Бахтияров из всех работ выделил одну и поставил её к монитору компьютера. Там была изображена девушка со спины. Она опоздала на трамвай, тот с железным смехом убегал вдаль, но вместе с трамваем удалялся и город, шум и сама жизнь. Девушка беспомощным отчаянным жестом провожала уходящих. Всё в бордовых, красных, охряных и коричневых цветах, и только девушка серая. Тимур кивнул картине «да».

      — Не закончил… — виновато прошептал Илья.

      — И не надо. Непрорисованность здесь просится… — серьёзно ответил Тимур и положил руку на плечо хозяина дома. Рука поползла к шее, что была так призывно открыта подобранными в пучок волосами. — Мне нравится… И вон та… — Бахтияров передвинулся, показывая на картину «В китайском ресторане», на которой двое с брезгливостью смотрели на тарелки. Рука гостя теперь спустилась по спине Ильи на талию и на поясницу. — Мне нравится. — И стало неясно, что же ему нравится: то, что он видит, или то, что чувствует. Рука не устранялась, наоборот, медленно вновь поднималась по спине, потом опять вниз, вбок и опять вверх до шеи и до уха: абсолютно неприличное движение — кончиками пальцев вокруг уха к щеке и опять на шею. Илья застыл. Казимир запрыгнул на стол и загородил собой опоздавшую девушку, кот тоже следил за рукой этого величественного гостя, от которого пахло незнакомо и опасно.

      — И чем грозит мне это твоё «мне нравится»? — выдавил из себя Илья, так как пауза затягивалась до неловкости.

      — Контрактом. Приглашением на ближайший выставочный проект. Мной. — Тимур развернул Илью к себе, обеими руками обхватил его голову, пристально вгляделся в лицо. И утвердительно: — Мне нравится.

      И отпустил. Отошёл и оглядел ещё раз квартиру, получилось удивлённо. Улыбнулся Моррисону, прочитал пару напоминалок на пробковой стене, приблизился к полке с агитфарфором. Очень бережно взял странную кружечку с прямоугольниками и жёлтым кружком, осмотрел, покрутив, обернулся:

      — Хм… Это то, о чём я думаю?

      — Да.

      — Об этом Малевиче ты мне говорил тогда в баре?

      — И о нём тоже.

      — Как он к тебе попал? Да и вся коллекция… Сам собирал?

      — Весь Малевич, чехонинская сахарница и тарелка «Кто не работает, тот не ест!» от прабабушки. У неё было много всяких чудес, она работала театральным гримёром, знавала советскую богему периода пролеткульта и культурной революции. К сожалению, почти всё было утрачено: подарено, разбито, испорчено, забыто. Пудреницу Лили Брик отдали в музей, первые афиши спектаклей Ленсовета периода Сушкевича оставили театру. Так что остальной фарфор собирали отец и я.

      — «Весь Малевич»… Разве есть ещё что-то кроме этой чайной пары?

      — Ну-у-у… — Илья вдруг заволновался. — Без экспертизы… В общем… У прабабушки была папка, она определённо говорила, что это «Малевич». Похоже на наброски к «Победе над Солнцем» и два законченных эскиза костюмов к постановке: фигура «Пилота» и «Человека Будущего». На последнем сигнатура малевичевская…

      — Ты меня удивляешь… — Тимур поставил чашку обратно на полку. — Не только интересный автор, но и хранитель времени. Я хочу показать тебе свою коллекцию.

      — Наслышан. Мне было бы ужасно интересно.

      — А мне интересно твоё мнение. И этот блеск в твоих глазах… — Тимур вдруг порывисто шагнул к Илье, окольцевал горячими ладонями шею и поцеловал. Прямо в губы. Горячо и жёстко, без церемоний и без прелюдий. Как будто подписался, автограф поставил, обозначил собственность и план действий. Отстранился. — Мне нравится. Послезавтра. Мы едем ко мне. Я покажу тебе своего Малевича, Родченко и Фалька. И многое другое. Послезавтра! — Вдруг увидел Казимира, который беспокойно суетился в ногах, который передними лапами пытался уцепиться за штанину Ильи, взобраться наверх, заглянуть в лицо хозяину…. — У меня аллергия на котов, — заявил Бахтияров и поспешно вышел вон. Как-то слишком поспешно. Настолько, что не дождался даже ответа Ильи. Или ему и вовсе ответ был не нужен? Илья уселся на пол и приютил на коленях Казимира.

      Кот успокаивался и убеждал себя, что этот хищник уже увидел всё, что хотел, что больше он не придёт сюда, что оставит его человека в покое. Он старался развеять довольно явственное облако чужой энергии, всё ещё заполнявшее пространство под потолком, пытался не обращать внимания на новый запах, которым одарил его хозяина пришелец, словно пометил. Кот был занят и почти ни о чём не думал. Как бы ни был умён и дальновиден Казимир, он не понимал человечьего языка и слов о том, что будет послезавтра, не услышал. Он только чувствовал, как его человеку становится легче дышать, как просыпаются в нём уверенность и надежда. Илья сидел ещё не меньше получаса посреди героев своих же картин и картинок, автоматически поглаживая мерно урчащего кота, улыбаясь. Такой улыбки Казимир не помнил.

      Через день Илья вымыл волосы и надел не джинсы. Очень долго стоял перед длинным узким зеркалом на двери ванной комнаты. Рассматривал себя. И ещё, уходя, он насыпал в миску необыкновенно много корма. Казимир заподозрил что-то неладное. И это неладное последовало: хозяин не пришёл домой. Кот знал, что это не обычные ночные похождения, после которых человек приходит смешным и несчастным, после которых приходится лечить его от сладковатого неприятного духа и головной боли. Пытался уснуть в недрах неубранной хозяйской постели, в привычных запахах, но не получалось. Сидел на подоконнике, наблюдая за глупыми птицами, нахохлившимися на оголявшихся ветках деревьев, птицы его раздражали. Ещё больше его раздражало то, что люди, ходившие по мокрому тротуару, были не теми, не нужными, лишними какими-то. Некоторые даже заходили в их дом. Но среди них не было хозяина.

      Илья примчался только к вечеру следующего дня. С незнакомыми ароматами, деятельный и счастливый, хотя и с кругами под глазами. Сразу к компьютеру — лихорадочно работать, пока драконы, косматые войны, воительницы-принцессы и избавившиеся от наивности маги роились в его голове, пока этими образами, как дирижёр, руководил повелитель Орлиных гор. Казимир в негодовании и нетерпении даже заскочил на стол, смело прошёлся по клавиатуре и сунул нос в яркий дисплей, в котором хозяин рисовал толстенькой палочкой.

      — Казимир! Не мешай!

      Но Казимир и не думал подчиняться, он расположился на столе и внимательно следил за появляющимися на экране чёрточками, время от времени тянул морду к толстенькой палочке в руках у хозяина, незаметно пододвигался ближе и ближе. Илья отстранял кота, но тот начинал подбираться снова. Только когда уже было совершенно темно и на мониторе появилось очередное фантазийное изображение, иллюстратор остановился, сладко потянулся и как будто бы только сейчас по-настоящему заметил Казимира.

      — Казимир! Знаешь ли ты, пуховая морда, как я счастлив? — Илья подхватил свою зверюгу и, прокрутившись вокруг себя, упал на спину на диван, прижав кота к груди. Он стал чесать за ушами и по голове — так, как Казимир любит. Дуть в морду — так, как тот не любит. Откровенничать со своим зверем — так, как тому нравится. Но вот то, о чём говорил хозяин, понравиться не должно было. — Вот кто я? Щуплый иллюстратор — ни сверходарённости, ни сверхвнешности, ни суперсвязей, ни бешеной харизмы. Чем я ему понравился? А он такой… Казимир! Ты бы видел его дом! Царские палаты! А его коллекция? Автографы! Авангардная ювелирка! А какая керамика! Я уж молчу о графике и живописи… Он собирает в основном русский модерн и авангард. Знато-о-ок! И это так ему идёт… Но ты же понимаешь, Казимир, что это всё не главное. Главное, какой он и какой с ним я. И понимаешь, с ним молчать легко. А это верный знак! — Илья блаженно улыбнулся и так и не сказал: что это за знак. Он так и улыбался. Потом, когда ему кто-то позвонил. И когда он ещё полночи дорисовывал сториборд для рекламы. И даже когда заснул под утро, свернувшись калачиком, — тоже улыбался. Казимир хмурился, обнюхивая спящего хозяина, не понимая, как воспринимать эту радость.