Через минуту мы вплыли в теплое течение, блестящее серебристыми искорками, и мощные гребки зелена сменило плавное скольжение в водной глубине. То, что в светлое время суток Гарави было серым и тусклым, с наступлением ночи начинает мерцать.
«Смотри, — мысленно обратился ко мне Вестерион и указал на искрящийся белыми и голубыми огнями огромный город, — Узнаешь?»
Оглядывая многочисленные острые пики и воздушные мосты сияющего в синеве города, я не могла припомнить, видела ли его ранее.
«Так я здесь всего лишь первый раз, как я могу его узнать?»
«Это та самая скала, что тебе приглянулась. Мертвый город».
«Единственный мертвый город, который мне запомнился, был голой скалой без пиков и мостов».
«Ты видела лишь то, что сохранилось спустя века. Картины мертвого города стерты из памяти живущих в Океании рыб, но только не у планкноидов».
Я припомнила маленькие огоньки с тонкими ножками, которые отважно выпихивали Вестериона за пределы стены, и удивилась.
«Так это они отстроили по памяти город. Прекрасно, используем эту идею в саду для императрицы. А еще мне запомнилась пара идей в саду у Вад Гаяши, пока ты его не выкорчевал наполовину. Это тоже пригодится… и мне бы еще пару книг… и…»
«Галя, тебя не для сада вызвали».
«Я догадывалась. — Призналась, вглядываясь в формы ближайшего подводного селения. — Пояснить не хочешь для чего мы тут?»
«Не тут».
«В смысле не тут?! — воскликнула я, — нас пошлют еще дальше?»
«Я имел в виду не здесь и сейчас, Галя. И прекрати орать».
«Так я же молча!»
«Но мысленно».
«Ой, неужели у такого большого и зеленого ушки болят из-за меня? Ах, какая я плохая, до печенок достала такого хорошего зелена».
А Вестерион не отвечает, молчит. Через минуту он уже молчит и хмурится, через пять минут начинает покусывать губы. Словно в себя ушел, ведет внутренний диалог и злится. И видно мне это, потому что сижу в его кулаке с неплотно сжатыми пальцами. На города, сияющие как Лас-Вегас и Пекин с Дубаем вместе взятые смотреть уже не интересно, а вот то, как шкура у господина Соорского загорается светло-зелеными искрами очень даже забавно. Знать бы только, от чего вдруг он искрит. Не будь я в его руках, не переживала бы так. А тут… Вдруг у него мысли вокруг еды крутятся, и вместо «быть или не быть?» звучит «есть или не есть?», а я как вспомню его аппетит так дурно и становится.
«Зеленый? Зель… — не отзывается, а сверкание на шкуре все разрастается и разрастается, а потому меняю тактику и громко спрашиваю, — Вестя? Весть, ты чего?»
«Вестериончик, ну что ты хмуришься?!»
«Да, вот определить пытаюсь, сидишь ты у меня в печенках или нет?»
«И как?»
«По ощущениям, тебя там нет, но раз призналась, значит…»
«Успокойся, Вестя, это простое выражение используется в моем краю повсеместно. То есть в печенке твоей меня — нет».
«В верхней может быть и нет, а в нижней?» — забеспокоился зелен, потирая свободной ручищей кудрявый бок. Вот так я и узнала, что печенок у него две, а значит, чтобы достать его до белого каления, нужно постараться вдвойне. Интересно, а предел его роста имеется? И что произойдет в конце? Нужно будет узнать на досуге, а пока придется признаться:
«В нижней тоже нет».
«Галя!»
«Что Галя?! Ты не правильно понял, а я не виновата, что вы с моим языком не дружите!»
«Еще бы мне с этой гадостью дружить! — фыркнул зелен, — мышца, покрытая кожицей с сосочками!»
«Не в этом смысле, а впрочем, с тем, что ты описал, я бы тоже не сдружилась».
«Тебе приятнее с другими органами» — сделал он похабный намек и выплыл из водного течения. Ну, так и я не скромного десятка, просвещу наглеца.
«Да как бы и с этим приятно».
«Ты о поцелуях?» — брезгливо скривил он рот.
«Оооо, нет! Кое-что более интересное и намного более приятное! Хотя и здесь кому как, некоторым не нравится».
«Языком?»
«Ну да».
«Языком?!»
«Да».
«Не может такого быть!» — он остановился и, раскрыв ладонь, с удивлением уставился на меня.
«Да-да-да» — протянула я, мило улыбаясь, потому что еще не знала, как он отреагирует.
И вот тут зелена, задумавшегося на мгновение, от пришедших на ум мыслей передернуло, перекривило, встряхнуло, да так, что он с воплем «фу какая гадость!» ручищами своими как всплеснет… Хоть и держалась за его кудри на ладони, я все равно полетела в сторону дворца Ган Гаяши со скоростью, превосходящей скорость ленты для захвата заложника.
Лечу и думаю, что со мной обошлись, как с прилипшей к ладони зеленой соп…, да и вопль был под стать.
Нет, так думать не нужно. Нужно думать о хорошем! Например, о том, что мы без проблем вернулись к дворцу Ган Гаяши, я лечу в сторону окна, а не стены, значит, жить еще буду. И на будущее, если оно у меня будет, конечно, следует запомнить, что, просвещая зелена, стоит держаться от него на значительном расстоянии. А лучше вообще ему ни о чем таком не говорить.
И ведь повезло, что не прихлопнул как муху, желая от чувства омерзения отделаться… Повезло, так повезло!
С этой мыслью я вышибла прозрачную мембрану окна, и, как в спасательной шлюпке, преодолела на ней не одну комнату шикарных апартаментов дворца. Когда пыль от разрушенных кораллов осела, и потерявшие приют планкноиды перестали мельтешить, предо мной из завалов тканей и перевернутых пуфиков выбрались красивейшие представители расы рыб в человекоподобном образе.
Он старше, высокий широкоплечий, накаченный, как супергерой из комиксов, Глаза горят стальным цветом, брови густые черные, а сам он седой с темными прядками в густой шевелюре. Она как девчонка двадцати лет, хорошенькая до умопомрачения, миниатюрная, на фарфоровую статуэтку похожа с огромными глазами синего цвета, пухлыми или припухшими от поцелуев губами и потрясающими темными кудрями.
И вот эту нежную красоту очень собственнически притягивает к себе герой женских снов и произносит:
— А вот и Галя, и она поможет…
Я, спешно вспомнившая, что до сих пор облачена в парусину и сеть, что волосы неизвестно когда расчесывала, последние три дня нормально не высыпалась, к тому же зубы не чистила, встаю. Встаю громко сказано, разгибаюсь — будет точнее. И вот медленно-медленно «встаю», оправляю облачение и, стараясь не сипеть и не хрипеть от стремительного полета, а еще не потирать ушибленное, произношу:
— А у вас тоже проблемы с садом?
— С разводом, — поясняет красавец мужчина и вдруг, обернувшись через голову, подплывает ко мне в образе Императорского монстрюжища Ган Гаяши.
— Ааааа! — завопила я от неожиданности. Неизвестная рыбка схватилась руками за голову, Ган передернул плавниками, а я с меньшим напором, но все еще восклицая, — ааааа!
Он не понял моего испуга:
— Галя что? Что произошло?!
— Аааа, ясно! — сходу исправилась я, а сердце в пятках колотится.
Ой, мамочки, так вот он какой… неверный бабник, совратитель малолетних, супер-мужик и страшилище, от которого коленки трясутся!
— Так… маленькое уточнение, вы меня ждали ради этого?
— Да. — Заявил рыб.
— Мне срочно нужно поговорить с Темным Повелителем на эту тему.
— Зачем? Он все знает…
— Тогда с Олимпией.
— Так и ей должно быть известно все.
— Ган Гаяши, вы не поняли… Мне срочно нужно с кем-нибудь поговорить!
— Моя жена подойдет? — предложил он.
— Да. Нет. Не знаю…, - чуть не плача произнесла я, — а она разве не спит?
— Ей трудно уснуть, если меня рядом нет. — Ответил этот урод и самоуверенно ухмыльнулся.
Вот гад! Знает, что без него ей не уснуть, к ней не спешит, крутит роман, думает о разводе и доволен как…, как…
Додумать мне не дали:
«Галя!» — услышала я громкий мысленный зов зелена, а затем его зовущий ор снаружи:
— Галя! Отзовись!
«Да, тут я»
— Где?! — проревел Вестерион уже откуда-то из дворца. — Ты жива?!
«Жива, цела и невредима. Облом тебе, зелененький!»
— Какой облом? — спросил он, явно находясь за поворотом. — Ты о переломе?
— Ага, перелом тебе большого пальца левой ноги. Перестань орать, я у Ган Гаяши в… ээээм апартаментах.
— Ах! — воскликнула перепуганная рыбка. — Она же из четвертого!
— И что?! — Не поняла я. — Беда, если я из этого мира?
Двери в апартаменты раскрылись с грохотом, и на пороге объявились они — встревоженный Вестерион в своем обычном размере, хмурый демон Себастьян и зевающий амур Донато.