Он вдруг оттолкнулся от косяка двери, у которого стоял, медленно подошёл к ней, сидящей на диване, и сел на колени, как сидел, выпрашивая милостыню, но глядя глаза в глаза. Большой рот вдруг скривился в улыбке. Нет, это точно была не насмешка — именно улыбка. Но что-то жутковато стало от того, как она выглядела. Мечтательно нежная… И беспощадная. Такая, что казалось: ещё немного — и парень ощерится по-волчьи.

— Меня используют? — Радим медленно покачал головой. — Если б кто-то попытался использовать меня, я бы не сидел у того магазина. Это я — использую их. Ясно?

Наташа промолчала. Он знал, но она-то — нет.

Он сидел перед ней, сложив руки на коленях, опустив голову, и длинные, отросшие волосы мешали разглядеть упрямое лицо.

Сделала ещё попытку его уговорить.

— Радим. Что бы ты ни думал — Алексеич поможет. Во всём. Он хороший человек. Он помог мне. Я думала, мой дар — это расстройство психики. А он объяснил, в чём дело. Иначе бы мне всю жизнь себя считать сумасшедшей.

— Не расскажешь? — поднял сосредоточенные глаза.

— Я видела несколько лиц одного человека. Одно настоящее — другие призрачные, как будто через стёкла. Они накладывались одно на другое. — Наташа вздохнула. — Начала видеть с выпускного класса. Когда на физмат поступила, ещё пожалела, что не попробовала поступить на медицинский. А потом — наоборот, обрадовалась: а вдруг бы там заподозрили? Чего только тогда в дурную башку ни лезло… В университете перечитала кучу литературы по психиатрии — из тех, что можно раздобыть. Пыталась путём сравнения определить, что у меня. Молчала до упора, а потом, на пятом курсе, подруга притащила к Алексеичу. Она мечтала, что у неё какие-нибудь экстрасенсорные способности обнаружатся. А я тогда впервые подумала: а вдруг у меня что-то есть паранормальное? У подруги, как у многих, нашлись маленькие способности, которые надо ещё и развивать. А ей такого не хотелось. Ей хотелось, чтобы — бац, и обалденный дар. А меня Алексеич позвал на отдельный разговор и объяснил то, что я вижу.

— И что ты видишь? Что это такое — лица сквозь другие лица? — Она замолчала надолго, и Радим, вскоре сообразив, что девушка закончила рассказывать, нетерпеливо подстегнул её.

— Когда придёшь к нам — скажу, — спокойно и насмешливо сказала она. — А то — ишь, сам молчит и присоединяться не хочет. А знать — любопытно. Больно шустрый. В общем, вот тебе постельное бельё — и шагай спать на кухню.

Он посидел немного, снова склонив голову и снова скрыв глаза под космами волос. Пожал плечами, встал с коленей.

— Закрой за мной и спи спокойно. — И направился к прихожей.

— У тебя есть место, где ты можешь спать? — проглотив обиженное: «У тебя есть девушка?», спросила Наташа, вставая с дивана следом за ним.

— Есть.

Щёлкнул замок.

— Подожди!

Не оборачиваясь, он глухо бросил:

— Что?

— Почему ты не хочешь остаться? Я же предложила. Можешь выспаться хоть и не в постели, но, мне кажется, более комфортно, чем ты привык. Или я ошибаюсь?

Теперь обернулся. Небольшие глаза изучающе всмотрелись в её лицо, и Наташа даже поёжилась: так сколько же ему лет? Сейчас он смотрит, будто умудрённый летами и многими несчастьями старец. Лицо неподвижно, совершенно без капли эмоций.

— Я кричу во сне, — наконец равнодушно сказал он, и Наташа заподозрила, что он просто нашёл отмазку, а не говорит искренне. — Я так кричу, что соседи вызовут полицию, если ты вовремя не разбудишь меня. А если разбудишь, мне всё равно спать не придётся. Потому что усну и снова буду орать.

— То есть… Если ты останешься, спать не сможешь, — медленно сказала девушка.

— Ага, — сказал он и потянул дверь на себя.

— Подожди, — решилась она.

За вешалкой с курткой она сняла небольшую связку ключей. Вынула с кольца два ключа и с коротким: «На!» отдала ему. Он машинально, повинуясь её настойчивому требованию, протянул руку и лишь потом недоумённо взглянул на ладонь, будто не понимая, откуда на ней ключи.

— Этот — от входной двери. Этот — от подъездного домофона. По себе знаю, что иногда хочется убежать от всех. А тебе — тем более.

Радим сжал ключи в кулак и каким-то новым взглядом окинул Наташу.

— И ты… не боишься мне их предлагать?

— Нет. Случись что со мной — Алексеич тебя со дна моря достанет, — усмехнулась девушка. — Он мужик такой — горой за своих. А я ему своя. Если б ты хоть раз поговорил бы — и ты понял бы, каково это — чувствовать себя защищённым.

— А мне этого не надо, — хмуро сказал Радим и положил ключи в карман джинсов. — Пусть себя защищёнными чувствуют другие.

Она вышла за ним на лестничную площадку, чувствуя себя женой, провожающей мужа в ночную смену. И только здесь сказала:

— Радим, а ведь мы идём по твоим следам. Ты передаёшь свои кошмары, мы их стараемся убирать. Что ты будешь делать, когда все узнают, что есть спецы, которые снимают наведённые тобой сонные кошмары?

Он ухмыльнулся — и в электрическом свете подъезда его лицо стало горестным, несмотря на тот сарказм, который прозвучал и в голосе:

— Пока все узнают… — Внезапно голос окреп — Радим будто придумал, что ответить, и почти весело сказал: — Пока все узнают про это, я разбогатею! Думаешь, я нищий? Неа. Мне деньги за это тоже дают.

— Расхвастался, — пробормотала девушка, — как мальчишка. Ладно, иди уж.

А он застыл, чуть склонив голову набок и глядя на неё странно вопросительно. Ничего не понимая, Наташа не выдержала и спросила:

— Что?

— Ты… не будешь возражать, если я тебя поцелую? — улыбаясь, спросил он.

— Нахал! — возмутилась Наташа, а потом притихла и, исподлобья глядя на него, сердито сказала: — Думаешь — ключи дала, значит, вертихвостка? С кем хочу — с тем кручу? Фиг тебе! Иди давай!

Тихонько посмеиваясь, он быстро побежал по лестнице вниз. А девушка, изумлённая, всё стояла и смотрела ему вслед, а потом и слушала лёгкие, затихающие шаги.

Остаток ночи прошёл без происшествий. Правда, Наташа всё равно не выспалась — всё прислушивалась, не вернётся ли Радим. А заодно кляла себя на все корки, что отдала ключи от квартиры. И его — что взял. Под утро успокоилась на мысли: глупо поступила лишь потому, что стремилась выполнить приказ Алексеича. Да, Радим должен добровольно прийти к ним. Если нажать на него, такой человек, как он, привыкший к необычной жизни, может исчезнуть — даже из города. Второй вариант, что может произойти с ним, — его страшный дар на страхе, на стрессе обернётся в нечто ещё более ужасное, его самого превратив в чудовище. Третий… Наташа поморщилась: не слишком ли она себя запугивает? Третий вариант: привыкнув легко относиться к чужой жизни, не станет ли Радим бессердечным убийцей? Девушка зябко вздрогнула, вспомнив тот насланный им от неожиданности кошмар. И ведь, насколько она поняла, он взял на себя часть этого кошмара, а всё равно она тогда чуть не до обморока… А если бы этот сон увидел человек с больным сердцем?.. Или пожилой?

Забылась в тяжёлом сне только под утро.

… Поздним утром, за торопливо убегающие минуты до приезда Игоря, Наташа металась по квартире, собираясь с силами, собираясь с мыслями — и пытаясь проснуться, одеться, взбодриться. А ещё размышляла: с чего она решила, что поступила правильно, отдав ключи от квартиры Радиму? Мало ли чего пожелал Алексеич! А если бы Радим воспользовался её плачевным состоянием во время кошмара?

Наскоро скручивая волосы в «хвост», она замерла перед зеркалом.

Не воспользовался бы. Он пришёл специально, чтобы смягчить его, взять на себя тяжесть этого страшного сна. Поэтому его тошнило потом.

Как жаль, что сон, виденный до прихода кошмара, она так и не вспомнила. А впечатление так и плавало перед глазами дремотной дымкой. Впечатление забытое, лишь едва уловимо говорящее о чём-то радостном и лёгком. Наташа вздохнула: ну почему светлые, хорошие сны забываются? Почему в памяти остаются лишь кошмарные?!

Оделась по-рабочему: джинсы, лёгкая блузка, кроссовки — самое то, чтобы бегать, не обращая внимания на одёжку. Поколебавшись, сунула в объёмную сумку трикотажную кофточку: сунулась на балкон — показалось, что-то прохладно. В машине Игоря наверняка тепло, но ведь и на воздухе придётся постоять.