***

В конце недолгого пути меня ожидал палаточный - явно временный - лагерь и неохотное гостеприимство командира барраярцев, вынужденного поселить меня в своей собственной палатке. Ритуал "почетного плена" - наша древняя традиция, обставленная множеством формальностей: побежденный добровольно отказывается от всех попыток бежать, взамен получая статус гостя и деля с победителем все: кров, еду, слуг, наложников. Здесь и сейчас все изобилие ограничивалось непромокаемым пологом и армейским спальным мешком. Но даже объявись на этой поляне роскошества, достойные самого Небесного Сада, нынче они были не для меня. Принужденный выпить глоток настоящего барраярского алкоголя, я провалился в сон, и снились мне кошмары, достойные его ужасных галлюциногенных свойств. Как там поэтично говорят местные, "снежный жар"? Или все-таки "белая горячка"? Странная идея - лечить сотрясение мозга токсином. Определенно, здешним лекарям я бы не доверил и самую захудалую кошку из тех, что играют в покоях моей благородной матушки.

Вот почему мы с барраярцем должным образом познакомились лишь на следующий день.

Вопреки моим представлениям о буднях местных герильяс, в лагере не поднялись с утра деятельные шум и суматоха. Был ли тому причиной липкий холодный дождь - проклятье этой дикой планеты, - или ожидание, пока не выяснятся обстоятельства насчет "одного хорошего человека", но день барраярцы отдали поистине праздной по военным меркам лени и спали допоздна. Я же, мучимый головной болью от вчерашней контузии (равно как и от вчерашнего знакомства с этиловым спиртом), проснулся рано, но мог себя развлечь единственно взглядами по сторонам и размышлениями о моей грядущей участи. Говорю это лишь затем, чтобы избежать упреков, будто я бесстыдно глазел на барраярца. Нет, разумеется я не допустил бы подобной невежливости, будь у меня выбор, однако... Пятнистая маскировочная ткань полога, тонкая до невесомости, задерживала влагу, но прекрасно пропускала свет, и в палатке царил интригующий, зеленоватый подводный полумрак. Черты спящего лица, лишившегося обычной настороженности, были сглажены тенями и казались до неприличия юными.

Не распустился

Дикой розы бутон, но

Шипы отросли.

Да, как ни был молод я, рядом со мною его можно было счесть ребенком. Было похоже - мне пришлось сделать усилие и вспомнить, что местные жители с их диким генотипом слишком рано стареют, - что моему оппоненту едва пошел третий десяток. Создание, по нашим меркам столь юное, должно оставаться на попечении семьи или, в крайнем случае, служить под бдительным присмотром старшего родственника, а не самостоятельно командовать войсками. Здесь же в эти лета молодежь не только занимает важные посты, но даже женится и обзаводится детьми. Насколько это бессмысленно! Как по едва появившейся завязи невозможно понять, каким станет цветок, так по едва вступающему во взрослую жизнь юнцу - догадаться, какие из присущих ему качеств стоит закрепить в потомстве и кого подобрать в пару.

Мне кажется, что подсознательно барраярцы стесняются своей молодости - у них повсеместно распространен обычай оставлять на лице обильную растительность, скрывая тем самым и возраст, и наследственные черты. Лишь их высшие классы стремятся приблизиться к цивилизованным стандартам, удаляя волосы с лица и оставляя лишь полосу на верхней губе, но вот методы, которыми они это делают... Вместо того, чтобы на разумный срок заморозить на нужных участках корни волос, они прибегают к их соскабливанию, и делаю это обязательным для всех достигших зрелости знатных мужчин. Я некогда читал про первобытных дикарей, у которых любое посвящение во взрослые было сопряжено с ритуальными мучениями, но даже эти невинные дети дикой природы подвергали юношей пытке лишь единожды, а не обязывали их терпеть ее ежеутренне. Страшно представить, что барраярцы поступают так со всеми волосами на теле, включая наиболее интимные для всякого мужчины места... Впрочем, я отвлекся.

Лишь когда тяжелый, набухший влагою купол небес равномерно посветлел, намекая на поднявшееся в зенит солнце, вестовой рискнул разбудить своего командира. Почтительность вошедшего была вполне удовлетворительной, хотя я заподозрил, что в глубине его поклона виноват скорее низкий купол палатки, нежели благоговение простолюдина. Зато, услышав обращение "милорд", я удостоверился, что мой пленитель - фор. Сам он так и не назвал мне своего имени - из суеверий, соображений конспирации или по забывчивости, я не знал. Мое имя он слышал, но не считал нужным им пользоваться, обращаясь ко мне. По молчаливому уговору и во избежание путаницы я стал называть его "капитан", так что при равенстве наших званий на мою долю осталось "гем".

Он старался держаться сурово, но я был готов поклясться, что его снедает не меньшее любопытство, чем меня самого. Ведь нам обоим офицеров противника до того приходилось разглядывать только через прорезь прицела.

Как человек, явно старший годами, и к тому же гость, я решил, что обязанность поддержать вежливый разговор лежит на мне. Но какую безобидную тему избрать для беседы? Реплика пришла ко мне сама, пока капитан совершал ритуал депиляции. Он пользовался стальным ножом - вычурно украшенным, немаленьким и острым даже с виду. Любой здравомыслящий человек выразит ужас, представив эту вещь в непосредственной близости от горла. Или от паха. О чем я и сказал. Кто мог подумать, что в теме прически, пусть даже интимной, для здешних жителей кроется что-то сакральное?

- О своем скальпе заботься, а не о чужих волосах, - буркнул барраярец, не прерывая своего занятия. Ого! Мне показалось в полутьме палатки или бравый капитан действительно покраснел?

Кстати, варварский интерес барраярцев к скальпам всегда казался мне нелепым: очевидно, что при их уровне технологии генсканирование ороговевших тканей - задача малоосуществимая. Я вежливо заметил, что для человека культурного барраярский обычай скальпировать врага - просто дикость: не учитывая собственные возможности, они зря переводят генетический материал. Тем же целям гораздо эффективнее служила бы обширная биопсия или, учитывая полевые условия, большие пальцы рук с их превосходно различимыми отпечатками.

Тривиальный научный довод, ничего особенного. Стоило ли капитану застывать с раскрытым ртом? Загадочный народ - барраярцы.

***

Весь день я по негласному уговору почти не покидал палатки - лишь ради телесных надобностей, которые не стоит ни упоминать, ни пренебрегать ими. Предназначенные для этого, как выразился мой барраярец, "кустики" представляли собой проем в запутанном переплетении растительных усиков и щупалец цвета засохшей крови. По жирно блестящим бочкообразным стволам стекали капли дождя. Не испытав особого изумления, я отметил, что почтительный простолюдин-вестовой не сводит с меня глаз, точно ожидая, что я брошусь бежать через эти ужасные кусты с проворностью единорога, ускользающего от падшей девы. Стоит ли ждать осведомленности в чужих обычаях от человека низкого звания - или скорее, утраты бдительности от дикого горца, на глазах которого свободно разгуливает ужасный, таинственный цетагандиец?

Увы, я обманул его ожидания, не задержавшись под открытым небом ни на секунды дольше, чем того требовала необходимость. Пусть я - человек образованный и стихам не чуждый, но сейчас я был не в том настроении, чтобы искать в дикой природе неизъяснимое поэтическое очарование. Я поскорее нырнул в тепло палатки, мимоходом наконец сообразив, отчего с изнанки ее зеленый полог покрывают контрастные красно-бурые разводы. Остроумно примитивное решение для планеты, где зеленая терранская растительность ведет борьбу за жизнь с аборигенной красной. Столь же примитивное и действенное, как висевшая под потолком замена инфракрасной лампы - прозрачная колба с решетчатой крышкой, где горит и плавится столбик жира.

Как может народ, вынужденный вести столь варварское существование, противиться искусу истинной цивилизации?