— А что насчет остальных ее заявлений? — прошипела Изабель.

— Пожалуйста, — умолял Давид, — ты могла бы…

— Ты лгал мне и в отношении всего остального. Тебе повезло, что она не может доказать факт изнасилования. — Изабель дунула на упавшую на лоб прядь, но она вернулась на то же место. — Уже слишком поздно, как я полагаю.

— Но я никогда…

— Ой, замолчи! К чему все это? Я выслушивала это дерьмо собачье на протяжении нескольких недель. С меня хватит. Я этого не вынесу.

Давиду нечего было сказать. Мысли так перепутались, что ничего путного он придумать не мог. Он опустил голову и уставился на суп. Среди всего прочего он заметил в тарелке клешню краба. Он любил крабовое мясо, но теперь поклялся себе, что не возьмет его в рот до конца своих дней. Действительно, нужно дать какой-то обет. Возможно, обет целибата.

— Что ты собираешься с этим делать? — спросила Изабель, толкая его.

— Не знаю, — бедняга покачал головой. — У тебя есть какие-нибудь идеи?

Она снова зажгла сигарету и молча сидела какое-то время. Давид посмотрел на нее. Лицо жены стало от гнева резким, почти уродливым. И все же он отчаянно хотел прикоснуться к ней, вернуть ее. Изабель отдалялась от него, и это пугало. Он наклонился над столом и накрыл ее руку своей, но она отшвырнула его руку.

— Мы будем оспаривать это, — произнес он с внезапной уверенностью, хлопнув ладонью по письму, лежащему перед ним на столе. — Мы завтра поговорим об этом с Энди.

— Мы? — фыркнула Изабель изумленно. — Нет уж, приятель, справляйся с этим сам. — Она встала и бросила тлеющий окурок в суп. Потом собрала свои курительные принадлежности, запихнула их в сумочку и сдернула шаль со спинки стула.

Давид попытался остановить ее, схватив за руку.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Куда ты собралась?

Изабель оттолкнула его от себя и прошла мимо потрясенной пары за соседним столиком, чуть не перевернув бокал женщины своей сумочкой. Капли красного вина разлились на хлеб с маслом, астматичка схватила ингалятор и тяжело дышала в него в притворной панике. Ее спутник не обращал на нее внимания, с сочувствием глядя на Давида.

— Эй!.. Вернись! Изабель! — крикнул вслед жене Давид. — Не глупи. Это какая-то ошибка! Клянусь тебе!

— Да пошел ты! — крикнула в ответ Изабель через весь зал ресторана.

Давид окаменел на стуле. Нужно было пойти вслед за ней, но у него не было ни физических, ни моральных сил. «Черт с ним со всем! Пусть проваливает», — подумал он сердито. Прямо все на него ополчились! То ли у него слабоумие, то ли амнезия, то ли еще какое психическое расстройство, то ли кто-то смог похитить его сперму. Но кто? Фальсифицировать тест на ДНК? Это совершенно невозможно!

Он закрыл лицо руками, чтобы отгородиться от людей, которые таращились на него. Спустя несколько минут Эдуардо подошел к его столику и сочувственно положил руку на плечо:

— Думаю, тебе нужно пойти посидеть у меня в кабинете. У меня есть «Амаро» из моего родного города. Лучшее в мире.

Давид позволил себя увести. Он утонул в уютном кресле в глубине кабинета с большим бокалом черной жидкости в руке.

— Не волнуйся, я вызвал такси для Изабеллы. С ней все в порядке. Я ссорюсь с женой все время. Завтра помиритесь.

Лосиный Ручей, 1993

Левой рукой Давид надавливал на ее гладкий белый живот, а правая рука была глубоко внутри ее влагалища. Ситуация была совершенно нереальная. Шейла почти не разговаривала с ним, даже не смотрела на него в течение трех месяцев с той роковой рождественской вечеринки, и вот сейчас он прикасается к ней самым интимным образом.

В первую секунду он хотел отказаться, особенно когда она попросила о приеме в нерабочее время, в отсутствие медсестры. Но Шейла почти умоляла его, подойдя в коридоре утром. Ее настораживающая бледность и покрасневшие глаза произвели на него удивительное впечатление: его ненависть к ней тут же исчезла. И потом, ему, конечно, было любопытно, что могло привести ее к нему на врачебный прием. Где-то подсознательно ему хотелось увидеть Шейлу ранимой, посмотреть, какая она на самом деле, но он не признавался себе в этом желании. Просто хотелось бы иметь нормальные рабочие отношения с этой женщиной.

И вот теперь она была перед ним полностью обнаженная. Она была буквально в его руках, и он видел, что появилась возможность восстановить относительный мир между ними.

— Шейла, как ты могла не заметить? — осторожно спросил он.

— Я же сказала, у меня были регулярные месячные, никаких симптомов, — ответила женщина. — К тому же я никогда не была беременна, поэтому не могла знать.

— Тогда как ты догадалась?

Шейла посмотрела на него, потом закатила глаза в своей обычной презрительной манере:

— Ну, уже невозможно было не заметить. В животе растет большая опухоль.

— Это далеко не опухоль. Нет никаких сомнений в отношении того, что это. — Давид был абсолютно уверен. — Ты как минимум на третьем месяце, может, даже больше.

— Черт, — Шейла закрыла лицо рукой. Давид сунул ей пачку салфеток в другую руку. Он снял перчатки и вышел из-за ширмы возле смотрового кресла. Он сел на стул. Мысли крутились в голове. Три месяца… Должно быть, она зачала примерно на Рождество. Очевидно, не пользовалась контрацептивами… Он содрогнулся при мысли, что было бы, если бы она тогда настояла на своем и переспала с ним.

Давид смотрел в окно. Было темно. Ему казалось, что опасно быть с ней один на один в это время, хотя было всего начало восьмого. Он полагал, что снега больше не будет, ведь уже конец марта, но он шел — крупные пушистые снежинки, кружась, падали с небес и мягко ложились на подоконник.

Шейла долго возилась за ширмой, приводя одежду в порядок. Когда она наконец вышла, то выглядела совершенно потрясенной.

— Сядь и скажи мне, как я могу тебе помочь? — мягко предложил Давид.

Женщина села напротив него. Она была не в медицинском халате, а в зеленой замшевой юбке, совершенно неуместной при таких обстоятельствах и при такой погоде.

— Ты можешь мне помочь, Давид. Мы можем сделать это прямо сейчас.

— Что сделать? — смутился Давид.

— Прерывание беременности. — Шейла напряженно смотрела ему в глаза. — Ты можешь это сделать для меня?

Давид сосредоточился. Так вот почему она пришла к нему! Но она же знала, что он не делает таких операций. Тогда почему же? Он был сторонником разрешения абортов, но сам категорически отказывался делать эту операцию. За время его врачебной практики ему всего два раза приходилось проводить такую операцию, когда он был интерном. Трудно было объяснить даже себе самому, но оба раза он очень переживал, ему снились кошмары. Шейла много раз пыталась призвать его к ответу за эту его слабость, поскольку в Лосином Ручье аборты случались чаще, чем роды.

— Я не делаю аборты, как ты знаешь. Но Хогг делает, и Иен тоже. Почему бы тебе не поговорить с одним из них?

— Ни за что! — выпалила она. — Я абсолютно не хочу, чтобы кто-то из них имел к этому отношение. Ты здесь временно и умеешь держать язык за зубами, я это заметила.

— Шейла, но ведь можно без проблем поехать куда-нибудь. Можно слетать в Йеллоунайф и вернуться в тот же день. Я завтра же позвоню туда, если хочешь.

— Нет, это слишком близко. Они все о нас знают.

— Хорошо, тогда в Эдмонтон. Еще лучше.

Шейла сидела, погрузившись в свои мысли. В руках она все еще сжимала салфетку: отрывала от нее маленькие кусочки и катала между большим и указательным пальцами.

— Слушай, я серьезно, мы можем сделать это прямо сейчас, — произнесла она, будто не слышала всего, что он говорил. — Хогг на вызове, Джени на приеме с Филом. В операционной ни души. Можно сделать под наркозом. Это займет всего час.

— Ради бога, Шейла, об этом и речи быть не может. Тебе нужна хорошая анестезия, и это… — У него было столько причин отказаться, но он не мог придумать ни одной, которую бы она не отмела в тот же миг. Тогда он решил подойти с другой стороны: — А как к этому относится твой парень?