Дворничиха пришла со своей подругой после обеда. Я в это время спал, звонком в дверь они разбудили меня.

Опять поспать нормально не удалось! Я вскочил, как ошпаренный, ду-мал, Настя пришла, или мама приехала. Подлетел к двери, хорошо еще ума хватило в глазок посмотреть. На площадке Анжела шушукалась с опоечного вида дамой, лет тридцати, в спортивном костюме. Можете смеяться, но сна-чала я принял ее за мужчину.

Звали эту уродину Надей. Не могу смотреть на нее без улыбки, во вся-ком случае, сдерживаться очень сложно. Как вспомню как она, однажды, на скамейке читала книгу, так сразу смешно становится. Хотелось гаркнуть: «переверни книгу, не той стороной, вверх ногами держишь, идиотка!». Или прикопалась однажды к маме на улице, рецепт салата «Цезарь» спрашивала. Мама говорит ей, что не знает, а она, идиотка, чуть на ногах стоит, а все рав-но лезет.

Я не открыл. Естественно.

Вот не приди эти суки – может, ничего бы и не случилось бы вообще, а так…

Короче, понесло меня.

Был я пьяный (или с похмелья - уже не помню), в голове все вертелось и, вот, случилось то, что случилось.

Почему напился - помню, а почему себя так вести начал - нет. Сломалось во мне что-то или, наоборот, восстановилось, - не знаю. Бунт это такой был, против всего и против самого себя, прежде всего.

Никого не трогаешь - и тебя никто не трогает. Простая формула, как ка-залось мне. Беда была в том, что эта формула была мной придумана и она ни фига не работала.

В конце концов, сколько это все можно было терпеть? Терпеть этот идиотизм и абсурд? Я человек и хочу жить как человек, а не слушать изо дня в день пьяные вопли упырей под окнами. И не хочу я, чтобы про меня приду-мывали всякие гадости и небылицы.

Но начну по порядку.

Итак, сходил я в магазин, в кои-то веки, без всяких приключений. Купил сигарет и уж теперь-то открыл их у прилавка и переложил в карман, оставил штук пять в пачке, пусть стреляют!

Как раз, когда я бился над клейкой лентой, которая никак не хотела от-лепляться, сзади подлетел нетерпеливый мужик - тот самый, который учил меня как правильно «бомжи» есть. Словно не замечая меня, из-за моей спины, он попросил у продавщицы «сотку», обдав меня мощным и невероятно воню-чим перегаром. Продавщица с таким же хладнокровием, с каким разговари-вала со мной, извлекла из-под прилавка початую бутылку с водкой и налила половину пластмассового стакана.

Она что-то пробурчала о цене и подала мужику.

- Потом отдам. - Ответил мужик и, видимо, чтоб отобрать не успели, оп-рокинул все содержимое стакана в себя.

Наконец, я отлепил ленту и пошел на выход. За спиной начала развора-чиваться драма: продавщица вопила, что это уже сотый раз «в долг», мужик убеждал, что отдаст, просто ему плохо и просил прощения. «Нефиг наливать было. Когда наливала, не думала, что он должен», подумалось мне.

Что, теперь вслед мне не смешно говорить? И закрыл за собой дверь.

Тишина такая стояла, прямо дивно, как-то! Посмотришь – и, вправду, рай! И пофигу становится и асфальт этот разбитый и дерьмо собачье на тро-туаре и все остальное. Хорошо, блин!

Дальше пошел я, как и собирался, в библиотеку, но Михи там не оказа-лось. На его месте сидела миловидная девчушка, лет двадцати пяти и мило беседовала с кавалером, может быть своим, а может, только познакомились, не знаю.

- А Михи нету? – говорю. Как-то привык, что он тут всегда здесь сидит, поэтому и немного опешил.

- Кого? – спрашивает дура.

- Ну, такого, в очках. - Говорю, без всякой задней мысли.

- А… этого… - Сама, сука, говорит и едва смех сдерживает. - Нет, его се-годня не будет.

Развернулся я и пошел на выход. Заело меня, что она над ним смеялась. Может, конечно, и не над ним, может, тот бык, что-то смешное сказал, но мне так показалось. И вообще некорректно как-то - человек подходит, спрашива-ет, а ему в ответ чуть ли не ржут, надоело это все уже.

- А что смешного я спросил? – не сдержался я, развернулся и подошел на-зад к столу.

Кобыла вопросительно уставилась на меня, не понимая о чем это я. Все-гда так, люди уже не замечают, как хамят, оскорбляют или просто обижают своими действиями других людей. Может, конечно, в их понимании, нахамить - это наорать или грубо сказать, но, по-моему, смех в ответ ничем не от-личается, он также способен оскорбить человека.

Она сказала:

- Что?

Напрягся и мудак, опять самоутверждение сейчас начнется. А все-таки глупо все как-то получилось - тупанул сам, тоже мне благородный гнев. Идио-том только себя выставляю и, самое главное, перед кем?

- Извините, - только и сказал я, и вышел. Побрел домой, проклиная себя на каждом шагу - какой я все-таки идиот. Ненавижу себя.

И опять эта вонь из мусорного бака понеслась над районом. Снова там что-то горело. Просто омерзительно. И асфальт тогда какой-то острый был, каждый камешек под подошвой чувствовался. Иду, смотрю на него, на ас-фальт на этот, даже пачки сигаретной пустой нигде не валяется, и попинать нечего. Но и взгляд поднимать не хочу, - солнце так и бьет по глазам. И дома эти - не дома, а ДОМА, как отроги скал на побережье, огромные такие и солн-це из-за них выглядывает, злое такое, хищное.

И мысли такие поганые в голове. Денег почти не осталось и что, вообще делать, как время провести. Мама ведь звонила, еще вчера. Я как-то позабыл, она говорила что задержится, а я забыл как-то, внимания не обратил. Говорила: деньги, если что, у дядьки взять.

Мелькнула мысль к нему съездить, он на другом конце города живет, но передумал, вспомнив последний визит. Он хоть и брат маме, но ведёт себя, как не родной. Нет, он, конечно, улыбается всегда, приветливый такой, а сам подкаблучник, все там тетка моя решает. Маленькая такая, жирная, на сви-нью похожа. И прическа у нее уродская. Короткие волосы, красные такие, мерзко просто. Как ни приду к ним, уставится на меня и смотрит ястребиный взглядом. Будто говорит: «Чего ты приперся? Скорей бы убрался, и я бы спокойно могла бы дальше командовать всеми домашними» и улыбается, омерзительно.

Есть там кузина моя, Светой зовут, года на четыре старше меня, она больше в дядьку характером, тоже улыбается и смеется. Вообще, прикольная такая. С нами теперь почти не общается, с родственниками со стороны тетки - пожалуйста, а с нами – нет. А я помню, что раньше, лет семь назад еще, мы с ней у бабушки пересекались, вместе жили. Да, блин, было время. А потом не знаю, что случилось, просто не знаю. Наверное, воспитание теткино сказалось - она теперь реально крута, это так надо называть. Работает в офисе каком-то, по знакомству устроили, карьеру делает, не знаю, что там конкретно, но ее будущее – точно, светлое.

Тоскливо стало, захотелось, чтобы мама вернулась и не было бы ни этих двух дней, ни этого Санька, ни Насти. Хотелось, чтобы все было как раньше.