— И я вот все думаю, — прибавил он, — что без тли нам тоже не обойтись.

— Да, а растения, — воскликнул он и ударил кулаком по маслобойке. — Вы о растениях вспомните, они же все тоже потонут!

— Это как же, и Титси потопнет? — спросила миссис О’Каллахан.

Титси была черной кошкой, в которую миссис О’Каллахан верила беззаветно — по причине ее цвета. Миссис О’Каллахан много во что верила, помимо нимбов и ангелов, — к примеру, в предсказателей будущего, в патентованные лекарства, в то, что направляясь куда бы то ни было, ласок, рыжих женщин и сорок лучше не встречать, в то, что никак нельзя прикуривать три сигареты от одной спички, что нельзя зажигать в одной комнате три свечи, нельзя резать петухов, которые кукарекают в неположенное время, — в общем, в семь, примерно, тысяч суеверных примет, религиозных и мирских, в слитном континууме коих и протекала ее жизнь. Мистер Уайт все ее семь тысяч нисколько не одобрял, в том числе и Титси. Титси он называл «священной кошкой», что приводило миссис О’Каллахан в отчаяние — наверное, потому, что она и сама так думала.

— Разумеется, и Титси потопнет. По-вашему, Всемирный Потоп это что? Все потопнут. Если, конечно, мы их с собой не возьмем.

— Так это чего, и миссис Джеймс из Экклстауна тоже потопнет?

— Господи, ты мой Боже, вы что, не поняли? Мы же с вами всю ночь только о Всемирном Потопе и толковали. Разумеется, утонет и миссис Джеймс — и отец Бирн, и Дэн Райан, и миссис Райан, и вся эта клятая семейка вместе с ее достойными трудами. Вы, вообще-то, понимаете, что такое «Всемирный Потоп»?

— Выходит, и Епископ потопнет?

— О Боже ты мой, да! Все потопнут, все!

— А мы? — опасливо осведомился Микки.

Мистер Уайт присел на ручку сепаратора и взъерошил пальцами волосы на своей голове.

— Послушайте, — сказал он. — Как только мы достроим Ковчег, скорее всего, пойдет дождь. Может быть, снег или град. А может быть, случится общее проседание земной коры. На самом деле, я думаю, именно так и будет. В конце концов, количество воды на земном шаре ограниченно, с неба ее много не получишь, потому что дождь пополняется океаном. Так что, если вода должна покрыть весь лик земной, придется этому лику немного понизиться. Ну, могут еще произойти извержения вулканов. Или поднимется океанское дно… В общем, что-то, связанное с атомной энергией…

— Так или иначе, — тоном отчаявшегося человека продолжил он, — повсюду будет вода. Вода. Понимаете? Вода будет везде — в Дублине, в Лондоне, в Кашелморе, на Арте, Дичи, Телячьем Парке, Пахотном Поле, на Лужке, Слейновой Луговине и на Заднице Келли.

Это все были названия облегавших Беркстаун выпасов.

— Так чего, и на Скаковом Кругу тоже?

А это уже было название поля соседней фермы.

— Да! Боже Милостивый, вы английский язык понимаете? Вода будет везде. Вам это понятно?

— Понятно, — без всякой уверенности ответила миссис О’Каллахан.

— Ну так вот. Когда уровень ее начнет подниматься, Микки, вам, мне, Домовухе, священной кошке и всем животным, каких мы раздобудем, придется погрузиться в сенной сарай, который будет уже перевернут вверх ногами, и мы поплывем по воде, а весь прочий мир потонет.

— Хотя я вот не понимаю, — продолжал мистер Уайт, в голосе которого теперь тоже проступило сомнение, — что же случится с теми, кто будет в это время плыть по морю на лайнерах и военных судах? Если Всемирный Потоп не протянется столько времени, что все они успеют перемереть с голоду, я не вижу, как это им удастся утонуть. Хотя, возможно, у них не будет семян, чтобы высадить их, когда и сами они высадятся на сушу, и все они перемрут с голодухи уже в ее жидкой грязи. В общем, это дело Архангела Михаила.

— Теперь, нам придется плыть в сенном сарае, а вся поверхность земли уйдет на неопределенное время под воду — дней, может, на сорок, если судить по последнему Всемирному Потопу, — хотя, по-моему, за такое время на военных судах никто оголодать не успеет, — а когда вода, наконец, спадет, у нас под ногами окажется грязь и ничего больше.

— Так это чего же тогда от моих ковров-то останется?

— А ничего от них не останется. Прежде всего, не думаю, что мы высадимся на сушу именно там, откуда отплывем. В океане существуют, предположительно, течения, пусть даже проседание земной коры направление их и изменит. Может, нас и вовсе в арктическую зону занесет. Кстати, надо будет взять с собой теплую одежду. Попадем в тропики, бросим ее, однако если у нас такой одежды не будет, так мы в нее и облачиться не сможем. Вы, миссис О’Каллахан, прихватите с собой вашу шубу.

— А к тому же, насколько я в состоянии судить, общее проседание может полностью изменить климат земли… Впрочем, я говорил о грязи и иле. Ил проведет под водой сорок, или сколько там, дней, а вода-то соленая. Это вам не какой-нибудь разлив Слейна. Всемирный Потоп прокатится по всему земному шару и, скорее всего, соленая вода поглотит пресную. Точно сказать не могу, но думаю, что сорокадневное пребывание под соленой водой убьет все деревья и прочее. Вот потому нам семена и потребуются. Как только вода сойдет, а ил отвердеет, придется взяться за работу — пахать и сеять. Кстати, нужно будет прихватить плуг, а мне — научиться им орудовать. Запряжем в него Нэнси или корову. А в придачу к Нэнси прихватим жеребчика. И еще, нам понадобятся припасы, на которых мы продержимся целый год, до первого урожая.

— Резиновые сапоги брать будем? — спросил Микки.

И он, и миссис О’Каллахан начали проникаться пониманием проблемы — не меньшим, чем у мистера Уайта.

— Если хотите, возьмем. Они, конечно, сносятся, придется лапти плести. Но, вообще-то, сейчас не об этом речь. Нам нужно список составить. Погодите, я схожу за столом и стулом…

Выйдя из кухни со стулом, он отправился было на поиски Герати, но очень скоро вернулся — вместе со стулом — назад.

— Микки, вам и Томми Планкетту придется, как обычно, заняться жатвой. Нам потребуется много зерна. И травного семени тоже. Теперь, миссис О’Каллахан, где сейчас Филомена?

— В комнатах прибирается.

— Отправьте ее сегодня домой. Путь этот вечер отдыхает. И скажите, что примерно через месяц вы ее уволите. Только о Великом Потопе ничего ей не говорите.

Филомена стояла в одних чулках у двери и подслушивала — то была одна из сторон беркингстаунской жизни, о которой миссис О’Каллахан вечно забывала. Впрочем, оно было и без разницы, поскольку из всех услышанных ею слов Филомена понимала лишь каждое десятое, и потому в этот вечер она сообщила двадцати трем своим братьям и сестрам, что О’Каллаханы собираются уехать в Америку.

Мистер Уайт снова вышел, неся с собой все тот же стул.

И снова вернулся, чтобы сказать:

— Боюсь, ветровой генератор придется демонтировать. Я попробую собрать его в каком-нибудь другом месте, но не скоро. Может быть, мне удастся соорудить кожух вокруг каминной трубы, которая идет из гостиной, и привинтить треногу к нему.

Спустя недолгое время, миссис О’Каллахан, вглядываясь сквозь щелку в кухонных занавесках, различила Пата Герати, который со звоном и громыханием полз по красивому серому изгибу крыши сенного сарая. Ненадолго вспыхнуло солнце, за подпираемой колоннами серостью засветилось синее небо. Эмалированная табличка засияла ультрамарином, лопасти ветряка, чьи проволочные растяжки с математической точностью рассекали небо, заоранжевели. Математическими казались и полотнища гофрированного железа с их равноотстоящими тенями — все выглядело в солнечном свете таким ясным, определенным.

Миссис О’Каллахан задернула занавески поплотнее, и принялась за работу — в подводном сумраке, от которого у нее разыгрывался ревматизм, — она уверяла, что, когда на кухонную плиту падает солнечный свет, та, бывает, и сама собой разжигается.

Был вечер. Все трое сидели в выбеленной кухне — за оттертым дочиста столом, под электрической лампочкой. Мистер Уайт добился, наконец, составления списков.