Приготовив чай и накрыв чайник плотным стеганым чехлом, Кейт выключила свет и вышла наружу, где ее встретила сцена, которую можно было назвать воплощением самых страшных ее кошмаров.

Дом стоял на вершине холма — не очень высокого, но достаточно крутого, чтобы видеть, как в нескольких милях отсюда Ливерпуль стирают с лица земли. Кейт крепко зажмурилась и вновь, в который раз, подумала о Марте. В ушах у Кейт стояли крики и стоны раненых, пронзительный вой сирен пожарных машин и карет «скорой помощи», спешащих на вызовы. Перед ее внутренним взором, словно наяву, возникла стена яростного, всепожирающего пламени, руины, безжизненные тела погибших и провалы выбитых окон.

Она была там, в самом сердце этого ожившего кошмара, когда в доме зазвонил телефон. Быстро, но стараясь не шуметь, Кейт вбежала внутрь, закрыла дверь, наощупь пробралась в коридор и схватила трубку.

— Алло?

— Привет, родная, — зазвучал в трубке голос мужа. — Так я и знал, что ты не спишь. Кто-то из наших разбудил меня, чтобы сказать, что Ливерпуль опять бомбят, да еще перед самым Рождеством, вот я и решил позвонить тебе из штаба, хотя это строжайше запрещено. Если об этом узнает сержант Дрейпер, меня разжалуют в рядовые.

По голосу мужа Кейт поняла, что он улыбается. До войны он работал репортером, но в армии почему-то стал капралом финансовой службы. Мужу уже исполнилось сорок семь, так что вряд ли его пошлют на передовую, да и из страны он, скорее всего, не уедет.

Кейт привалилась спиной к стене и соскользнула по ней на пол.

— О боже, как же я скучаю по тебе! — всхлипнула она.

— Я тоже, родная. Но я постараюсь непременно приехать домой на Рождество, — преувеличенно бодрым тоном пообещал он.

— Правда? Нет, правда? — Кейт захлебывалась словами, но надеялась, что он поймет. — Люси тоже пообещала вырваться на денек. Будет замечательно, если вы сможете приехать домой.

— Кейт, давай не будем загадывать. Проклятье! Кто-то только что вошел в штаб. Мне придется удирать через запасной выход. Пока, родная.

Связь оборвалась.

— Пока, — прошептала Кейт. — До встречи.

Этой ночью ей так и не удалось уснуть. Она молилась: за мужа, детей, за Марту и всех обитателей Бутля, Ливерпуля и всего остального большого мира. Она молилась за немцев, ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, которые почти наверняка сейчас испытывали на себе все ужасы столь же массированной бомбардировки в собственной стране.

Налет закончился только в начале шестого утра, взрывы бомб наконец перестали сотрясать землю, и вокруг вновь воцарилась тишина.

Кейт пролежала без сна еще пару часов, но потом ей захотелось в туалет, а также выпить чаю и выкурить еще одну сигарету, поэтому она выбралась из постели.

Когда она готовила чай, в кухню спустился Гарри. Кейт с трудом подавила желание подойти к нему, обнять и крепко прижать к себе, зная, что этим лишь смутит его. Сын кутался в халат старшего брата, который был ему велик.

«Господи, благодарю тебя за то, что у нас есть Гарри», — подумала Кейт. Они с мужем планировали обзавестись двумя детьми, но через восемь лет после рождения Люси на свет довольно неожиданно появился и Гарри. Без него Кейт вынуждена была бы противостоять войне в одиночку, и эта мысль приводила ее в ужас. Пожалуй, ей даже пришлось бы вступить в какую-нибудь организацию. Не только в Женскую добровольную службу[3] — Кейт и так числилась ее членом, — а во что-нибудь вроде Женской вспомогательной службы ВВС или ВМС. В возрасте сорока двух лет ее вряд ли приняли бы куда-либо еще.

— У меня сегодня куча дел, — сообщила Кейт сыну, — поэтому я попрошу бабушку присмотреть за тобой.

Гарри и ее мать обожали друг друга. Сын выглядел чрезвычайно довольным.

— Ладно, мам.

Когда Кейт пришла на вокзал, чтобы купить билет от Омскирка до Бутля, то, к своему удивлению, выяснила, что поезд следует до самого города.

— А я думала, что рельсы повреждены, — произнесла она, обращаясь к кассиру.

Но, как выяснилось, рельсы уцелели, чего нельзя было сказать обо всем остальном. Мужчина в окошечке кассы принялся перечислять места, пострадавшие от бомбежки.

— Здание муниципалитета горит, и, насколько мне известно, пожар до сих пор не потушили. Кинотеатр «Гэйети» остался без крыши. Несколько человек, находившиеся внутри, погибли, да упокоит Господь их душу. — Он перекрестился и назвал еще несколько мест, куда упали бомбы. Кейт стало плохо.

От станции Марш-лейн до Глоуб-стрит, на которой жила Марта, было совсем недалеко. Вокруг царило оживление, и это было удивительно, учитывая, что совсем недавно, минувшей ночью, состоялся воздушный налет, длившийся целых двенадцать часов. В воздухе летала пыль и стоял удушливый запах гари. Кое-где над крышами поднимались клубы черного дыма — очевидно, еще не все пожары удалось потушить. Шагая по улице, Кейт увидела, что дома на одной стороне превратились в груду развалин и там уже играли дети. В то же время магазины были открыты и по Марш-лейн проезжали машины. По дороге Кейт встретила молочника с тележкой и даже трубочиста на велосипеде.

— Слава Богу! — воскликнула она, едва не лишившись чувств от облегчения, когда, свернув за угол, оказалась на Глоуб-стрит и увидела, что все до единого маленькие домики типовой застройки уцелели. Дети играли в футбол. Соседка Марты тщательно скоблила ступеньки на крыльце своего дома, а еще две женщины мыли окна. Кейт ускорила шаг, направляясь к домику под номером двадцать три.

Женщины помахали ей — Кейт здесь знали. Та, которая скребла ступеньки, с трудом выпрямилась при ее приближении.

— Марты нет дома, милочка, — сообщила она. Кожа у нее на руках покраснела от холодной воды. Звали женщину Этель Дэниэлс. — Я стучалась к ней рано утром, но мне никто не открыл.

— Может, она еще спит?

Но ведь даже Кейт не сомкнула глаз, хотя находилась довольно далеко от Бутля, в Омскирке. А заснуть здесь, в самом эпицентре светопреставления, было решительно невозможно. Особенно учитывая то, что Марта просыпалась от малейшего шороха.

— Вообще-то, милочка, я вошла внутрь, чтобы узнать, не случилось ли чего, и увидела, что кровать не разобрана. Прошлой ночью Марты здесь не было, точно вам говорю. Я в этом совершенно уверена, потому что у нее есть привычка во время налетов включать радиоприемник на полную громкость, а выключает она его после выпуска последних известий, которые выходят в полночь, и только потом идет спать. — Женщина зябко повела плечами. Для холодного декабрьского дня она и впрямь была одета слишком легко. Рукава старой шерстяной кофты были закатаны до локтей, а на старых комнатных войлочных тапочках зияли многочисленные дыры. — Знаете, я, пожалуй, займусь своими ступеньками. И пусть этот негодяй Гитлер не думает, что несколько бомб способны помешать женщинам Ливерпуля содержать свои дома в чистоте.

— Вы правы. — Кейт одобрительно кивнула, хотя и не могла припомнить, когда в последний раз сама терла скребком ступеньки собственного крыльца. Пожалуй, что никогда.

— Вы не поверите, — продолжала Этель, которая к этому времени уже посинела от холода, — но моя внучка Бетти, дочка нашей Эйлин, проспала всю ночь без задних ног. Ни разу не проснулась, представляете?

— Уму непостижимо, — согласилась Кейт. Вот она, беззаботная юность. Впрочем, надо что-то делать, пока она сама не замерзла до костей. Сунув руку в почтовый ящик Марты, она вытащила оттуда ключ, висящий на шнурке. Вот так, никаких хлопот и проблем. — Пожалуй, я войду и подожду Марту внутри. — Если повезет, ожидание будет недолгим.

Впрочем, в доме оказалось не намного теплее, чем снаружи. На решетке камина лежала вчерашняя холодная зола. Теперь повсюду царил холод, а дров на всех не хватало. Даже если кто-нибудь заболевал, в его спальне больше не разводили огонь. А когда приходили гости, камин в гостиной растапливали в самую последнюю минуту.