И вот однажды на заре обычной своей тропой старик понуро плелся на водопой. Север дышал холодными струями. Суровым, мрачным строем остановились на берегу дубы и ясени. От века они глядели на речные просторы. Уж мелькнул впереди просвет, сейчас тропа пойдет вниз, к воде. И вдруг совершилось непонятное. Земля расступилась под «дедушкой», и передние ноги ухнули вниз. Но он успел зацепиться бивнями за корни у противоположного края и, вытянувшись, начал карабкаться передними ногами. Но в этот момент сорвались задние, и старик рухнул вниз. Яма была глубокая и тесная. «Дедушка» сидел на заду, а хоботом делал отчаянные движения. Он попробовал упереться в стенку, но земля была плотна. А вверху виднелись далекие просветы в лесном шатре. Почуял старик свой конец и, вытянув хобот, взревел трубой.

Но не пришли люди на этот зов, не осыпали злосчастного пленника градом камней и кремневыми копьями, — видно и их звериную судьбу настигла какая-нибудь беда. Через несколько дней «дедушка» весь, скрючился и затих. А вскоре прошла жестокая буря и натворила много беспорядков в девственных пущах. Огромный дуб, который стоял около ямы, вывернуло с корнем и глыбой земли навсегда закрыло мамонтову могилу…

После осмотра люди начали постепенно разбирать мамонта и складывать его кости по соседству с ямой. Потом их запаковали в ящики и увезли на трех подводах.

Старики не верили, что это зверь, и впоследствии доказывали:

— Хиба ж це не люципирь? Лег поперек дорози — так усю и загородив. С циих пор ее и забросили…

Прокопий со своей жилкой натуралиста конечно не мог пройти мимо такого исключительного явления, не объяснив его.

— Это вин потому оказався тут… — размахивал он руками. — Як Ной пистроив коучег, посадив туда всякой твари по пари, а мамут не вместився. Так вин и остався и погиб от потопу. Его и скрючило…

Мы поднялись. Закат обвел края оврага кровавым бордюром. Дилювиальный пояс потух, посерел. По низу поползла сырость. Я на минуту оглянулся и подумал: «Вот тут, в двух шагах от нас, в тяжелом смертном одиночестве когда-то умирал мамонт…» Но ни умом ни чувством почти невозможно было преодолеть тысячелетия, которые отделили от нас глубокую древность земли.

В южной Швеции, среди множества больших и малых озер есть одно озеро, где с ранней весны и до поздней осени диких лебедей бывает больше, чем в каком-либо другом месте земного шара. Почему лебедям полюбилось именно озеро Тоокерн, окрестные жители не знают. Но так водится с незапамятных времен. Прилетают лебеди вместе с первыми весенними бурями, ломающими лед на озере, а покидают они Тоокерн только тогда, когда с Ледовитого моря тянут на юг последние дикие гуси и в тихие осенние вечера над далекими горами полыхает северное сияние. Они радостно поют, завидев весной из облаков свое излюбленное озеро, и тоскливой жалобой звучит их крик, когда наступающая зима гонит их прочь. Много преследований видели они здесь от людей, которые грабят их гнезда, убивают птенцов, и все-таки каждый год лебеди возвращаются.

Озеро Тоокерн тянется на семь километров с востока на запад и на добрых три километра с юга на север. Но в летнюю пору оно так мелко, что его едва ли можно назвать озером. Целые поля водяных растений появляются на поверхности, всюду виднеются островки и мели, колышутся камыши, и в любом месте лебедю достаточно вытянуть шею, чтобы сорвать со дна побег или корень, а дикой утке достаточно чуть-чуть нырнуть, чтобы разыскать себе поживу в тучном иле на дне.

Впрочем озеро Тоокерн не всегда было таким мелким. Не далее как лет сто назад в самый разгар лета по нему свободно можно было плавать на лодках, а лебеди только у самого берега могли доставать клювом дно. Им приходилось гнездиться около берега, где они постоянно подвергались опасности, и в те дни едва ли на озере водилось столько лебедей и других птиц, как теперь.

Однажды окрестным жителям пришла мысль осушить озеро, чтобы превратить его в тучные нивы: они знали, что на дне озера находится такая плодородная почва, какой нет во всей округе. Жители соседних селений собрали вскладчину деньги, и сотни рабочих дружно принялись за дело. Но шли недели, месяцы, лето уже подходило к концу, собранные деньги тоже, а дело подвигалось медленно. Тем не менее крестьяне надеялись, что к концу осени озеро навсегда исчезнет и весной можно будет начать сев на новых полях. Однако надежды их не осуществились. Зима в том году наступила необычайно рано. Она явилась с бурями и наводнениями и начисто смела все дренажные работы. И когда наступила весна, крестьяне увидели, что затраченные деньги пропали даром. Несколько жалких полосок земли они себе отвоевали, но озеро осталось, только сделалось гораздо мельче прежнего, так что после спада весенней воды нельзя было больше плавать на лодках. Зато для водяных птиц наступило раздолье.

В светлую весеннюю ночь являются лебеди на Тоокерн — как раз к тому моменту, когда озеро освобождается ото льда. Многие из них перед этим собираются стаями на озере Веттерн и оттуда посылают разведчиков, чтобы узнать, вскрылось ли их озеро. Другие прилетают прямо с юга.

Тоокерн встречает их не очень гостеприимно. Это капризное озеро. Оно быстро вскрывается под ударами весенних бурь, но так же быстро снова подергивается льдом при заморозках. То вдруг вода выходит из берегов и отнимает у лебедей полоску земли, на которой они расположились, то снова появляется лед и отнимает у них открытую воду. А без открытой воды лебедь не может жить. Правда, середина озера свободна ото льда, но в весеннее половодье там слишком глубоко для лебедей и невозможно достать пищу. Поэтому ранней весной лебедь должен держаться ближе к берегу.

В иные весенние вечера, когда в безветренном воздухе чувствуется приближение мороза, на лебедей нападает страх. Они начинают тревожно перелетать от полыньи к полынье, словно желая удостовериться, что есть еще открытая вода. Металлически звенят их крылья, и крик их, громкий и пронзительный, разносится далеко кругом. Люди слышат его в окрестных селениях и говорят, что лебеди поют на Тоокерне.

В эти дни на озере можно видеть почти исключительно лебедя-кликуна, или певчего лебедя, как его окрестили в Швеции. Целые стаи певчих лебедей плавают среди льда по водам еще глубокого Тоокерна, и лишь изредка среди них появляется лебедь-шипун, в большинстве случаев старый самец.

Лебедь-шипун сильнее певчих лебедей. Гневно приподняв щитом над спиной крылья, он с шумом опускается среди их стаи, и случается, что он выгоняет их всех ка лед, чтобы иметь полынью в своем распоряжении. Лебедя-шипуна не трудно отличить от певчего лебедя. Вблизи отличительным его признаком служит клюв: у певчего лебедя он совсем гладкий, а у лебедя-шипуна имеет у основания бугорок, при чем у молодых лебедей этот бугорок весь черный, а у лебедей постарше приобретает сверху красный оттенок, тем более яркий, чем старше лебедь. Издали всякий без труда различит оба вида лебедей по их повадкам. На воде певчий лебедь обыкновенно держит шею вытянутой прямо вверх без всякого изгиба, а голову наклоняет под острым углом к шее.

Лебедь-шипун этого никогда не делает. Осанка его гораздо более смелая и горделивая. Он словно сознает сбою красоту. Шея почти всегда изящно изогнута в виде буквы S крылья приподняты над спиной, они служат ему парусом, когда он плавает, и щитом, когда он нападает. В минуты боя он их выгибает большой дугой и далеко откидывает назад шею, придавая голове такое положение, чтобы можно было в любой момент ударить клювом, и с такой стремительностью рассекает воду, что брызги и пена взлетают чуть не выше его головы.