Было не легко пристать к яхте при бушующем море, но мы все-таки благополучно вскарабкались на дек.

— Где Притчард? — спросил капитан.

Мы рассказали, что юноша отказался возвратиться вместе с нами.

— Он погиб! — воскликнул капитан. — Остров снова погружается в пучину. Поднять лодку на борт! — скомандовал он.

— Не может ли яхта подойти поближе и спустить другую лодку? — спросил Хаукс, — мы должны спасти Притчарда.

— Здесь нам нечего больше делать, джентльмены, — ответил капитан. — Посмотрите сами: ни одна лодка не сможет подойти к острову. Бухта, где вы пристали, уже погрузилась глубоко. Я не смею рисковать яхтой и оставаться здесь дольше. Когда остров уйдет под воду, образуется опасный водоворот, который потянет за собой судно.

— Это правильно, — с грустью сказал Хаукс, — бедный мальчик!

— Я бы спас его, сэр, если бы мог, вы знаете это…

«Дедал» задрожал от пульсации машин, затем сделал поворот и начал скользить прочь. Все увеличивавшиеся волны преследовали его и кидали из стороны в сторону. Минутами ничего не было видно, кроме хлещущих валов, потом, когда мы попали на гребень огромной волны, то увидали, что остров все больше и больше погружается в воду. Последнее, что мы могли различить в бинокли, был краешек темной скалы, через который с бешеной силой перекатывались ревущие волны. Солнце, точно издеваясь над яростью волн, медленно опускалось за горизонт…

К утру море стало утихать, и мы повернули обратно, мчась на всех парах, в надежде на невозможное. Но от острова не осталось и следа. Бездна, поднявшая его из океанских недр, снова пожрала его, и бедный Притчард погиб вместе с ним.

Я представлял его себе в мавзолее, у хрустального саркофага, в то время, как волны, жадно лизавшие скалы, ползли все выше и выше… Я содрогнулся, подумав, что был момент, когда океан достиг вершины скалы и обрушился на мавзолей; тогда Притчард, вероятно, пришел в себя и понял, что спасения нет.

Хаукс не выходил из лаборатории всю эту страшную ночь. Я спустился вниз сообщить ему печальную новость и нашел его бодрствующим среди приборов и инструментов.

— Я нашел решение этой загадки, — сказал он. — Теперь я знаю, почему нам казалось, что девушка оживает, когда мы вошли. Я подобрал кусок хрусталя, отбитый Притчардом от саркофага, и испробовал его оптические свойства, хотя до сих пор не знаю, из чего он сделан. Вы видите там статуэтку Венеры? — Он показал мне статуэтку в нише. — Возьмите хрусталь, крепко зажмите его в руке и смотрите сквозь него.

Я приложил прозрачный кусочек к глазу и повернулся к статуэтке. Венера двигалась, жила. Мраморное тело дышало, и я машинально опустил кристалл, чтобы убедиться, что я не грежу.

— Понимаете, — сказал Хаукс, — это некоторого рода научная сила, «магия», если хотите, известная атлантам. Девушка, я полагаю, была дочерью царя, и, когда она умерла, ее тело набальзамировали, каким-то образом запрятали в хрустальную глыбу и запечатали в мавзолее. Они, конечно, знали, что рано или поздно кто-нибудь откроет дверь. Может быть, это была часть церемонии, придуманной жрецами для того, чтобы убедить окружающих в бессмертии царей.

— Но я не понимаю, как это происходит…

— Очень просто, Джонстон. Это вещество при абсолютной прозрачности обладает замечательным свойством: его способность преломлять световые лучи значительно изменяется при нагревании. Я думаю, что выражаюсь ясно и употребляю самые простые слова. Результат же таков, что, несмотря на устойчивую температуру, вещи, видимые сквозь него, кажутся ожившими, колеблющимися, как это бывает во время жары, — и по той же причине. А перемена температуры происходила благодаря теплоте ваших рук и дыхания, когда вы смотрели на Венеру и, так сказать, подогревали кристалл. Без сомнения, в мавзолее тот же эффект достигался искусным расположением отражающих плоскостей.

— Понимаю, — сказал я. — Значит, с солнечными лучами и теплым воздухом, ворвавшимся внутрь, нам казалось, что девушка дышит и улыбается.

— Разумеется.

— Но почему Притчарду остров оказался знакомым? Как мог он инстинктивно найти ближайший путь к вершине?

— Нашел ли? Или ему это только казалось? Уэльсцы, как вы знаете, неисправимые романтики, а Притчард, насколько я могу судить по отзывам капитана, был более, чем типичный уэльсец. Нечему, в сущности, удивляться, что скалы ему показались якобы знакомыми. Он с детства привык к горам Уэльса, и его зоркий глаз горца и моряка мгновенно устанавливал удобнейшие места для под'ема, гораздо быстрее, чем мы с вами.

— Ну, а помните его предчувствие, что близко находится бухта, где мы сможем удобно пристать?

— Он был опытный моряк и по журчанию воды вокруг скалы бессознательно определил присутствие бухты, — нетерпеливо отозвался Хаукс.

— Да, но вы забыли его видения лица девушки, которую он тотчас же узнал в принцессе атлантов?

Хаукс провел рукой по рыжим волосам.

— Вы неисправимы, Джонстон, и можете сочинить недурной рассказ без достаточной проверки фактов. Притчарда преследовало лицо девушки, и вы полагаете, что это превосходный материал для психолога. Гм… Вы думаете, что он ее узнал, и бедный юноша тоже так думал, — но я совершенно в этом не уверен. Если бы он раньше подробно описал ее, и мы нашли бы, что все в ней совершенно соответствует описанию, тогда я мог бы согласиться с вашей точкой зрения. Но он ничего подобного не сделал: его описание было таким туманным и общим. Он увидел лежащее тело и мгновенно в лице принцессы нашел сходство с чертами лица девушки из своих сновидений. Только и всего.

Мне оставалось лишь согласиться с ним.

— Нет, друг мой, — продолжал он, — оставьте переселение душ, ясновидение и прочие фокусы этого рода беллетристам и рассказчикам, которые могут извлечь из этого кое-какие доходы, а я удовольствуюсь своими скромными, но научными методами. Они, во всяком случае, конкретны и разумны. Возьмите, например, отражательную способность этого кусочка хрустальной глыбы…

И Хаукс, повернувшись к столу, углубился в исследование единственного вещественного доказательства нашего пребывания на погибшем острове.

На своей последней лекции, перед самым роспуском на летние каникулы, профессор Н-ского университета сделал студентам весьма интересное предложение: наловить в течение предстоящего летнего сезона тысячу ядовитых змей (гадюк) и представить их ему в живом виде по цене 7 р. 50 к. каждая.

Прикинув в голове общую сумму всего улова, целые десятки студентов дали без промедления свое согласие, представляя себе это занятие, как веселое и интересное препровождение времени, за которое, к тому же, предлагалось такое вознаграждение, какое бедному пролетарскому студенту и во сне не могло присниться.

Одним из решивших выполнить это далеко не легкое и весьма опасное предложение был студент первого курса Каменецкий, и через несколько дней скорый поезд сладко убаюкивал его на полке пассажирского вагона, унося в дебри Пензенской губернии, на глухую железнодорожную станцию, где широкая Сура пробивает себе дорогу среди чащи сосновых лесов.

Отдохнув от дороги, Каменецкий принялся за исследование местности.

Был жаркий июньский день, когда, пробираясь сквозь чащу цветущей черемухи, он неожиданно наткнулся на блестящую черную гадюку, которая мирно расположилась на полусгнившем пне и грелась на солнце. Увидев человека, она быстро соскользнула на траву и бросилась наутек. Но если гадюка легко может удрать от ежа, то не так-то легко удрать от студента. Он мигом нагнал ее, прижал к земле раздвоенной на конце палкой и, подставив мешок, намеревался втолкнуть ее внутрь. Упрямое существо шипело, извивалось и выражало явное нежелание очутиться внутри мешка. Тогда студент без церемонии наступил на змею сапогом, и, когда ее ядовитые зубы яростно скользили по гладкой коже, не будучи в состоянии прокусить ее, ему удалось при помощи удачного движения палки впихнуть ее во внутренность мешка.