— Если у нее и был с собой багаж, мы его не нашли, — коротко проинформировала Оливию женщина. — Если вы зайдете к нам через несколько дней, не исключено, что к тому времени он объявится.

— Благодарю вас. — Оливия обняла Аннемари — женщина наверняка ожидала теплого приветствия. — Привет, дорогая! Тетя Мэгги ждет тебя дома. Как я рада видеть тебя снова! Ну, пойдем, выпьем чаю. — Она взяла маленькую холодную ладошку Аннемари. Эта девочка пошла бы, наверное, и с доктором Криппеном[11], протяни он ей руку.

Паром причалил неподалеку от «Королевы майя». Пристань и доки были ярко освещены и кипели такой же лихорадочной активностью, как и несколько дней назад в Ливерпуле, — корабль готовился к следующему рейсу. Единственное отличие заключалось в том, что на стоянке не было видно такси, которые стояли здесь еще совсем недавно. Оливия уже испугалась, что им придется ждать неизвестно сколько, как вдруг в нескольких ярдах от корабля остановился черный автомобиль, высадивший мужчину и женщину. Водитель вылез из машины и принялся выгружать вещи из багажника. Оливия подошла к нему, крепко стиснув ладошку Аннемари на тот случай, если девчонка вздумает убежать в тот самый момент, когда она собиралась окончательно сбыть ее с рук и навсегда забыть о ней.

— Вы не могли бы отвезти эту молодую леди к дому номер восемьдесят восемь на Бликер-стрит? Сколько это будет стоить?

— Один доллар.

Испытав прилив неожиданной щедрости, Оливия дала водителю доллар и несколько монет, хотя платить ему не было никакой необходимости — тетка Мэгги наверняка рассчиталась бы с ним, заполучив племянницу живой и здоровой.

— Благодарю вас, — вежливо отозвался мужчина.

В Лондоне Оливии нечасто приходилось иметь дело с водителями такси, но она готова была держать пари, что среди них найдется очень немного так же прилично выглядящих мужчин, как этот. На вид ему было около пятидесяти, и на нем был солидный твидовый костюм, кепи, рубашка с белым воротничком и галстук.

— Как зовут юную леди? — осведомился таксист.

— Аннемари, — ответила Оливия и нежно обняла девчонку. — Прости меня, дорогая, — прошептала она. — Я втянула тебя в неприятную историю, верно? Но скоро ты окажешься у своей тетки Мэгги и все снова будет хорошо.

Она усадила девчонку на заднее сиденье, водитель уселся за руль, и такси исчезло в ночи. К своему удивлению, Оливия ощутила, как по щеке у нее скатилась непрошеная слезинка. Она смахнула ее тыльной стороной ладони и быстрым шагом направилась к гостинице.

Такси еще не успело отъехать, как на его месте остановилась другая машина, из которой буквально вывалилась Гертруда Штраус.

— Это Аннемари! — восторженно воскликнула она. — Это Аннемари сидеть спереди. Я узнавать ее издалека, узнавать ее зеленое пальто и длинные волосы. Ох, Берта, с ней все в порядке! Скорее всего, она направляться к мисс Маргарет Коннелли.

— Ты уверена, что это она, Герт? — раздался с заднего сиденья голос Берты.

— Да. — Гертруда отчаянно закивала головой. — Это Аннемари.

— Ну, тогда садись. — Берта похлопала рукой по сиденью рядом с собой. — Поехали домой. Я приготовлю кофе, и мы доедим кекс с марципаном.

— Я так счастлива, Берта! — Гертруда залезла обратно в такси. — Теперь я готова терпеть Нью-Йорк.

— Полюбить, Герт, а не терпеть. — Берта рассмеялась и взяла сестру под руку.

Такси везло их обратно на Ридж-стрит.

— Откуда вы, мисс Анна Мюррей? — обратился Левон Зариян к своей пассажирке. Когда она не ответила, он мягко добавил: — Я вас не съем.

Она была совсем еще ребенком: на вид ей можно было дать лет тринадцать, максимум четырнадцать.

— Вы только что прибыли в Нью-Йорк?

Она по-прежнему хранила молчание. Когда они доехали до Уэст-Сайд-хайвей, Левон притормозил, ожидая пробела в плотном потоке движения, развернулся и вновь с любопытством взглянул на свою пассажирку.

— Привет, — сказал он, но девочка упорно смотрела на свои руки и даже не подняла головы.

Левон спросил себя, а слышит ли она его, и резко надавил на клаксон. Рявкнул гудок, и девушка вскинула голову. Он заглянул ей в глаза, но они были мертвыми и незрячими, хотя и фантастически красивыми: чистыми и яркими, как аметисты. Кожа девочки казалась фарфоровой, с нежным глянцевым сиянием, а волосы ниспадали до самой талии каскадом мелких черных локонов.

— У меня была дочь, очень похожая на вас, — сказал ей Левон. — Ее звали Лариса, и у нее были карие глаза. Но она умерла.

При воспоминании о том, как погибла Лариса, у него перехватило дыхание: ее изнасиловали турки, двенадцать человек, а потом перерезали ей горло. Через неделю он с Тамарой уехал из Армении, страны древних легенд и горьких слез, чтобы не погибнуть вслед за дочерью от рук турок, которые, похоже, вознамерились вырезать под корень все население его отсталой, погруженной во мрак невежества родины.

Сзади недовольно загудели клаксоны. Левон спохватился и влился в поток автомобилей. Прошло уже пять лет с той поры, как они приехали в Америку, пять лет после смерти Ларисы, но Тамара ни на миг не прекращала оплакивать дочь. Глаза его супруги оставались такими же мертвыми и незрячими, как и у этой Анны Мюррей.

Левон вновь заговорил с ней. Он стал рассказывать о себе и о Тамаре, больше не упоминая о Ларисе.

— В Армении я был адвокатом, а теперь хожу в колледж, чтобы сдать экзамен, после которого смогу работать по своей специальности. Тамара, моя жена, была певицей, не профессиональной, но ее часто приглашали петь на свадьбах и в домах наших друзей. Обычно это были народные песни. — С тех пор как они переехали в Америку, Тамара не спела ни единой ноты. Левон представил, как она сидит в их квартире на Гранмерси-парк, ожидая, пока он не вернется домой, и на лице у нее отражается такая скорбь, что у него готово было разорваться сердце.

Не прекращая развлекать свою пассажирку разговором, Левон ехал по темным пустынным улочкам и ярко освещенным, шумным проспектам, полным людей, ресторанов и баров. Некоторые из них будут работать всю ночь. Нью-Йорк был городом, который никогда не спит. При иных обстоятельствах Левон наверняка полюбил бы его. Всякий раз, когда движение замирало, вынуждая его останавливаться, он искоса поглядывал на свою молчаливую пассажирку, но с таким же успехом она могла пребывать в ином мире, поскольку совершенно не замечала его.

— Мы почти приехали, — заметил Левон, когда впереди показалась площадь Вашингтона.

Он вновь спросил себя, к кому на Бликер-стрит едет эта странная девочка. Откуда она приехала? Кто та молодая женщина, что посадила ее в такси? Очень безответственная особа, решил Левон по некотором размышлении. Анну Мюррей нельзя было оставлять одну в ее нынешнем состоянии. Интересно, кто она по национальности? Ему казалось, что Мюррей — шотландская фамилия; впрочем, ручаться в этом он бы не стал.

Левон свернул на Бликер-стрит и остановился у дома номер восемьдесят восемь.

— Мы на месте, — сообщил он.

Когда девочка не подала виду, что поняла его, он вылез из машины и подошел к дому. Музыкальный магазин на первом этаже был закрыт, а у входной двери красовались сразу три кнопки звонков. Левон нажал нижнюю, но никто не вышел, поэтому он нажал вторую кнопку, а потом и третью. По-прежнему никакого ответа. Тогда Левон нажал все три одновременно, слыша, как в здании заливаются трели звонков, но дверь упорно не желала открываться. Внутри никого не было.

Ну и что прикажете делать? Силой вытащить Анну Мюррей из машины и усадить ее на ступеньки в надежде, что скоро кто-нибудь за ней придет? Левон вдруг разозлился из-за того, что с такой красивой и беззащитной юной девушкой обошлись столь беспечно и безответственно: сунули в такси, чтобы отправить туда, где ее никто не ждал. Двое мужчин, вывалившихся из забегаловки на другой стороне улицы, затеяли драку. Какая-то женщина похлопала Левона по плечу: