— Что, малыш, ты еще тут?

— Тут.

— Трудишься?

— Тружусь.

— Ну и правильно. А ты в тарокк умеешь?

— Умею.

— Тогда пошли ко мне, сыграем.

— Не могу, любезный дядюшка!

— Не можешь? — переспросил он недоуменно, будто впервые услыхал такое выражение. — Что, занедужил, что ли?

— Да нет, я здоров, но вот вице-губернатор велел непременно закончить. Министерство требует.

— Может, оно и так, племянничек, но вице-губернатор требует партнера. Он сейчас как раз у меня. Не можем же мы садиться за тарокк без третьего игрока.

— И все же не могу, ибо долг превыше всего…

— Гм… по мне-то, пожалуйста… конечно, есть в том доля правды, соответственно чему долг превыше всего… Но, собственно, над каким таким заморским чудом ты корпишь столько времени?

— Я составляю статистическую сводку о наличии имеющихся в комитате тутовых деревьев.

— Та-та-та! Да я тебе сейчас помогу. Дай-ка мне скорее свои цифири. Ну же, быстрее.

«Цифирей» этих набралось, должно быть, с полцентнера. Старик пробурчал себе что-то под нос, немного порылся в бумагах, пробежал глазами распоряжение министерства, взглянул на сообщение одного из сел, опять что-то буркнул, наконец, проговорил:

— Излишняя детальность приводит ad absurdum[5]. Что ты уставился на меня! Бери свою ковырялку и запиши summa summarum[6], соответственно чему число всех тутовых деревьев в комитате составляет двести семьдесят три тысячи пятьдесят четыре штуки. Punctum[7]. Соответственно чему можем теперь пойти сыграть в тарокк.

Я механически записал цифру и только после этого с восторгом посмотрел на старика:

— Как вам удалось так быстро сосчитать? Я бы еще две недели провозился!

— Тут, братец, — сказал он, смеясь, — практика, практика ведения комитатских дел…

— Я никак не возьму в толк, любезный дядюшка…

— А коли так, то и не получится из тебя никогда хорошего чиновника.

…И действительно, опытность старика выявилась и тут, соответственно чему он и на этот раз оказался прав.

1887

Перевод О. Громова

 В нынешние-то времена и господа стали умнее, да и крестьянские девушки тоже.

А вот кто помнит историю с Петки? Что ж, поскольку причиной всего была любовь, стоит об этом рассказать.

Это случилось еще в ту пору, когда палатином в Буде был Иосиф *, а старостой в селе Майорнок — достопочтенный Иштван Котего.

Была у чабана с лесного хутора дочка необыкновенной красоты. Она часто ходила в село Литаву, так как в Майорноке не было ни священника, ни церкви; только жалкая колоколенка славила там господа. В литавской церкви все прихожане пялили глаза на стройную фигурку Эржи, на ее розовое, как яблоневый цвет, личико, на черные, как ночь, очи. Любовались ею все, но три глаза были прикованы к ней неотрывно.

Два из них принадлежали молодому меховщику Михаю Ковачу, а третий составлял собственность помещика Пала Петки — второй-то глаз ему выбили на охоте еще в студенческие годы.

Литавский помещик слыл весьма галантным кавалером, что отнюдь не мешало ему быть деспотом и самодуром. Он и уездным-то начальником стал лишь с единственной целью: расширить свою власть за счет комитата.

Впрочем, власти вполне хватало и у него самого. Когда на дворянском собрании мелкопоместный дворянин Габор Пири, выступавший против Петки, заявил: «Я здесь имею такое же право голоса, как и твоя милость, моя земля не менее глубока, чем твоя», — Петки немедленно отпарировал: «Возможно, земля достойного господина столь же глубока, как моя, однако она далеко не так широка».

Пятнадцать тысяч хольдов, да еще сплошняком! Если бы Петки сохранил даже оба глаза и попытался окинуть взглядом все свои угодья с высоты литавской колокольни, — ему и тогда это не удалось бы, столь обширны были его владения.

И вот этому-то могущественному господину приглянулась Эрже. А Эржике полюбился меховщик.

Петки часто наведывался на лесной хутор. Где бы ему ни доводилось охотиться, он непременно заезжал к пастуху выпить козьего молока и побалагурить с Эржике. Однако добиться чего-либо сладкими речами ему так и не удалось. Тогда Петки послал на хутор своего управляющего, господина Ференца Панкотаи, наказав ему поговорить с отцом девушки и вразумить старика, убедить его отдать дочь в имение, — им-де обоим станет от этого лучше.

Но доводы разума не подействовали — оставалось испробовать хитрость. И вот на хутор была послана ключница Петки — вдова Яноша Демеша: она из благородных и сумеет поговорить с этой мужичкой.

Ключница начала с предложения удочерить Эржике. У нее ведь самой была красавица дочка, — останься она жива, ей сейчас было бы столько же лет, сколько Эржике… Тяжелое это бремя — старость да одиночество!.. Даже не знаешь, кому отказать свои небольшие, по грошику скопленные сбережения… Разумеется, она давно уже подумывает о том, чтобы взять к себе скромную, честную девушку и сделать ее своей наследницей.

Эржике, почуяв, видно, куда клонит старуха, ответила ей:

— В моем возрасте трудно менять родителей. Уж вы, милостивая госпожа, подыщите себе какую-нибудь малютку.

Зато совсем по-иному обстояли дела у меховщика! В троицын день отправился он на хутор, попросил руки девушки и тут же получил согласие. Назначили даже день свадьбы — в праздник винограда; наняли за восемь форинтов музыканта, — если память мне не изменяет, небезызвестного Иштока Ланая. Четыре бочонка вина предстояло выставить для мужской половины гостей, девять горлачей меда, чтобы подсластить пилюльку для женщин. Шесть белых платков уйдет на бантики для конской сбруи. Дорого же обходится свадьба!

Когда слух об этом событии облетел округу, Петки еще раз послал к девушке своего гайдука:

— Эржике, Эржике, ты еще пожалеешь о своем поступке! Дважды на день ты будешь оплакивать свою судьбу: задувая свечку перед отходом ко сну, и утром, натягивая стоптанные, порванные сапожки.

Эржике лишь повела плечами:

— Если мне и придется об этом жалеть, то еще не скоро. А исполнив желание господина уездного начальника, я раскаялась бы тут же.

Петки пришел в ярость. Он приказал позвать к себе меховщика и начал расспрашивать, как далеко зашло у них дело.

— Уже два раза было оглашение, ваша милость!

— Чепуха все это! Подобный цветок не для тебя, и сорвешь его не ты.

А дальше получилось так. С майорнокскими властями сотворили злую шутку: за несколько дней до свадьбы на селе побывал управляющий и заставил старосту подписать донос. Наш почтенный староста Иштван Котего, конечно, исполнил приказание. Впрочем, он всегда любую бумагу подписывал безотказно. И сам говаривал часто, что грамота — не его ума дело, буквы он и в грош не ставит. А ведь как однажды пришлось ему за это поплатиться!.. Когда достойный господин Берчек из-за документа, полученного соперниками в сельской управе, проиграл тяжбу по делу о мельничной плотине, он подал апелляцию, ссылаясь на то, что документы, выдаваемые в Майорноке, не имеют законной силы. И для примера приложил еще одну бумагу, да какую!.. Представленный им документ гласил буквально следующее:

Большой вышел конфуз! Но местные власти так ничему и не научились. Они и поныне подписывают все, что им подсунут. На сей раз староста подписал донос о том, что, по слухам, меховщик Михай Ковач, стакнувшись с чабаном, шьет шубы из ворованных овечьих шкурок. И вот, когда на лесном хуторе уже собрался народ и невесту наряжали к венцу, туда пожаловали два жандарма, забрали жениха вместе с будущим тестем и в наручниках увели обоих в комитатскую управу.