Для Кальмана Миксата будапештские неудачи не прошли даром. Он вкусил от ядовитого плода творчества и как избранник Музы не мог уже жить без пера, без газеты. Надо полагать, неудачи не только не обескуражили, но, напротив, влили в него новую энергию.

Но, несомненно, были огорчения. И немалые. Как ни говори, но когда рассказы твои — а их не один, и не два — почти никого не трогают, кроме ближайших друзей, это не очень хорошо. Для личного самочувствия совсем нехорошо.

Я полагаю, в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь где-нибудь над Дунаем был брошен жребий: Миксат решил продолжить усеянный терниями путь журналистики, литературы.

Будапешт с его разительными контрастами — роскошью и бедностью, дворцами и трущобами — давал большую пищу для размышлений. Огромный торговый Пешт — средоточие деловой жизни всей Венгрии, — несомненно, возбуждал в молодом человеке множество мыслей. Нельзя было не задуматься, например, о судьбе обездоленного люда. Особенно, если имеешь доброе сердце. Ведь этот самый люд чувствовал на своей спине не только гнет собственных, венгерских вельмож, но и австрийских. На каждого честного венгерца давил не только властный официальный Будапешт, но давила и не менее властная Вена. Такова логика двойного пресса.

Революция 1848—1849 годов основательно встряхнула не только Венгрию. А и всю австро-венгерскую монархию. Монархия Габсбургов была многонациональной. А главенствовала в ней австрийская знать. Королевский двор в Вене придумывал всевозможные хитроумные уловки, чтобы покрепче держать в руках всю эту «лоскутную монархию». Как правило, сговаривались привилегированные сословия различных национальностей. Они находили между собою общий язык. Особенно в отношении к народу — тому самому народу, который везет весь государственный воз и движет жизнь вперед, — австрийская и венгерская буржуазия была единой. Народ всегда пугает тех, кто сидит на его шее.

Однако с некоторых пор венгерской буржуазии стало тесно в австрийских объятиях. Она жаждала самостоятельности и сама не прочь была подмять своих соседей.

Габсбургский двор проводил в Венгрии жесткую политику. Генералы-австрияки хозяйничали, как у себя дома. Революция 1848—1849 годов стала выражением энергичного протеста и национальной буржуазии, и широких слоев народа против австрийского засилья. Лайош Кошут повел венгерский народ в бой против австрийских угнетателей. Польский эмигрант Юзеф Бем стал генералом венгерской национально-освободительной армии. В его войсках служил Шандор Петефи.

Революцию, как известно, подавили. Но она уже сделала хорошее дело: крепостному строю в Венгрии был нанесен смертельный удар, буржуазия получила возможность шире развивать национальную промышленность.

Понемногу в Венгрии стало увеличиваться число рабочих. Возникали первые рабочие организации. Иными словами, Венгрия сдвинулась с той мертвой точки, на которой ее удерживал австрийский двор. Началось развитие капитализма.

В 1865 году был избран новый венгерский парламент. В результате длительных переговоров, а прежде всего благодаря военным и внешнеполитическим неудачам Австрии, Венгрия получила собственное правительство. Правда, подлинной самостоятельности у него не было. В смысле внешней политики и военной, например, оно всецело подчинялось венскому двору.

Кальману Миксату довелось заседать в венгерском парламенте, участвовать в парламентских выборах. Говорят, он был очень веселым депутатом. В кулуарах смешил своих коллег. Рассказывал анекдоты и различные истории, приключившиеся с депутатами и их избирателями. Не знаю, сколь плодотворной была его депутатская деятельность, но могу уверенно сказать: Миксат хорошо использовал свое пребывание в парламенте. Он увидел и высмеял то, что не всякому удавалось видеть. Как ни говорите, автор «Выборов в Венгрии» видел венгерских парламентариев насквозь. Ему ли было не знать всей нелепости и гнилости того парламентаризма, который оформился в Венгрии во второй половине прошлого века?

Кальман Миксат оставил нам великолепный портрет одного из своих коллег. Как всякий литературный тип — это лицо и вымышленное и невымышленное. Речь идет о Меньхерте (уменьшительное — Менюш) Катанги. Это главный герой романа «Выборы в Венгрии».

Кальман Миксат беспощаден. Он не жалеет красок для того, чтобы точнее изобразить своего «героя». По иронии и глубине раскрытия образа этого парламентского деятеля роман буквально не имеет себе равных. Прочтите «Выборы в Венгрии» и скажите: много ли книг, столь ироничных, пронизанных юмором и желчью, правдивых к тому же, доводилось вам читать? Я бы назвал этот роман фельетоном, отличным памфлетом на буржуазный парламентаризм, всю подлость которого с такой, казалось бы, невинной усмешкой на устах вскрыл Кальман Миксат. Это — свидетельство из первых рук.

Книга «Выборы в Венгрии» сложилась из зарисовок, которые делал Миксат по ходу работы парламента и публиковал в разное время. Впоследствии писателю пришла мысль соединить зарисовки в единое целое. Книга получилась как бы сама собой. И это наложило на нее отпечаток некоторой фрагментарности. Что не умаляет ни социальной значимости романа, ни его сюжетной остроты и занимательности.

Хотел этого Миксат или нет — он всадил нож той, с виду благонамеренной, а на поверку лживой демократии, которую являл собой венгерский парламент под сенью трона Габсбургов. И вся фальшь этой демократии живо воплотилась в центральном образе Катанги.

«Что тут еще сказать? — спрашивает Миксат в заключении. — Все и так ясно… что здесь больше делать? Предвыборные маневры окончились. В депутаты через три дня изберут Катанги…»

Вот именно: все и так ясно!

Я не собираюсь писать биографию замечательного венгерского классика Кальмана Миксата. Но поскольку говорил в свое время о пробе пера молодого студента юридического факультета, я хочу немножко продолжить эту мысль, точнее, закончить ее.

Чудесный яд журналистики и неутолимая жажда писания толкали Миксата все время вперед. Очевидно, судьба его все-таки решилась в то время, когда рассказы печатались, хотя и без успеха. Поскольку мы имеем дело с настоящим литератором, неудачи не сломили Миксата.

В 1878 году он переезжает в Сегед — прелестный город на юге Венгрии — и яростно берется за журналистику. Он сотрудничает в газете «Сегеди Напло». По-видимому, хочет взять реванш за огорчения, пережитые в столице.

Будапештский университет находится около моста Эржебет, в сердце неуемного Пешта. Сегед после столичной кипучей жизни выглядел более спокойным. Во всяком случае, Миксату здесь повезло. Его печатают, его читают, и за ним утверждается слава способного литератора, наблюдательного и чуткого к самым заурядным внешне явлениям жизни. Кажется, Аполлон все-таки призвал его к священной жертве. Во всяком случае, писатель в нем определился.

Хочу заметить, что — если говорить по большому счету — и наблюдательность, и умение схватить живые черты окружающих — это еще не все. Писатель только тогда становится писателем, когда в нем зреет настоящий муж, общественный деятель, человек с собственным взглядом на жизнь. Писатель должен знать, чего он хочет, к чему стремится в жизни и куда зовет людей. Без этого даже самые симпатичные детали и самые точные штрихи не станут явлениями большой литературы. Даже те писатели, которые демонстративно заявляют, что далеки от общественной жизни, тоже являются общественными деятелями. Только деятелями особого рода.

В Миксате билось горячее сердце. Душа его живо реагировала на все радости и горести человеческие. Он был прирожденным гуманистом, человеком честным в высоком понимании этого слова. Эти качества сделали его настоящим писателем. Вольно или невольно Миксат касался больших социальных тем, хотя и не ставил перед собой задачу освещать путь своей родины в будущее.