Глава 1

Сейчас

Темный коридор, приглушенные звуки, назойливая капель с потолка и осознание затаившегося в темноте ужаса. Каждый шаг дается мне с трудом, будто что-то не пускает меня дальше. Шепчет: «Остановись, тебе туда не стоит идти». Но тело упорно продолжает движение, а окружающие звуки заставляют постоянно вздрагивать. Откуда-то издалека доносится жутковатый механический смех и плач жертвы. Ощущение, что жертва - это ты, и никто тебя не спасет.

Коридор мне не знаком, он напоминает высеченный в земле ход. Но уверенность того, что это самое для меня место, никуда не делась. Вдруг вокруг зашумело, загромыхало, и я ухнула вниз. Пол разошелся кривыми трещинами и стал затягивать внутрь стены, потолок и меня. Началось свободное падение, откуда-то появились сполохи огня, они лижут мою кожу, почти обжигают, но сил и возможностей кричать у меня нет. Уши заполнил громкий жуткий, но не разборчивый шепот, а в нос резко ударил назойливый металлический запах, от которого сразу затошнило.

Я подскочила на своей кровати, жадно глотая воздух и сминая влажное от пота одеяло. Во рту присутствовал противный привкус металла - наверное, прикусила губу. Переведя дух и стараясь успокоиться, я огляделась в темноте. В комнате не было посторонних, не было шума и чужого хохота. Только брат мерно посапывал на соседней кровати. Снова кошмар, от которого я просыпаюсь посреди ночи и не могу уснуть до утра... Я не могу вспомнить его хотя бы приблизительное содержание ни разу. А снится мне подобное уже несколько месяцев подряд. Однажды, еще в конце весны, я перебудила весь дом своими воплями, но так и не смогла рассказать, что же со мной случилось. Теперь я почти не кричала, но регулярно, раз или два в неделю, просыпалась посреди ночи в холодном поту и со слезами на глазах. Родители водили меня к специалисту пару раз, но ничего вразумительного мы не добились, только деньги зря перевели. Сны продолжались, а врач сообщил, что отклонений в психике у меня серьезных нет, и, скорее всего, это переходный возраст, и все пройдет само собой. Хотелось бы ему верить.

Я неуклюже выползла из кровати и, пытаясь не шуметь в темноте, потопала к ванной. В коридоре, как всегда, тускло горел ночник - это специально для меня оставили, чтобы не навернулась в темноте. Я быстро прошмыгнула до ванной и оторопело уставилась на собственное испуганное отражение. На меня смотрело всклоченное лупоглазое нечто с кудрявыми топорщащимися в разные стороны короткими волосами светлого оттенка, темными перепуганными глазами и бледной, как у мертвяка, кожей. Я поспешно умылась и прополоскала рот водой, чтобы избавиться от навязчивого привкуса крови.

Вообще, я была довольно худой с повышенной бледностью всегда. Мне в конце весны исполнилось шестнадцать, и я очень переживала за свою внешность. Неимоверно раздражало отсутствие каких-либо выдающихся форм и наличие по-идиотски завивающихся волос, которые я всегда стригла довольно коротко для девушки, чтоб не мешали. Единственное, что нравилось мне в самой себе - это глаза орехового цвета миндалевидной красивой формы с темными крапинками на радужке.

Вообще, следить за собой, как другие девчонки, мне было некогда. С детства мне приходилось присматривать за младшим братом, потому что родители почти всегда пропадали на работе, пытаясь выплатить ипотеку за квартиру, в которой мы жили. Наш город, конечно, не столица, но и здесь жилье было дорогим удовольствием, особенно, если надеяться не на кого. Оба родителя: и мама, и папа были сиротами - их подкинули в детский дом совсем крохами, поэтому о своих дедушках и бабушках мы с братом не знали абсолютно ничего. Родителям рассказывали, правда, что в детдом они попали примерно в одно и то же время. Маме тогда было где-то три года, а папе - около шести.

Когда мы с братом были еще маленькими, то кочевали из одной коммуналки в другую, пока папа не устроился на хорошую работу и не взял ипотеку. Поэтому всю отрицательную сторону жизни я увидела чуть ли не с пеленок, когда в отсутствии папы к маме в общежитии пытались пристать пьяные соседи. Из-за того, что я большую часть времени проводила на улице в неблагополучных районах, мне рано пришлось научиться отстаивать свое и брата право на существование у местных подростковых банд. Подруг у меня никогда не было, были лишь приятели и компаньоны по шалостям. Поэтому в школе я тоже старалась общаться с мальчишками. За что была часто не понята девочками, которые меня побаивались и принимали за одну из мальчишек.

Тяжело вздохнув в очередной раз, я вернулась в свою комнату и, улегшись, стала прислушиваться к сопению брата и барабанящему за окном дождю, пытаясь вновь уснуть.

***

Я снова опаздывала. Как и ожидалось, я смогла уснуть только под утро, из-за чего не услышала будильник и была пробуждена холодным душем от злющего брата, который все утро пытался меня растормошить. Запыхавшись и оттирая со лба пот, я поднесла кулак к двери кабинета химии. Настасья Петровна - учительница химии средних лет - была очень принципиальной в вопросах дисциплины, и мне явно грозило очередное внеплановое дежурство с выговором. Я обреченно выдохнула и постучалась, монолог за дверью прервался, и цоканье каблуков возвестило о приближении учителя. Я, внутренне подрагивая, кусала нижнюю губу и тщетно придумывала правдоподобное оправдание очередному опозданию.

- Ворошилова, - прозвучало обреченно-раздраженное, - опять опаздываем?! Еще несколько твоих опозданий, и я буду вынуждена вызвать твоих родителей к директору.

Я похолодела. Директор был очень строг со своими учениками, особенно с теми, кто регулярно попадал в поле зрения учителей с шалостью или опозданием, и мог назначить серьезное наказание и даже исключить из школы. А эта школа была единственной в нашем районе. Другая находилась чуть ли не в часе езды. Туда я бы точно попадала уже после окончания уроков, либо в ночь уходила на учебу.

- Простите, Настасья Петровна, - проблеяла я, вытягиваясь по струнке и обливаясь холодным потом, - это в самый последний раз!

- Проходи уже, соня, - фыркнула она и вернулась на свое место около доски.

Я незаметно выдохнула и быстро прошмыгнула за свою предпоследнюю парту под общие смешки и перешептывания, из-за которых учительнице вновь пришлось повысить голос и неодобрительно посмотреть на меня же. Я состроила пристыженное выражение лица и сделала вид, что поглощаю новый материал. Венька - мой сосед по парте и друг по совместительству - беззвучно расхохотался, показывая мне большой палец.

- Готовься к ранним подъемам, - чопорно заявила мне после урока наша классная активистка и первая красавица по совместительству с гордым именем Марина, - с твоим поведением я удивляюсь, что ты два года продержалась.

- А тебе есть чем удивляться? - хмыкнула я, закидывая на плечо портфель, которым «нечаянно» зацепила ее учебники, тут же свалившиеся на пол.

Девушка обиженно открыла и закрыла рот, но промолчала. Она прекрасно знала, что связываться со мной себе дороже. Марина была той еще стервой и «недоступной» красоткой, которая в первый же учебный день решила поучить новенькую правилам поведения в «ее» классе. Она подкараулила меня после уроков в туалете и попыталась словесно наехать с группой поддержки из трех таких же высокомерных «домашних девочек». От средней тяжести травм их спасли десятиклассницы - оттащив от злой меня мокрую Марину с разбитой губой. Ее подпевалы сбежали, как только вода из смывного бачка подкорректировала идеальную прическу девушки. Тогда еще восьмиклассницы. Если бы дура не дергалась, то губа бы была в порядке. Дальше она старалась ужалить только мою внешность или поведение словами при большом скоплении народа вокруг, но я делала вид, что это меня ни капли не задевает. Репутация - наше все.

День проходил как обычно. Венька и Санька - школьные друзья - потешались надо мной, прикидывая, когда у окружающих лопнет терпение и меня, наконец, посадят в тюрьму. Отчего и получили несколько увесистых пинков, после чего замолчали и приставали уже к Марине с подружками на предмет потрогать за прелести. Веня, с которым я обычно сидела за последней партой, был полным и добродушным, мы подружились почти сразу, когда я в восьмом классе, в закутке перед столовой сломала челюсть десятикласснику за то, что он отнимал у простодушного толстяка деньги на обед.