Поиск
ПОЭТ СО СВОЕЮ ПОСАДКОЙ В СЕДЛЕ
Для вечности год не длиннее мгновенья.
Высокие звезды склонились к земле.
Я знаю: имеет лишь дату рожденья
Поэт со своею посадкой в седле.
И, может, надежнее всех амулетов,
Мерцая в просторе ночном досветла,
Даруют спасение звезды поэтов
От женской измены и черного зла.
Алеет на облаке отсвет заката,
Толпятся вершины в сиреневой мгле.
А вдруг про меня они скажут когда-то:
«Поэт со своею посадкой в седле».
Но чтобы дать волю подобному чуду,
И жизни не хватит, и слабы крыла.
А вдруг даровать я спасение буду
От женской измены и черного зла.
СО ВРЕМЕНЕМ В ЛАДУ
В час добрый, как это ведется
Под знаком судеб пре давно,
Вином виноград обернется
И в хлеб превратится зерно.
И, тонкий, над крышами свесясь,
Меняясь в дороге ночной,
В законный черед полумесяц
Округлою станет луной.
Когда-то был мокрою глиной
Кувшин, что стоит предо мной.
И сделался мальчик мужчиной,
И девочка стала женой.
Всему есть урочные сроки,
И снова получат права
Войти в колыбельные строки
Из свадебных песен слова.
Где парень, не веря в потери,
Коня осадил на скаку,
Когда-нибудь посох у двери
Старуха подаст старику.
А ныне скакун еще в мыле
И губы хозяйки в меду.
Пусть все превращения в мире
Со временем будут в ладу.
ПОДОБНА ТЫ МАЮ…
Давно не внимаю
Я календарю.
Подобна ты маю,
А я — декабрю.
Зеленые листья
Меж нами шумят.
И кружит по-лисьи,
Шурша, листопад.
Я — лес оголенный
В седой вышине.
И рощей зеленой
Ты кажешься мне.
Зарю обнимаю
И снова горю.
Подобна ты маю,
А я — декабрю.
«Люби и надейся», —
Вновь шепчешь ты мне —
Родня эдельвейса
В седой вышине
Подоблачный холод
Тебя не страшит.
Мой грех: я не молод,
Но сердца горит.
И все же, и все же,
Хоть, знаешь, люблю,
Тому, кто моложе,
Тебя уступлю
Себя я ломаю,
Судьбу не корю.
Подобна ты маю,
А я — декабрю.
КИНЖАЛ
Два лезвия кинжала одного,
Они спиной обращены друг к другу
И меж собою делят оттого
Один позор или одну заслугу.
Ковать кинжалы получал права
Лишь тот, кто оружейником родился
И посвящен был в тайну мастерства, —
В горах обычай этот сохранился.
Кинжалу дан характер не раба,
Обоих лезвий клятва нерушима,
Но кто заверит, что непогрешима
В веках кинжала тайная судьба?
Достигший совершенного обличья,
В руке простолюдина и паши
Он отражал душевное величье
Иль низкое падение души.
Честь не двулика.
И не раз, бывало,
Кинжал надежно защищал ее.
Не потому ль два лезвия кинжала
Единое сливают острие?
Мерцает сталь холодная сурово,
И я желаю более всего,
Чтобы сливались истина и слово,
Как лезвия кинжала одного.
* * *
Может сердце поневоле
От чужой сжиматься боли,
Таково людское сердце.
Может, словно из алмаза,
Высекать слезу из глаза,
Таково людское сердце.
Может, полное усердья,
Быть вершиной милосердья,
Таково людское сердце.
И скрывать свою при этом
Может боль пред целым светом,
Таково людское сердце.
АРКАДИЙ КУЛЕШОВ{28}
(Род. в 1914 г.)
С белорусского
МОЯ БЕСЕДЬ
Есть сказка, что реки проложены птицами:
Копали они и потом, говорят,
Мешочки с землею несли вереницами
И, высыпав землю, летели назад.
А каня над ними глумилась, смеялась,
И птицы послали проклятие ей.
Так каня с тех пор без воды и осталась:
— Пить-пить! — она просит до нынешних дней…
И в знойную пору, палима лучами,
Той редкою каплей она и живет,
Что тучка, дождем прошумев над лесами,
С далеких небес иногда ей пошлет.
Окончу я дело, которое начал, —
Я камни дроблю, разгребаю пески.
Под смех ожидающих легкой удачи
Копаю я русло своей реки.
И, в недрах струю обнаружив упрямую.
Хочу, чтоб она разлилася волной —
Не Волгой широкой и даже не Камою —
Хоть Беседью б только — моею, родной.
Я жажду работы и думаю часто,
Окончивши честно свой день трудовой,
Что жить невозможно, как каня несчастная,
Одной только каплей воды дождевой.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: