— Отпустите ее! — завопил Джон. — Отпустите, а то убьетесь!

Возможно, они и последовали бы его совету, но тут с берега налетел сильнейший порыв ветра и откинул ужасную птицу далеко от лодки. И внезапно Джону стало ясно, что если Алан и Нил разожмут челюсти, сомкнутые на птичьих лапах они упадут в кипяток.

— Держитесь! — отдал мальчик новую команду, прямо противоположную предыдущей. — Не отпускайте, а то убьетесь.

Шквалистый ветер и боль в лапах сделали свое дело — птице было явно не по себе. Но она тем не менее напала на лодку в четвертый раз. По счастью, новый порыв ветра отшвырнул чудище в сторону. Признав в конце концов свое поражение, птица захлопала крыльями и полетела к далекому еще берегу, а на ее лапах, по-прежнему не размыкая челюстей, болтались Алан и Нил.

— За ними! — велел Джон лодочнику. Тот снова вставил весло в уключину, и лодка понеслась к берегу. Джон же стоял на коленях на носу лодки, не сводя глаз с гигантской птицы, которая уже превратилась в точку на горизонте. И вот, когда она долетела до берега, ему показалось, что собаки оторвались и упали вниз, на песчаный берег.

— Быстрее, — заклинал он лодочника. — Пожалуйста, побыстрее!

К удивлению Джона, лодочник повиновался и начал грести еще быстрее, чем прежде, так что они одолели километр, отделявший их от суши, всего за несколько минут.

Чем ближе они были к берегу, тем страшнее становилось Джону. В ужасе от того, что он сейчас увидит, мальчик пытался уверить себя, что песок смягчил падение собак и они наверняка живы.

Но, разглядев у кромки воды два неподвижных тела, он понял, что чуда не произошло.

Когда до берега оставалось метров десять, Джон, не дожидаясь, чтобы лодка ткнулась носом в песок, прыгнул в воду и побежал туда, где совсем близко друг от друга лежали Алан и Нил. Псы еще дышали, но ни одному, ни другому не суждено будет выжить — Джон понял это мгновенно, и глаза его наполнились слезами.

Первым прекратил дышать Алан, за ним Нил. Джон лег между их телами. Никогда прежде не было ему так одиноко. Не важно, в чем провинились когда-то, еще будучи людьми, его любимые товарищи. Они давно искупили свою вину, храбро и преданно служа семье Гонгов. Ни у кого никогда не было и не будет таких друзей.

Гребец наблюдал за Джоном, но лодку не покидал. Наконец Джон произнес:

— Они погибли.

После того, что — как ему казалось — случилось с папой, потеря собак окончательно лишила его сил и надежды. Он тоже хочет умереть! Джон зарылся лицом в песок, чтобы туда впитались слезы, которые ручьями текли из его глаз. Теперь ясно, почему страусы прячут головы в песок… теперь он хорошо понимает страусов… Иногда этот мир, эта жизнь становятся слишком невыносимы. Наконец, выплакав все слезы, он сел и снова взглянул на лежавшие рядом тела, надеясь, что смерть собак окажется такой же ненастоящей, как смерть отца. Но тела оставались неподвижны и бездыханны.

Спустя какое-то время он задумался о насущном: собак надо похоронить. Только чем копать могилу? Окопная лопатка осталась в душевой военной базы. Поэтому он собрал разлапистые пальмовые листья и прикрыл ими Алана и Нила, надеясь, что, когда он найдет сестру и они вернутся сюда вместе, Филиппа сообразит, что делать с телами. Другого пути назад все равно не существует. Во всяком случае, Эно не упоминает, что из Ира вотума на поверхность ведет какая-то другая дорога.

Если верить верховному жрецу, дворец теперь совсем близко, всего в нескольких километрах. Джону оставалось лишь пройти через эту глухую чащу, в которой должна быть тропинка, ведущая к дворцовым воротам. Конечно, пройти через лес в Иравотуме — это тебе не погулять в парке. Эно намекал на новые опасности, которые поджидают там путника, и предлагал в первую очередь остерегаться змей. Поэтому Джон достал из кармана свой швейцарский армейский нож, срезал себе длинную палку, еще раз всплакнул, прощаясь с собаками, и тронулся в путь.

Ступив на тропинку, он почти сразу заметил на ветке красивую птицу. Это был сокол-сапсан, и Джон отчего-то сразу понял, что это не простой сокол, а сын Вирджила Макриби, Финлей, тот самый, которого он, Джон Гонт, превратил в птицу.

По-прежнему ощущая свою вину за то, что лишил Финлея человеческого обличья, Джон подумал, вот он — шанс исправить ошибку. Джон снял рюкзак, отодрал подкладку и обернул этой тканью свое запястье. Потом он вытянул руку вперед и позвал птицу:

— Финлей. Лети сюда.

Сокол без колебаний слетел с дерева и мягко спланировал прямо на руку Джону.

— Слушай, — сказал мальчик, поглаживая маленькую голову птицы. — Если ты поможешь мне, я помогу тебе. Как только я найду сестру, я постараюсь превратить тебя обратно в человека. Если смогу. Давай попробуем?

В ответ сокол визгливо крикнул и опустил голову.

— Условимся так, — сказал Джон. — Если ты кричишь один раз, значит, «да», если два раза, значит, «нет». Итак, ты согласен. Отныне ты станешь моими глазами. Как Хорус, всевидящий бог у египтян. Ты полетишь над деревьями и будешь высматривать все опасности на моем пути. Кроме того, отныне ты, если хочешь, можешь быть моим другом, потому что все мои друзья или умерли, или остались там, на земле.

Сокол однократно проверещал и перепорхнул на лямку рюкзака. И очень вовремя, потому что рука у Джона уже начала потихоньку затекать.

Пройдя еще километра полтора, Джон заметил, что тропинка расширяется и превращается в широкую дорогу, по обе стороны которой тянутся аккуратные ряды глиняных горшков. Каждый горшок был величиной с целую дверь, а по форме напоминал перевернутый колокол. Каждое из этих сооружений покоилось на небольшом песчаном пригорке. Ему стало интересно, хранится ли что-нибудь в горшках или они во все пустые, но понять это, стоя внизу, он никак не мог — роста не хватало. Тогда Джон предложил Финлею слетать и поглядеть на них сверху, Финлей взлетел и завис сначала над одним горшком, потом над другим. Оказалось, что они заполнены нефтью. Не усмотрев в этом никакой очевидной опасности, сокол возвратился на плечо Джона.

— Ты что-нибудь видел? Точнее, ты видел что-нибудь опасное?

Финлей крикнул дважды, что на их с Джоном языке означало «нет». Немного успокоившись, Джон продолжил свой путь. Но, помня, что Эно писал о змеях, он то и дело стучал палкой по дороге прямо перед собой, как слепой. Таким образом он быстро обнаружил, что Эно ничуть не преувеличил, говоря об опасностях. Дорожка оказалась с секретом, причем пренеприятнейшим. В каждом горшке под тонким слоем нефти была крышка, а под каждой крышкой таилась змея. Это выяснилось, когда песчаный холмик под первым горшком вдруг разрушился и песок пополз вниз — не то от шагов Джона, не то от постукиваний его палки. Горшок упал, раскололся надвое, точно яйцо, и из него выползла огромная змея, метров пятнадцати, а то и двадцати длиной. Джон поначалу надеялся, что эта змея не очень опасна, но его надежды мгновенно развеялись. Раскрыв огромные челюсти, змея выхватила у него из рук палку, обвила ее своими кольцами и переломила, как спичку. А потом громко зашипела и уставилась на Джона немигающим взглядом.

Увидев этот взгляд, Финлей без колебаний бросился в атаку. Растопырив когти, сокол-сапсан вцепился в голову змеи с такой же яростью, с какой гигантская птица Рухх нападала на лодку. Помощь друга дала Джону возможность броситься наутек. Пока громадная змея отбивалась от храброго маленького сокола, который пытался выклевать ей глаза, мальчик успел благополучно пробежать добрый километр — до самого конца дороги. Там он уселся под деревом, чтобы хоть чуть-чуть отдышаться. Спустя несколько минут его догнал Финлей, потерявший несколько хвостовых перьев. На когтях у него была кровь.

Джон попил воды, прикрыл глаза и вдруг услышал в тишине леса тревожные звуки: неподалеку двигалось нечто огромное. Сначала он подумал, что это еще одна змеища или даже сама птица Рухх. Он велел Финлею спрятаться в кроне дерева, поскольку лес был здесь настолько густым, что сокол все равно ничего не смог бы разглядеть с воздуха, а сам решил отправиться на разведку: ползком, как индеец, подобраться к неведомому чудищу как можно ближе и понять, кто это и чего от него ждать.