В этот момент я почувствовал, что из моей руки выдернули фляжку, от неожиданности я даже дернулся. Мужик тоже сразу замолк. Немного обалдевший от услышанного, я повернулся в ту сторону, куда уплыла фляга. Там стоял Игорь, он уже отвинтил крышку и собирался сделать глоток.

— Ты что, очумел? Предупреждать надо! У меня же автомат, снятый с предохранителя, а голова перегружена этим кошмаром, при малейшем чихе я могу и выстрелить, — выпалил я нервно.

Выслушав это, Игорь все–таки сделал глоток своего эликсира, отдышался, передал фляжку обратно мне и заявил:

— Ладно, Батя, не свисти. Ты что, не видел, что я рядом стою? А без продирающего мозги глотка, я уже не мог выслушивать все это. Как представил себе котлеты из человечины — чувствую, сейчас сблюю. Ты и сам глотни, а то от этих сведений можно и умом тронутся.

Потом он обратился к бородачу:

— Слушай, ты бы хоть сказал, как тебя зовут и чем занимался до катастрофы? А то стою тут и даже не знаю, как к тебе обратится. Мы же не ваша элита, а вполне нормальные люди.

— Зовут меня Василий, мне тридцать пять лет, — ответил мужик, — до катастрофы немного проработал в совхозе водителем, а до этого, по контракту, был в армии.

Услышав это, я обалдел, по его виду мне казалось, что он мой ровесник, ну, по крайней мере, что ему не меньше 45 лет. Лицо его было все в морщинах, глаза выглядели очень старо, и борода была наполовину седа.

— Да, укатала тебя жизнь, — заметил я и сделал бодрящий глоток из горла фляги.

Василий жадными глазами проследил за перемещением моей руки. Пришлось и ему нацедить в колпачок грамм двадцать эликсира. После того, как он, в обычной своей манере, опустошил емкость, я опять пристал к нему с вопросом:

— Василий, а скажи–ка ты мне, после того, как вас разделили на касты, все успокоились и сидели, не дергаясь, в этих рамках? Не поверю, что все смирились и безропотно переносили такое унижение.

— Да нет, конечно. Постоянно возникали какие–нибудь бучи. Но большая мясорубка в верхнем пищеблоке исправно работала, перемалывая этих возмутителей спокойствия. К тому же, эту кастовую систему разработали мастера в своем деле. Все касты, кроме элиты, открыты для перемещения. Например, самые буйные и крепкие из касты рабов — если постараются, вполне могут попасть и в касту быков. Нужно только побыть капо, или его помощником и заслужить ненависть других рабов. Самые сообразительные и грамотные, у которых руки растут не из жопы, могут попасть в касту работяг. Обратный процесс происходит по решению трибунала. Но, правда, бывшие быки в нашей касте долго не живут, максимум, через неделю исчезают, а детишки, начинают играть человеческими костями. В элиту же за все время после ее образования, включили только одного бывшего раба. Он организовал религиозную секту, и теперь половина рабов в ней состоит, а говорит эта сволочь очень складно и душевно.

— Да, с вашей клоакой все ясно, — произнес я, — неясно только, что такое секретариат?

— Дак это объединение семи шахт. Там заседают, все паханы нашего куста. Между ними подписана конвенция о разграничении территорий и об оказании взаимной помощи, особенно если появятся быки с Донбасса. Члены секретариата даже образовали совместную патрульную службу. Мы сначала и думали, что вы из нее. Но по вашему к нам отношению, я понял — вы не оттуда. Вы настоящие люди, как будто явились из моих грез по прошлой жизни.

Информация о Донбассе меня очень заинтересовала, и я уже хотел начинать расспрашивать о географии распространения шахт с выжившими. Но тут к нам подъехал на лыжах Саша. Ни слова не говоря, он протянул ко мне руку, я сразу все понял и положил в его раскрытую ладонь фляжку с эликсиром. Он, опять молча, свинтил крышку и сделал из горла большой глоток. Потом потряс фляжку и промолвил с сожалением:

— Мдя, осталось максимум еще на пару глотков. Нужно оставить Хану, и Малому, а то, как узнают про творящиеся тут дела, могут впасть в ступор.

— А что, Хан разве ничего не знает? Он же был с тобой, — удивился я, — вы же с ним вместе начали трясти того мужика?

— Да нет, он почти, что сразу ушел проверять, чем забиты мешки в санях, — ответил Саша и продолжил:

— Батя, ты все понял по принятым здесь порядкам и по отношениям к пришлым, которые не состоят в их секретариате?

— В принципе, да. Может быть, до конца и не уяснил, но главное понял — чужих здесь не любят и если поймают, то пустят на котлеты. Но с нами у них это хрен получится, я буду долго смеяться, когда они будут гнаться за нашими вездеходами на лыжах.

Какие лыжи, Батя! У них, кроме грузовиков с газогенераторами, имеются три БМП с уширенными гусеницами и два транспортера на воздушной подушке. И это только на этой шахте. А если по всему секретариату, то там целый моторизованный батальон наберется. И заметь — имеется договор о взаимопомощи и единый военный штаб. Со связью тоже все в порядке. И они подготовлены вылавливать и уничтожать целые банды мародеров, а также военные силы и агрессивных соседей. Кроме всего прочего, на центральной шахте секретариата подготовлена вертолетная площадка и расконсервирован боевой вертолет. Чтобы поднять его в воздух, ждут только подходящей температуры выше -15 градусов. Одним словом — попали мы, Батя, по полной программе. Можно сказать — как кур во щи. Теперь хрен кому докажешь, что это не мы положили этих быков. Одна надежда на то, что их руководство поздно очухается, а мы успеем проскользнуть и быстро свалить отсюда подальше.

Его слова так поразили меня, что я еле устоял на ногах, в коленках появилась противная дрожь и слабость. И снова в голове моей, уже второй раз за этот день начало происходить активное переосмысление всего мироустройства. Еще сегодня утром я думал, как мы одиноки в этой безбрежной снежной пустыне, и был, в принципе, не уверен, что где–то остались живые люди, а уже через два часа я увидел этих самых живых людей. И то, что я увидел сам и услышал из рассказа бородатого мужика, убедило меня, что они явно скатились по своему развитию на уровень каменного века. Я чувствовал себя, как белый человек на каких–нибудь островах, населенных отсталыми дикарями, что нам предстоит большая прогрессорская работа, чтобы вывести этих людей из теперешнего, буквально дикого состояния. Но последние сведения очень сильно понизили мою самооценку. Так, что из крутых парней с гениальным провидцем во главе, которым сам черт не брат, мы в теперешних обстоятельствах превращались в жалкую кучку изгоев, которых могучий здешний секретариат, если заметит, сразу же и прихлопнет, а на следующий день уже забудет, что такие вообще существовали.

Чтобы как–то привести мозги в порядок, я наклонился, подцепил руками большой ком снега и нервно растер им свое лицо. Потом, заикаясь от волнения, спросил:

— Ты что же, Вась, не сказал, что у вас имеется техника, а тем более — боевая? И какого тогда черта вы, в ручную таскаете эти сани и даже придумали касту ездовых?

— А меня никто и не спрашивал о технике, — ответил он, — ездовых же элите гораздо выгоднее использовать, жидкое топливо и запчасти нынче в большом дефиците, а рабов полно и их надо чем–то занимать, чтобы не кормить задаром.

Саша, после этих слов, внимательно оглядел Василия и спросил:

— Ты раньше, где служил? По твоим ответам чувствуется психология контрактника — без спросу не высовываться.

Василий, не меняя выражения лица и темпа речи, ответил:

— Да я и был контрактником, служил в Чечне, а когда закончили платить боевые, ушел на гражданку. Здесь только обжился, дак на тебе, новая напасть — катастрофа. В те дни жизнь здорово помотала меня, не знаю даже, как жив остался. Да и в этом гадюшнике очутился случайно. Старый сослуживец Колька затащил еще тогда, когда снег только начинал сильно падать. Кавказцы, которые пристроились в элиту, видать прознали, что мы служили в Чечне, вот нас с Колькой и определили в рабы. Мы, считай, четвертый год таскаем эти проклятые сани или с торгов на соседней шахте, или с элеватора.