он соскоблил все пятна крови с пола. Не осталось ни малейших признаков того, что Тино вообще когда-либо существовал. Днем Криспин сообщил мне, что ходил куда-то очень далеко, в заросли кустарника, чтобы кое от чего отделаться; потом у него произошел временный провал памяти, потому что когда он пришел в себя уже после полудня, то находился в нескольких милях от того места, которое отлично запомнил. Меня совершенно не интересовало, от чего именно он пожелал избавиться в зарослях кустарника, пока я не увидела голову Тино, глядящую на меня со страниц газет.

— Он никогда не говорил тебе, что он сделал с телом Тино?

— Я его никогда об этом не спрашивала.

— Зарыл в склепе, разумеется, иначе бы его уже давно обнаружили. Он и в самом деле в тот вечер свихнулся, не так ли? Почему было не спрятать там же и голову?

Я живо представил себе, как брат Чарити блуждает среди густых зарослей кустарника с мешком, в котором лежит отрубленная человеческая голова, и эта картина, признаюсь, не доставила мне удовольствия.

— Что сказал ваш отец по возвращении домой, когда увидел, что Тино исчез? — спросил я Чарити.

— Ничего. Сомневаюсь, чтобы он хотел знать что-либо о нем: он опасался того, что может услышать от собственных детей. После смерти Барнаби, как мне кажется, отец совсем утратил интерес к жизни…

Я снова взглянул на часы и убедился, что у нас все еще остается порядочно времени.

— Почему бы нам не проехать дальше по дороге и не выпить по чашечке кофе или чего-нибудь покрепче?

— Нет, спасибо, Эл! — Она зябко повела плечами. — У тебя такой вид, будто ты олицетворяешь Суд Божий!

— Время исповеди кончилось, беби. Теперь внимательно выслушай меня и сама решай, стоит ли тебе идти на такой риск.

Я рассказал ей все: как заключил сделку с Габриелем и Дюпрэ, что именно они были теми людьми, которых мы должны были посадить в машину в Вэлли, как она сама стала участницей этой договоренности и как я превратил ее в подсадную утку, чтобы войти в дом, не поднимая тревоги.

Чарити с ужасом смотрела на меня широко открытыми глазами, но выслушала все до конца.

— А теперь давай прикинем наши шансы. У Криспина нет ни малейшей возможности выйти сухим из воды: если с ним не разделается Габриель, это сделает закон. Джессика в любом случае потеряет мужа, но помимо этого, как я считаю, ей практически ничто не угрожает. Габриель жаждет твоей смерти потому, что ты одна из оставшихся в живых Самнеров, которые находились в доме, когда был убит его драгоценный братец.

Я хочу, чтобы ты осталась жива. Ты мне просто необходима в качестве приманки, без тебя весь мой план лопнет как мыльный пузырь. Ну и я, естественно, хочу, чтобы Габриель и Дюпрэ достаточно скомпрометировали себя, тогда можно будет их упрятать за решетку на длительный срок.

Выбирай сама, беби. Ты можешь высадить меня из машины в любом месте, где тебе заблагорассудится, и без задержки возвратиться в Пайн-Сити. Или ты можешь сыграть роль приманки в Вэлли.

— Я… я не знаю, Эл.

— Ты рискуешь в равной мере и со мной, — рассудительно добавил я, — но я не отказываюсь снять груз с твоих великолепных загорелых плеч.

— Не надо так шутить, Эл!

— Я знаю, ты не имеешь никакого отношения к убийству Тино. Формально ты являешься косвенным соучастником преступления, укрывателем, но это же нелепо, если учесть, что у тебя практически не было выбора. К тому же тебе следует подумать о том, с чем ты можешь столкнуться теперь. До утра Криспин либо погибнет, либо окончательно помешается, таким образом, ты остаешься одна со стоящим за твоей спиной лейтенантом полиции, который будет следить за тем, чтобы все прошло без сучка без задоринки. То есть, если ты, разумеется, уцелеешь.

— Эл, беби! — воскликнула она с истерическим смехом. — Ну и хитрец же ты! Какая девушка может устоять перед такими солидными гарантиями?

— Вот и замечательно! — громко воскликнул я. — Только не забудь, когда Габриель и Дюпрэ сядут в Вэлли в машину, ты понятия не имеешь, кто они такие. Предположительно, это мои друзья.

— Не забуду, — вздрогнув, ответила она.

Я довольно долго шарил рукой под щитком, пока не нашел подходящее место, где намагниченный пистолет крепко пристал к металлу. И пока мы добирались до Мейн-стрит по Вэлли я снова и снова наставлял Чарити насчет этого пистолета и без конца репетировал с ней слова: «Пистолет снял с предохранителя», добиваясь от нее максимальной убедительности. Конечно, где-то в глубине души у меня таилось сомнение, как бы она не разнесла мне выстрелом голову при попытке спасти меня. Но кто не рискует, тот ничего и не добивается.