- А, вот ты где, – голос в спину.

Настя вышла на улицу.

- Дай курить, - говорит. - О, ты и кока-колы купил!

Я невольно улыбнулся, когда давал ей сигареты. Не знаю, почему улыб-нулся, рефлекс какой-то сработал подлый.

- У тебя красивая улыбка – говорит, - почаще улыбайся.

А мне опять так мерзко стало.

Отошел я и облокотился на барьер, отвернулся и закурил. Грудь сразу за-ныла, хорошо Артур всадил.

- Настя, - говорю, - а с чего ты, такая вот красивая, популярная и вдруг ко мне такой интерес проявляешь?

Она подошла и встала рядом, тоже облокотилась и посмотрела туда, куда я смотрел. Хотя если честно, никуда я не смотрел.

- Да ты тоже ничего себе, - говорит.

- Почему? – говорю.

- Ну, ты такой симпатяга всегда в школе был, а сейчас вообще просто от-падный стал. Джош Хартнетт. Просто копия его.

Это, наверное, комплимент был, а я не знаю, кто такой этот «Джош Харт-нетт». Наверное, обнять я ее должен был. А мне опять так тоскливо сделалось.

- Иногда я хочу уродцем быть, - говорю и пепел стряхиваю.

- Почему это еще? – сказала Настя и очки свои темные одела.

- Ну вот, это… не знаю, как сказать.

Действительно, не знал я, почему. Хотелось и все. Хотелось, чтобы никто меня не трогал, будто меня и нет вовсе. И, кроме того, подумалось тогда: «будь я уродцем, хрен бы тут стояла бы со мной, ты даже не посмотрела бы в мою сторону».

- Мало этого всего, - говорю.

- А что еще надо-то? - говорит и удивляется.

Опять бесится.

- Слушай, ты!. Ты опять начинаешь гнать пургу! Будешь продолжать - я уйду просто!

А мне не хотелось, чтобы она уходила.

- Вот, если бы я уродом был…

- Перестань! - говорит, резко так, аж муражки по спине побежали.

Она сняла очки и отошла, а я, баран, опять закурил.

- Прикольная фотка, да?

А я не расслышал, стою, пялюсь в асфальт.

- Андрей! Ну…?

- Что?

- Прикольная фотка, да?

Говорит и показывает на плакат на стекле приклеенный. А там мама с ребенком. Такие счастливые.

- Не знаю, - говорю. Пофигу мне этот постер.

- Ну… как это - не знаешь? – говорит. - Ты что, не любишь детей?

- Люблю, - говорю.

Знали бы вы, с каким трудом я выдавил из себя это слово - люблю.

- Тогда что? – начала Настя меня пытать.

- Это ведь фотография, – говорю.

- И что? Мама с сыном идет, - говорит. – Ну что тут-то плохого?

- Я и не говорю, что это плохо, просто…

Сам я не знаю. Да и что мне до этой фотографии?

- Что просто? – говорит и опять злая делается. И опять очки одела, види-мо злобно смотрит, наверное.

- Это всего лишь фотография, - говорю. – Может, и не мать это вовсе, а актриса, может, мама у этого крохи нефотогеничная. И ребенок, может, всю съемку плакал. Вон, какое личико с глазками красное. Поэтому и план даль-ний. И давай не будем, далась тебе эта фотография!

- Ну, ты даешь, - говорит и поправляет очки, - ну, ты даешь…

Настя сделала движение, - типа массаж висков, сняла очки и посмотрела на постер. Потом взяла колу с попкорном и пошла в кинотеатр. У самой двери остановилась, открыла дверь уже и вдруг обернулась, и говорит:

- Ты просто неизлечимый… Но такой красивый, - шутливо и смешно так, а потом вздохнула, наигранно, шутливо, подняла голову вверх, выдохнула. - Ахх!

Совсем не злобно и не издевательски, говорю ведь, шутливо так.

И зашла внутрь.

Выкинул я сигарету и поплелся следом.

Потом начался второй фильм. Настя села на последний ряд. Сидеть там удобней, по ее мнению, было. Никто в затылок не смотрит, а я, дурак, пове-рил. Фильм был про супергеройского мутанта.

Этот уже был поинтересней, прикольно было, когда простой разносчик пиццы летал над городом в своем ужасно гомиковатом костюме и ставил на место тех, до кого нет дела полиции: карманников, разбойников, грабителей, не знаю, как они там в Америке называются. Тех, кто, в основном и мешает жить простым людям. Досмотрел я до середины и разочаровался в этом кино. Взбесили граждане, вернее, не сами граждане, а то, как они себя повели, ко-гда супергерой решил зажить жизнью нормального человека. Они бесились и выступали, они ненавидели своего героя. Странная логика получилась: дела-ешь добро, вроде бы так и надо, а стоит отойти - и тут же тебя проклинают, будто ты им чем-то обязан. Вот и помогай потом людям, твари неблагодар-ные.

Кино досмотреть не получилось. Ушел прямо с сеанса. Виной тому, стал мой первый, или нет, второй в жизни взрослый поцелуй.

Не помню, как это получилось, вроде как устал я от кино и хотел колы взять попить, она у нее на коленях стояла. А потом - только губы… такие теп-лые… и помаду, и все эти запахи парфюмерии с косметикой (никогда так близко их не чувствовал) и грудь ее на моей груди тоже помню…

Время словно остановилось. Знаю, что это звучит избито, но ведь именно так и было. В перерывах между поцелуями, даже в темноте я видел, как она улыбается, а я, тупица, как бродячий кот, дорвавшийся до еды, озирался по сторонам - не смотрит ли кто. И кажется, нашел одного – мужика лысого с со-седнего ряда, чуть впереди нас сидевшего. Темно было, хрен поймешь, он по-стоянно косился на нас, а может и не косился. Может, я просто хотел, чтобы кто-нибудь смотрел. Может, я искал оправдание своему неумению целоваться, вот, мол, этот пялится…

А может, я и умел целоваться. Хотя, мне кажется, что нет, не умел… Не знаю я, блин, оценок мне никто не ставил. Может, Настя потом сказала бы мне свое мнение, о моих способностях Дон Жуана, но этого не случилось. Она все испортила, а, может быть, и я…

Зачем было лезть ко мне в штаны? Что, она хотела этого прямо в киноте-атре???

- Я не хочу так, - говорю. Нет, шепнул ей на ухо - в ответ на действие ее руки, пробравшейся мне под майку и теперь медленно спускавшейся к пуго-вице джинсов.

- Расслабься, - прошептала она в ответ, тоже на ухо. Даже в темноте ки-нозала я видел блеск ее лисьих глазок. – Сейчас кошек покажу.