Бессчетное число проблем стоит перед колхозами северной стороны. Укрупнение ферм и мелиорации, налаживание производства торфонавозных компостов, борьба с кустарником и возрождение культуры корнеплодов, строительство дорог, электрификация, разукрупнение хозяйств… Известно — неотложных дел тем больше, чем беднее хозяин. И все же есть среди них главные. Приведение способов использования земли в соответствие с рабочей силой, техническими, денежными возможностями, специализация применительно к своим природноэкономическим условиям, правильный подбор культур — именно здесь лежат те десятки миллионов, что способны оздоровить экономику старинного и чудесного края.

Стрелка компаса указывает: «Вон — Кубань, а там — Вологда».

Контрасты… На Лабе уже налилась черешня, когда в лесах за Шексной зацветает черемуха. У Неудачного вовсю звенит страда, а в белой ночи у Андозера только выходит из трубки первый колос ржи…

Когда начал возникать разрыв в экономике между южной и северной окраиной России, сказать трудно. Но мы точно знаем день, когда этот разрыв стал сокращаться: 27 марта 1965 года, день опубликования решений Пленума. «Все регулирующие государственные рычаги должны способствовать тому, чтобы колхозы и совхозы страны, имеющие различные возможности, были поставлены примерно в равные экономические условия развития», — сказано от лица партии. И слово подкреплено делом!

Одна дорога у благодатного южного края и у суровой северной стороны. Идти им надо рука об руку, соразмеряя шаг.

Июнь 1965 г.

Член коллегии Управления по иностранному туризму В. И. Бабкин рассказывает, что поводом для такого заявления Ротшильду послужил контраст между художественными ценностями, которые открылись ему во Владимире и Суздале, и нашим неумением принять гостей. Миллиардер заранее предупредил, что собирается приобрести сувениры, много сувениров для себя и для родственников. В Суздале предложили открытки, это не устроило. Насилу во Владимире нашли для него полдюжины подстаканников.

— Наше общественное назначение, в частности, — заставить туриста истратить до цента всю валюту, которую он отложил на памятные вещи, — говорит Владимир Иванович, — Если турист увез из страны неистраченный цент, значит, я, принимавший гостя, или нерасторопен, или недостаточно вежлив и предупредителен, или вкусом не обладаю, или не сознаю собственной выгоды. Возможно и сочетание этих качеств. В год у нас бывает примерно миллион иностранных туристов. По выкладкам нашего валютно-финансового отдела, каждый из них тратит на сто долларов меньше, чем намечал. Хотел приобрести сувениры, ан нет ничего интересного. Считая округленно, возвращаются за рубеж сто миллионов долларов, предназначавшихся нашей казне! В печати что ни неделя — новые ахи и вздохи о промыслах, а что сдвинулось? Ваш хваленый ювелир и камнерез Суздаль, что он выдает на-гора — огурцы?

Верно, огурцы. Глянешь весной с колокольни на «богоспасаемый град Суздаль» — все огороды в стекле, блестят парниковые рамы. Невелик городок, за последние триста лет население возросло лишь вдвое, а с работой туго, предприятий нет, и у сотен семей бюджет поддерживают ранние овощи. Их сбывают в Иванове и на владимирском рынке.

Банкир с нарицательным именем — один полюс туризма и сувенирного спроса, а на другом… Я рассказал Владимиру Ивановичу банальный и все же горестный случай.

Первого октября прошлого года, в день Покрова (старый стиль в расчет не принимался), мы отправились поздравить с восьмидесятилетием храм Покрова на Нерли. Мы — это ленинградец, работник Эрмитажа Борис Ильич Маршак, его свояченица, студентка, и я. Из Владимира до Боголюбова нас вез автобус. Дорогой Борис Ильич весело рассказывал о чудесах иконы Владимирской богоматери — той прелестной, исполненной лиризма картины, что сейчас украшает Третьяковку. Князь Андрей Боголюбский, наделенный редкостным вкусом, вывез икону из Киева. И тут, в новой северной столице Руси, в пору лихорадочного строительства, когда что ни год рождается новый архитектурный шедевр, икона творит свой цикл до удивления практичных чудес.

Это она выбрала место для знаменитого Боголюбского замка — кони, везшие икону, встали, причем именно у впадения Нерли в Клязьму: князю нужен был контроль над перевозками недружественного Суздаля. Богородица вмешивается и в строительное дело; она отводит беду, вызванную штурмовщиной; наспех построенные Золотые ворота освящались при стечении народа, а окованные медью створы ворот упали и придавили людей. Но целы и невредимы оказались придавленные! Попадья Микулы и какой-то сухорукий владимирец, внучка боярина Славяты, сама жена князя Андрея — многие из реальных и поименно названных обитателей города были облагодетельствованы иконой! Но богородица опекает и Владимирскую землю в целом. Так считает решительный князь Андрей. В пику киевскому духовенству Боголюбский самостийно ввел праздник Покрова и, чтобы пресечь возможные дискуссии, в одно лето возвел на заливном лугу рукотворный белокаменный холм, а на нем поставил храм, с которым человечеству и поныне нечего сравнить.

Когда мы добрались до церкви, там не было ни души. Липы над старым руслом Клязьмы устлали холм желтыми и алыми листьями. Мы не подходили близко, чтоб не рушить впечатления громадности поднебесного белого строения. «Лебедь» тянулась ввысь, со стен глядели удлиненные женские головки, бряцал на гуслях вдохновенный царь Давид. Наша студентка ушла за старицу — взглянуть на отражение в воде среди листьев кувшинок. Борис Ильич фантазировал: Покров, надо думать, был гениальной работой, озарением молодого мастера, и тот же «зиждитель» лет через тридцать, признанный, отягченный лаврами, построит брату Андрея, Всеволоду, Дмитриевский собор, перегрузив его скульптурами…

А спутница наша все сидела неподвижно, обняв колени.

Потолковав о женской экзальтации, мы стали собирать в память о юбилее Покрова кленовые листья.

На обратном пути Маршак решил разговорить погрустневшую свояченицу. Девушка уносила осколок белого камня.

— Ну вот, нами уже овладела страсть к собственности. Ветку Палестины нам подай, без нее паломничество не в счет. Ладно, выкладывай, что тебе сейчас угодно приобрести?

— Про Покров или про весь Владимир?

— Про весь. Я добрый.

— Ну, царя Давида на белом камешке. Вправленного в дерево, только без всяких лаков, без ничего… А о Владимире — можно медный ковшик, а на нем слово «Гюргичь»? Помнишь, на Золотых воротах — «Гюргичь»? Грустно, непонятно и очень хорошо. А чтоб носить — цату или как там ее? Украшение вроде кулона. С грифонами, конечно, и ручной работы, живая, корявенькая… А тебе на стол — топорик Боголюбского, пусть крохотный, но чеканку повторить точно.

— Ясно. Мы — новые-модерновые, сувениры нам нужны — тематические. Это так называется — «тематические», учти.

Спутница, повеселев, уговаривала еще купить какие-то колты-подвески, сулилась восполнить траты Маршака из будущих стипендий, а он возражал — лучше он без отдачи купит ей значок и цветную открытку с троллейбусом на фоне Золотых ворот…

Смех смехом, но у девушки был праздник, такие дни помнятся. Купить что-то отвечающее впечатлению было просто необходимо. Мы знали, что никаких резных гусляров и кованых ковшиков не найти, но за «веткой Палестины» все же отправились.

Сувенирный магазин — как любой другой. Фаянсовые тигры и жирафы, анодированный алюминий, взвод каслинских мальчиков с мячами, какие-то роговые тюльпаны — все галантерейно-красивое, блестящее, отталкивающее абсолютной одинаковостью, все ни малейшего отношения к белому, тонкому Владимиру не имеющее. И какие-то деревянные, с претензией на модерн и условность куколки. В особой витрине — сокрушительно дорогой, декоративный Палех. Девушка вздохнула: «Ладно, пошли…»