Лесничий, чуть улыбаясь, провел взглядом по измятому лицу спутника. Свежесть яркого утра зажигала беспричинную радость. Тяжелое жилистое тело плавно качалось в такт размашистому шагу лошади. И до жалости беспомощным показался ему этот ученый, такой чужой и нелепый здесь, в лесу, человек.

— Я вижу, что пан плохо провел ночь, — насмешливо заметил он. — Ну что ж, один раз в жизни можно поспать и на деревянной лавке, зато будет о чем рассказать по возвращении домой. А кроме того уже недалеко край сечи, куда зверь забирается на день, и я думаю, что пан сразу забудет о сне при виде тура, несущегося с наклоненными рогами.

Лесничий уже совсем без стеснения широко улыбнулся и самодовольным жестом расправил кудрявую бороду. Пан Згерж отвернулся и нервно закусил губу. Откровенная насмешка Кричевского больно резнула по самолюбию, и может быть тому виной было испорченное настроение после бессонной ночи, но широкое бородатое лицо лесничего вдруг показалось ему враждебным и противным.

Пан Кричевский, не замечая настроения спутника, чуть задержал коня и, пропустив врача немного вперед, весело заговорил:

— По возвращении с охоты с удовольствием выпью, но сегодня утром, заметьте, я не дотронулся даже до пива. Может это и пустяки, но я никогда не пью перед боем или серьезным делом вроде сегодняшнего. Почему? — А мне вот кажется, что если я перед боем выпью, меня обязательно убьют. Глупость, вы говорите? Я и сам так думаю.

— Тур лежит днем в густой молодой чаще, к которой мы сейчас подъедем, — продолжал он, — но туда нам соваться незачем. Я все-таки думаю, что это не совсем простой зверь, и ему помогает здешняя «лесная сила». Иначе почему он выжил до сих пор и почему он прячется непременно к Поганому болотцу, что в самой середине сечи? Добрые христиане и раньше туда не ходили, а кто не слушал умных старых людей, тот оставил возле болотца свои кости. Мы зайдем с другой стороны, против ветра, а в сечу я пошлю Дзыгу с собаками. Старик уже все равно отжил свой век, да может быть и он тоже якшается с здешней лесной нечистью… Задержите коня, пане, — добавил лесничий. — Мы слишком перегнали стрелков.

Он повернул своего рослого, вороного жеребца и оглянулся назад. Солнце поднялось уже высоко, и золотисто оранжевые стрелы, пронзая вершины деревьев, яркими точками сверкали на влажной от росы земле. Крутой поворот дороги закрывал отставших слуг. С другой стороны, в конце просеки, уже совсем близко синело пятно незакрытого деревьями неба. Потом из-за поворота показался Дзыга с группой собак на коротких сворках, и пан Кричевский тронул вперед коня.

— Мы подъезжаем, — сказал он, обращаясь к врачу, и я советую пану точно исполнять мои указания. Хотя, будь я на вашем месте, я давно потерял бы всякое желание жить подольше. Вот уж никогда бы не думал, что шляхтич благородной крови может променять саблю на возню с лекарствами.

Пан Згерж резким движением остановил коня, и его бледное отекшее лицо вспыхнуло от обиды.

— С моей стороны, — раздраженно сказал он, — свое обычное общество я предпочитаю компании, в которую попал со вчерашнего дня!

Лесничий на момент грозно нахмурился, но в сердце пела радость близкого боя с могучим зверем, да и что значила для него оскорбительная фраза этого человека. Он пренебрежительно пожал плечами и, мгновенно забыв обо всем кроме предстоявшей встречи с туром, стегнул коня и вынесся на окраину леса.

От опушки по направлению к молодой ceчe начинался пологий спуск. Дальше местность снова поднималась, и гребень возвышенности был покрыт старым нарубленным лесом. С того места, где стояли охотники, было видно, что старый лес длинным узким языком врезался в молодой дубняк, отделяя его от остальной вырубки.

Кричевский остановил на опушке коня и, прикрыв глаза ладонью, долго и внимательно осматривал местность. Дзыга молча стоял сбоку, опираясь на тяжелую рогатину.

— Так ты говоришь, старик, — начал лесничий, — что он утром лежит вон там, в лощине, в чаще, не доходя до угла сечи?

Дзыга молча поднял на пана пустые, словно невидящие глаза и утвердительно кивнул головой.

Кричевский еще раз окинул взглядом расстилавшуюся перед ним лесистую долину, потом повернулся к княжескому врачу.

— Обратите внимание, пан Згерж. Справа над сечей — дуб с сухим суком. Не тут, a правее… Не видите? Это оттого, что вы жили возле аптекарских банок, а не в лесу. Так вот, где-то там и лежит ваша кудрявая шкура.

— И ваши сто червонцев, пане, — любезно и язвительно добавил врач.

Пан Кричевский резко повернулся в седле и словно рубанул вдруг почерневшим взглядом по лицу собеседника.

— А сколько вы добавите… за свою щкуру, пан врач? — спросил он. — Сто червонцев — это за то, что пан королевский лесничий доставит княгине королевского тура — последнего тура Речи Посполитой. Но я не брался вдобавок еще беспокоиться о здоровье княжеского врача. — Он усмехнулся и с наслаждением взглянул в растерянные глаза собеседника.

— Я потому об этом напоминаю, — добавил лесничий, — что пану поручено быть как раз в том месте, где тур получит смертельный удар, а это не бой петухов…

Он резко нажал шпорами бока коня, и, прежде чем пан Згерж успел что-нибудь ответить, вороной жеребец Кричевского уже несся крупной рысью вдоль опушки, по направлению к поднимавшемуся невдалеке пологому, почти лишенному растительности холму. Постояв с минуту на вершине, лесничий шагом повернул обратно и, подъехав к Дзыге, властным движением протянул руку в сторону молодого леса.

— Слушай внимательно, старик, — сказал он. — Ветер отсюда к сече. Мы с бомбардами огибаем ее слева и становимся вон там в мысу — в старых дубах позади вырубки. Возьми глаза в руки и смотри на крайнее справа дерево. Когда увидишь на нем белую рубаху Яна, спускай собак. Понятно?

— Понятно, пане.

— А теперь, пане, прощу вас направиться со мной. — Кричевский обернулся к стоявшему позади врачу и вежливым жестом руки пригласил его проехать вперед.

Пан Згерж молча тронул коня.

В тот момент, когда лесничий, не ожидая ответа, пришпорил коня и поскакал прочь вдоль опушки, страх и смущение вдруг покрылись вспышкой напряженной, нерассуждающей злобы. Так значит для него он, Згерж, был только слабым ничтожным трусом? Хорошо! Они увидят…

Он резким движением выпрямился в седле. Поручение княгини и возможная опасность вдруг ушли из сознания и залились волной светлой опьяняющей отваги. Свежий ветер порывами рвал плащ на плечах, и казалось самое тело было наполнено жадным нетерпеливым ожиданием.

Лесничий взглянул на бледное, странно изменившееся, совсем чужое лицо Згержа, пренебрежительно улыбнулся и, ударив коня, выехал вперед к двинувшейся вдоль опушки группе охотников.

Ехали молча краем старого леса, огибая слева спускавшуюся по склону густую молодую поросль. Местность постепенно понижалась. Лес редел, и гигантские дубы уже одинокими колоннами поднимались на светлых лесных полянках. Потом слева между деревьями блеснули просветы неба.

Лесничий задержал коня и осмотрелся кругом. Двигавшиеся сзади охотники также безмолвно остановились. Справа, по ту сторону обойденной уже вырубки, виднелись вдали вершины старого леса, где они стояли два часа назад. Слева и спереди лес также видимо кончался. Пан Згерж оглянулся на суровые, словно изменившиеся лица охотников и вдруг понял, что они уже приехали.

Кричевский соскочил с коня, бросил слуге поводья и, осторожно подойдя к опушке, прижался к стволу старого дуба. Его фигура в темном кунтуше, казалось, срослась с бугристой корой дерева. Потом он обернулся назад, предостерегающе поднял руку, и сбившиеся в кучку охотники замерли на своих местах.

Стало тихо, словно никого и не было в лесу. Только ветер, налетая порывами со стороны сечи, гудел в вершинах деревьев, да молодая белочка раздраженно цокала, высовываясь из-за ствола поднимавшейся за полянкой одинокой полусухой сосны. С холодным ярким светом, прорывавшимся сквозь листву, и с возбуждающей свежестью сентябрьского утра в сердце вливалась беспокойная радость ранней осени.