Длинные мышцы шеи под моими пальцами действительно были натянуты как канаты, племянник охал и ерзал, вполголоса шутливо сетуя на безжалостность эскулапа, однако вскоре массаж достиг нужного эффекта, боль притупилась, и Хенн, вынужденный более не полагаться на ее отвлекающее действие, вспомнил о других, так же нуждающихся во внимании, частях своего тела, и повернулся ко мне с самым жалобным выражением лица.

- Не мучайте меня, дядюшка, - попросил он, глядя снизу вверх, и его горячее дыхание щекотало мою ладонь, - я ведь давным-давно открылся вам, вы понимаете мои желания как никто другой.

Против этого взгляда влажных зеленых глаз, против мягких губ у моей руки, против шелковой кожи под пальцами и томного сентиментального настроения, владеющего нами этим вечером, не смогли устоять самые крепкие бастионы благоразумия. И я сдавался, покоряя молодое сильное тело, сдавался, целуя алые губы, нежа взглядом, руками и языком огненный затылок, длинную гибкую спину, румяные, нетерпеливо раскрывающиеся под моими ласками ягодицы, стройные ноги и узкие щиколотки. Я капитулировал, не позволив Хенну сделать ни одной атаки, сам атакуя и тем отдавая себя на милость беспечного победителя, не ведающего, какую победу он одержал, и не нуждающегося в этой победе. Но до чего же сладко мое поражение, думал я, раз за разом опускаясь на жадное, послушное и властное одновременно тело, нежно кусая выгнутую шею и гладкие плечи, и как же сладко будет всем, кто покорится тебе, мой прелестный и бессердечный мальчик.

***

Это лето случилось одним из самых жарких и безумных в моей жизни, богатой событиями. Я обучал Хенна терпению и умению наслаждаться тончайшими оттенками любовной игры, заботе и вниманию на ложе, безбрежной нежности и сладкой жестокости. Он же восхищал меня умением растворяться в страсти, не только телом, но разумом, душой впитывать наслаждение, отпускать себя и отдаваться воле любовника. Он был ненасытен, жаден и очарователен в своей постоянной жажде удовольствий, и я удовлетворял эту жажду, чувствуя себя в минуты близости его ровесником.

Однако Сад Доблести вновь открыл свои гостеприимные врата для курсантов. Началось следующее учебное полугодие, что было воспринято Хенном с необычайным воодушевлением – я видел, что, хотя общество родственников и доставляет ему удовольствие, ничто не может сравниться с радостью от предвкушения встречи со старыми и новыми знакомцами. Правда, через несколько дней после начала занятий я стал замечать, что племянник все чаще впадает в нехарактерную для него унылую задумчивость, будто тяжелый груз лежал у него на душе, мешая обычно жизнерадостному поведению. Все разрешилось весьма неожиданным образом. Как-то утром Хенн сообщил мне, что заказал для нас прекрасный ужин в недавно открывшемся Доме Услад. Я не сторонник новшеств, но склонен иногда потакать прихотям столь обаятельных созданий, поэтому дал свое согласие. В этот вечер племянник был необычайно предупредителен, льнул ко мне с нежностью и ухаживал, будто хотел завоевать вновь. Поистине, его поведение было весьма любезным, и, судя по взглядам курсантов, в том числе из приснопамятного «черного списка», по интересному стечению обстоятельств коротавших время в главном зале заведения, искусно красноречивым. На лестнице, ведущей в верхние покои, мы едва разминулись с одним из этих курсантов, тот застыл посреди дороги, в смятении переводя взгляд с меня на Хенна и обратно. Но племянника, казалось, странный вид молодого человека не смутил, он улыбнулся лучезарно и, сплетя свои пальцы с моими, елейным голосом пропел:

- Это третьекурсник Аке Дор, вы ведь знакомы, дядя?

Неожиданно покрасневший курсант поклонился, пробормотав приветствие, я кивнул, и мы продолжили путь.

- Что же он был так удивлен? – спросил я, когда мы расположились на подушках возле низкого столика, уставленного легкой закуской, и я играл волосами Хенна, устроившего голову на моих коленях.

- Мой достойный друг, - он слегка улыбнулся, - вероятно, полагал, что нежные чувства должны оставаться неизменными, как бы ни поступал их объект.

Более ясно намекнуть, что именно это имя дорогой племянник отказался мне выдать всего недавно, было невозможно. И не в первый раз я задумался о том, что, будь Хенн так же хитроумен в вопросах построения будущего, как в актах мести вероломным любовникам, он давно служил бы в Райском Саду.

Мне же оставалось лишь наслаждаться обществом прекрасного и гордого собой спутника, вкушать изысканные деликатесы и вздыхать о впустую растрачиваемых талантах, ибо как бы ни был хорош наставник, он может лишь направлять, подопечные его всегда выбирают собственные дороги и собственные ошибки, опыт зрелости не вложишь в юную голову, а проблема отцов и детей вечна.