Комнаты сияли чистотой. Воздух был легкий и свежий, так как помещения проветривались постоянным легким сквозняком. Японцы никогда не входят в свои жилища в обуви. Пол их комнат служит им постелью, столом и сиденьем. Вся жизнь японца под кровлей дома проходит в ползаньи и лежании на полу. И так живут в Японии все, начиная с микадо и кончая бедняком. Вся разница в обстановке бедных и богатых заключается в качестве материала, из которого выстроен дом или сделаны мебель, посуда и одежда.

Послышалось несколько ударов в ладоши. Такеда засмеялся.

— Вот и хозяин проснулся. Подождем.

Они присели на корточки на двух больших камнях. Отсюда можно было видеть, что делалось в доме, сиодзи которого поползли в разные стороны. Молоденькая служанка появилась на пороге соседнего домика. Она проворно спрыгнула на землю, сунула босые ноги в деревянные гета, перебежала дворик и, сбросив с ног обувь, вскочила на узкую терраску, окружавшую домик хозяина.

— Охайо гозаримас. Хорошо спали, данна-сан?

— Очень хорошо, благодарю.

Упитанный грузный японец с коротко

остриженной головой и выбритым лицом, потянувшись, поднялся на ноги. Он снял с себя ночное кимоно. Возле террасы на земле стояла бочка, наполненная почти горячей водой. Тучное тело Микимото погрузилось в нее. Просидев в ванне несколько минут, он вылез. Служанка стала обтирать мокрой тряпкой[12] его рыхлое волосатое тело.

— Давай одеваться. Где Такеда-сан?

Когда синдо и ныряльщица подошли к дому, комната была уже приведена в порядок. Посредине ее стоял старинный бронзовый хибати (таган) с золой и горячими древесными угольками. Возле него лежали две квадратные шелковые подушки. На одной в утреннем кимоно сидел хозяин, другая предназначалась для посетителя.

— Ирашай гозаримас[13].

Такеда сбросил гэта и вполз на четвереньках в комнату. И хозяин и гость долго стояли на четвереньках, упершись головой в татами. Они сопели, бормотали обычные приветствия и наконец уселись, поджав ноги. Микимото протянул подрядчику пачку папирос:

— Привел ныряльщицу?

Такеда движением головы указал на скромно стоявшую возле дома девушку. Хозяин смерил ее взглядом и пригласил войти. О-Таки робко вошла и, отвесив земной поклон, уселась в углу. Служанка принесла лакированный поднос с двумя чашками. Мужчины пили чай, курили и вели долгую беседу.

Вдруг Микимото поднялся, прошел в соседнее помещение и вернулся оттуда, держа на ладони большую круглую жемчужину. Он показал ее девушке:

— Это ты нашла? Где?

— Не знаю точно где. Посчастливилось, вот и нашла… — О-Таки засмеялась. Ее щеки загорелись ярким румянцем.

Японец сдвинул брови:

— Не может быть. А почему ты так была уверена, что в раковине есть жемчужина, да еще крупная? Ты, наверное, знаешь место. Высмотрела?

Он поднял с полу половинку раковины и внимательно ее осмотрел. Она действительно была от устрицы одной из самых ранних культур. После землетрясения все они исчезли, так как рельеф морского дна сильно изменился.

— Раз ты нашла одну, там, наверное, есть и другие. Ты должна мне их добыть, слышишь!

О-Таки сидела с низко опущенной головой. Она понимала, какую трудную и опасную задачу возлагал на нее хозяин. Отказываться же не было возможности. Уже два года она тяжелым трудом содержала родителей. Ее отец работать уже не мог: он страдал суставным ревматизмом. Мать находилась в последней стадии чахотки, а когда-то она считалась на промыслах лучшей ныряльщицей. Десять лет тяжелой работы в море унесли ее железное здоровье. Когда О-Мацу перестала выполнять установленную норму, ее рассчитали. Шестнадцатилетней О-Таки пришлось бросить школу и заменить на промыслах мать.

Девушка тяжело вздохнула. Она вспомнила друга детства, молодого рыбака Накамуру. Только накануне она получила от него письмо из далекой Камчатки. Он уехал туда на заработки после землетрясения, когда чудовищная волна смыла дом его родителей. «У меня никого кроме тебя не осталось на свете, О-Таки-сан, — говорил он, прощаясь с девушкой. — Жди моего возвращения, мы поженимся и будем вместе работать»… «Поскорее бы возвращался Накамура-сан!» — подумала девушка и, подняв голову, робко взглянула на хозяина.

— Ты поняла меня, О-Таки-сан? — Микимото пристально поглядел на девушку.

О-Таки ответила земным поклоном.

— Так ступай домой. Пока ты будешь таскать таких же устриц, как эта, я буду платить тебе вдвойне. Скажи отцу, что я подумаю и о нем. Ревматизм — это пустяки, он поработает у меня в лаборатории. Сайнора гозаримас[14].

Когда стих шум удаляющихся гэта, Микимото нагнулся к уху подрядчика:

— Не выпускай из вида этой девчонки. Она напала на клад. — Он разжал руку. Огромная жемчужина нежно розовела на его желтой ладони. — Ведь это целое состояние, Такеда-сан! Мы должны их иметь все до одной. Слышишь!

День угасал. Солнце медленно опускалось в море. Весь небосклон был охвачен алым заревом, и только восточная его сторона погружалась в сумерки. Сквозь легкую мглу, застилавшую небо, виднелся месяц, безжизненный и бледный, словно отхваченный ножом кусок репы. По грунтовой дороге, поднимавшейся в гору между сплошными стенами старого кленового леса, шел молодой японец. В левой руке он нес небольшой дорожный чемоданчик. На правом бедре болталась перекинутая через плечо кожаная сумка. Он шел без кепки, заткнув ее за пояс. Поднявшись на вершину холма, путник сел на большой, поросший мхом камень и взглянул вверх. Озаренные закатом гиганты-деревья казались пылающими. В чаще ветвей отрывисто свистал соловей, и уныло, глухо стонала сова. Маленький заяц перебежал дорогу. Он на мгновение остановился возле кустов, навострил уши, беспокойно повел мордочкой и юркнул в зелень.

Японец взглянул на часы и подумал: «От Ямада до Тобо всего пять километров, а я в час сделал только половину. Видно, разучился ходить, после того как проехал почти три тысячи километров на пароходе и в вагоне».

Он встал и начал бодро спускаться под гору. Внизу темнел густой бамбуковый лес. Сердце путника сильно забилось. Он узнал родные места. В лицо пахнуло свежим ветерком.

— Бамбук! Бамбук! — прошептал путник. — Три года я тебя не видел.

Свернув с дороги, он вошел в бамбуковые заросли. Кругом поднимались ровные, словно выточенные из желтой кости, суставчатые стволы. Неба не было видно. Оно скрывалось за мелкой листвою, шелестящей высоко над головой. Окидывая восторженным взглядом стройные бамбуковые колонны, молодой человек думал: «Можно ли себе представить Японию без бамбука? Жилища, обувь, мебель, посуда, водопроводные трубы, лодки, письменные принадлежности — словом все необходимое делается из него. Бамбук эластичен и красив и по прочности не уступает металлу».

При воспоминании о вкусных молодых бамбуковых побегах у Накамура защекотало в желудке. Молодой вареный бамбук в белом мучном соусе на ряду с маринованными корнями лотоса и редькой считается в Японии одним из самых лакомых блюд. Японец прибавил шагу и вышел на опушку. Два старых рыбака проходили мимо по тропинке.

— Ком бава[15].

Прохожий согнулся и, просопев, ответил на приветствие. Он пристально вглядывался в рыбаков. Вдруг он вскрикнул:

— Судзуки-сан! Вот неожиданная встреча!

— Накамура-сан, ты ли это? Когда приехал? — Рыбаки радостно улыбались.

— С поездом в шесть часов. Прямо из Аомори[16]. Всю Японию проехал в поезде с севера на юг, больше тысячи километров сделал.

Все трое уселись на корточки. Накамура вытащил из-за пазухи кимоно пачку папирос. Рыбаки прошипели в благодарность и закурили.

— О-Таки-сан получила твое письмо из Петропавловска, — сказал Судзуки. — Она рассказывала, что ты работаешь у русских на промыслах. Ну, как там? Холодно, говорят.