На Куцкель-озере живет лопарь Кондратий. Это маленький неряшливый человек с низким черепом, вдавленным лицом и выступающими вперед челюстями. Когда он сидит на полу, сгорбившись, опустив руки между коленями и уставившись в одну точку маленькими неподвижными красными глазами, сходство его с обезьяной становится поразительным.

У Кондратия и ухватки обезьяны. Когда он чинит упряжь, больше всего работы достается его зубам. С помощью зубов он раздирает на куски и вареную оленью ногу, перед тем как положить ее на стол и предложить нам:

— Закусывайте, закусывайте.

Он очень бесхитростный человек. Если ему например нужно рассказать о том, как долго он бежал за медведем, он повествует так:

— Я бежал-бежал-бежал-бежал-бежал-бежал-бежал-бежал-бежал-бежал…

И повторяет это слово столько раз, сколько времени бежал.

Когда кто-нибудь скажет или сделает смешное, Кондратий издает короткий, средний между лаяньем и блеяньем звук. При этом он плотоядно скалится. Это значит — ему весело.

Кондратий — оленевод. Его стадо пасется в Волчьей тундре. Живет он в «веже» — круглом досчатом шатре. Собственно Кондратий собирался построить избу и уже положил несколько бревен, но потом решил, что изба чересчур канительное дело, и на положенных бревнах устроил купол из досок. Получилось сносное жилище, просторное и настолько высокое, что посредине в нем можно было стоять. Пол «вежи» устлан оленьими шкурами.

С Кондратием живет его жена. В этой старой лопарке очень много детского. Целый день она с кем-нибудь разговаривает: с котом, который опалил себе всю шкуру, потому что ходит гулять через трубу камелька, с оленьей головой, приготовляя ее к обеду, с камельком, с пешней, с погодой, наконец с собой.

Есть еще у Кондрата сын — мальчик лет пятнадцати. Он уже считается взрослым. Иван сообразителен и в противоположность отцу подвижен. Каждый день он бродит с ружьем по лесу, и постоянные его трофеи — куропатки — приятно разнообразят наше тоскливое лопарское меню. Иногда на Ивана находит нежность, он кладет голову на колени матери, и старуха любовно скребет всей пятерней его курчавый затылок…

Каждый год во второй половине зимы Кондратий со всем своим хозяйством перебирается на восемьдесят километров к северу, на лесоразработки. Там он возит на оленях бревна из леса.

Будет он перекочевывать и в этом году. Как раз теперь он начинает готовиться к этому сложному путешествию. Но Кондратий медлителен и ленив, и его приготовления могут продолжаться несколько недель. К тому же еще понаехали московские гости, и можно дать себе заслуженный отдых.

Для житья в дороге у Кондратия устроена любопытная кибитка: целая изба на полозьях, с железной печкой внутри, с дверью и окном. Правда ее размеры таковы, что когда мы сложили в нее наши четыре мешка, в ней не осталось свободного места. Но все-таки — кров.

Для путешествия на север ему придется переловить всех оленей и связать их длинной райдой. Несколько раз в день нужно будет развязывать их и пускать в лес кормиться, а потом снова ловить и связывать. Двигаться придется постепенно: сначала перевезти на новое место чум и часть оленей, потом кибитку. Даже при удаче таким порядком можно будет делать не больше пяти километров в сутки, и путешествие займет недели три, а то и месяц.

Впрочем теперь все это откладывается, потому что Кондратий берется быть нашим проводником. Он поведет нас на запад.

Вокруг Куцкель-озера сошлись горы — хмурая скалистая Волчья тундра, двуглавая Воронья тундра и громоздкая Юавденч-тундра. Озеро легло извилисто и выдвинуло тупые щупальцы-заливы в каждую выемку, каждый разлог между горами.

На склонах гор — лес. Но какой он странный, непривычный. Это не наш лес средней полосы, где деревья стоят ровненько, все одинаково прямо и где не знаешь, сами ли выросли эти спокойные стволы или кто-то расставил их, вкопав в землю.

В лапландском лесу нет ровных прямых стволов. Жизнь дерева за Полярным кругом — это непрерывная судорога, это цепь страданий. Здесь деревья не просто вырастают: они силой выдираются из узких щелей между камнями, где есть кое-какая почва. Только что выпустив растение, скала, точно спохватившись, опять хочет вернуть его в свои жесткие объятия. Вступая в борьбу со скалой, дерево изгибается то вниз, то в сторону, закручивается винтом. Каждый лишний сантиметр роста достается ему ценою диких усилий и напряжений. И можно только удивляться, как много жизненной силы заключено в этих тонких кривых стволах.

На склоне Вороньей тундры мы видели настоящую трагедию: уже большая и казалось бы крепкая сосна вдруг сама себя завязала в узел и засохла, перетянув сосуды. Это было похоже на то, как будто бесконечно уставшее растение решилось на самоубийство.

Хорошо держатся ели. Они вырастают трепаными, ощипанными, но высокими и крепкими. Сосны же большей частью не выдерживают борьбы. Ствол их перестает расти — он весь уходит в искривленные как щупальцы спрута сухие костлявые ветки.

В лесу под Волчьей тундрой мы увидели странный след: словно кто-то проволок между деревьями толстую жердь. Это был след выдры. Зверь прошел с Волчьей реки на Ольдже-реку. Он шел прямо-прямо, словно по компасу.

Недавно был мороз, снег затвердел, и выдре итти было легко. Она втыкала в снег все четыре лапы, потом прыгала вперед и скользила как на лыжах на толстом мохнатом животе, грудью раскидывая снег на обе стороны. По дороге она пересекла лисьи следы и внимательно обнюхала их. Дальше она свернула в сторону, чтобы посмотреть на лыжные следы, которые мы оставили здесь накануне, видимо взволновалась, но решив, что и здесь никакой опасности пока не грозит, двинулась дальше. На пути ее была большая варака. Выдра могла обойти возвышенность стороной, но очевидно звериный компас приказывал итти все прямо. И зверь мелкими шажками с большим трудом поднялся на вараку. Зато спуск он совершил удобно и быстро на животе, подобрав короткие ноги и подобно искусному лыжнику ловко избегая столкновений с деревьями.

Дальше выдра шла по Ольдже-озеру. Ветер замел ее следы, но на длинных наволоках, вдававшихся в озеро, было видно, что и здесь зверь шел прямо-прямо, не обходя выступов берега. За озером выдра прошла еще немного в лесу, потом свернула к незамерзшей Ольдже-реке и нырнула в ее холодные быстрины.

А на берегу Ольдже-озера пробежали следы другого зверя — росомахи. Следы очень интересные: зверь мчался большими прыжками, кидался из стороны в сторону, словно пытался от кого-то спрятаться. Чуть подальше мы увидели причину такого поведения росомахи: за ней гналась стая волков — следы их, не меньше сорока длинных лап, изрыли в лесу не мало снега.