Петр раздраженно смотрел на Ананию:

— Скажи, за сколько ты продал дом и землю?

Плотник, почувствовав неладное, слегка изменился в лице, но взял себя в руки и спокойно ответил:

— За 120 денариев, рабби. Вот же они лежат перед тобою.

Петр с большим трудом сдержал обуревавшее его бешенство и, стараясь не повышать голос, возразил:

— А мне Дух Святой шепнул, что усадьбу твою… нет, нашу, купил этот чертов Иезекииль за 240 сребренников.

В груди Анании что-то оборвалось, и он потупил взор. Суеверный плотник наивно поверил во вмешательство высших сил, а потому решил, что дальше отпираться бессмысленно.

— Да, я решил отложить часть денег на черный день.

— Для тебя этот день уже настал, — зловеще промолвил Симон Камень. — Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Так для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу («Деяния святых апостолов», V, 3,4).

— Да, я солгал, — признался Анания, — но уже успел покаяться. И потому нет на мне греха.

Эта фраза нашего героя возмутила сектантов до глубины души. Андрей ахнул и всплеснул руками, Иов с Иеремией удивленно переглянулись, Иаков буркнул: «Каков наглец!» Их эмоции понять нетрудно: ведь если человек чист перед Господом, то ему незачем обогащать служителей культа. В полной противоречий Библии можно найти всё, что угодно, и «отцы» церкви этим бесстыдно пользуются. Если согрешит прихожанин, у которого можно вытянуть деньги, то «вера без дел мертва», а коли совершит преступление иерарх, тогда «вера в Христа всё оправдывает».

— Ослиный хвост! — чуть не задохнулся от ярости Петр. — Быстро же ты усвоил нашу премудрость. Но здесь мы, святые апостолы, решаем, на ком нет греха, а на ком есть!

— Хочу напомнить, — вступил в разговор Фома, — что этот недостойный хотел своей мерзкой похотью осквернить нашу обитель!

— Точно, — закивали христиане.

— Но почему ты так говоришь, рабби Неверующий? — обиделся Анания. — Нам сам Андрей разрешил жить в браке.

— Ничего я не разрешал, — замахал руками Первозванный. — То была проверка.

— Какой знатный грех! — сокрушался неугомонный Фома. — Ведь учил же Иешуа: «Сказано древними: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» («Евангелие от Матфея», V, 27, 28). А ты на Сапфиру не только смотришь!

— Постойте, — покраснел плотник, — но как же тогда продолжится род людской?

Этого Петр уже не мог вынести. Он так ударил кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели монеты, и вскочил с табуретки:

— Ты что, дурак, забыл, что скоро свершится Страшный суд и мы вознесемся на небеса?!

— Анания останется, — уверенно молвил Андрей, — он враг Духа Святого!

— И вовсе я ему не враг, — оправдывался обвиняемый, — но вам всех денег отдать не смогу.

— Так, я вижу, что разговора не получилось, — взорвался Кефас и подал знак подручным. Андрей и Фома, молниеносно сорвавшись с табуретов, схватили Ананию и выкрутили ему руки. Петр обнажил нож и вплотную подошел к плотнику:

— Где деньги, которые ты утаил от Господа?

Только теперь Анания понял, что ему грозит. Потрясенный и испуганный, он долго не мог вымолвить ни слова. Как во сне видел сверкающее лезвие ножа, багровое от гнева лицо князя апостолов, его безумные глаза, испускавший смрадное дыхание и извергавший струи слюны кривой рот. Вокруг злобно шипели христиане, призывая на голову плотника все беды и несчастья. А руки Анании выламывали всё сильнее, так, что он уже стонал от боли.

— Ты что, идиот, оглох? Отвечай! — продолжал допрос Симон Камень и ножом уколол обвиняемого в ногу.

— Рабби, — пробормотал плотник, — ты меня убьешь?

— Не я караю тебя, но сам Дух Святой! Он и решит, что делать. Так где деньги?

— Но вы хоть Сапфиру пощадите! — в отчаянии крикнул «грешник».

— С ней ничего плохого не случится, — заверил Петр.

Анания, насколько это было возможно в его положении, осмотрелся. Он никак не мог поверить в то, что его «братья» настолько жестоки, и надеялся встретить в их взглядах хоть немного сострадания, но увидел лишь любопытство. Христиане хотели узнать, где спрятаны денарии.

— Н-ну, говори же! — запинаясь от нетерпения, прохрипел над ухом несчастного Андрей и еще сильнее выкрутил ему руку.

— Я оставил их у Иезекииля…

— Зачем? — удивился Петр.

— В рост оставил. Под два процента годовых.

— А-а-а, — понял князь апостолов.

— Расписка у меня за пазухой, рабби.

Симон вытянул кусочек папируса и принялся его внимательно изучать. Временами он отрывал взгляд от документа и задумчиво смотрел в сторону, пытаясь вникнуть в странноватый стиль юридических формулировок и заодно обдумывая, как выманить у Иезекииля 120 денариев. Но его волновала и вторая проблема: после такого разбоя Камень имел все основания опасаться того, что супруги донесут на него властям.

— Скажи мне, Анания, — молвил он, — знает ли Сапфира о твоей лжи?

— Н-нет.

— А мне сейчас Дух Святой шепчет, что знает.

— Но ты же обещал, рабби, что с моей женой ничего не случится!

— На все воля Божья, — смиренно констатировал Симон.

После этих зловещих слов Анания совсем упал духом. Не только ему, но и его доброй и нежной Сапфире угрожала смерть. Но ведь еще утром они собирались жить долго и счастливо! Как такое могло произойти?! Или все это кошмар, бесовское наваждение? Что же делать?

Плотник собрал все свои силы и внезапно, резким и отчаянным рывком попытался освободиться. Державшие его апостолы разлетелись в стороны и упали на неровный каменный пол подземелья, но Петр успел глубоко, по самую рукоять, вонзить нож в грудь Анании…

Он умирал долго и мучительно. «Как жаль, что не удалось пожить. Всё пролетело как один день, и что хорошего я видел? Только Сапфиру… Что с нею будет?! Скоро она вернется в обитель… Как же ее спасти? Как?!»

Князь апостолов нагнулся над умирающим, вытащил из его груди нож и вытер окровавленное лезвие об одежду плотника. В этот миг Анания, превозмогая боль, немного привстал, посмотрел Петру в глаза и попытался что-то сказать. Но вместо слов в подземелье раздался раздирающий душу стон, столь странный и пугающий, словно он доносился из иного мира. Внезапно из уст Анании хлынула кровь, его голова откинулась, руки задрожали, и вдруг плотник замер, устремив вверх остекленевший взор.

— Иаков, ты из нас самый небрезгливый, так опусти его веки да обыщи хорошенько, не приведи Господь останется что-нибудь ценное, — распорядился Симон.

— Да-а, в грехе помер, как собака, — покачал головой Андрей Первозванный.

— Отлетела душа в ад, — поддакнул и заодно подытожил Фома.

Недоросток Иаков тщательно обыскал труп, но, к большому сожалению христиан, «добра» не обнаружил. Петр удрученно хмыкнул и велел Иову с Иеремией спрятать тело пока во дворе — ночью его предстояло закопать на близлежащем пустыре.

— Да как придет Сапфира, приведите ее сюда, — добавил Камень, — ты же, Иаков, прибери тут, посыпь песочком.

После того, как «порядок» был наведен, Кефас отослал подчиненных. А трое апостолов продолжили совещание.

— Одни неприятности, — пожаловался Фома.

— Ой, не говори, — опечалился Симон. — И Анания, подлец, подвел.

— Он свое получил, — промолвил Андрей, осторожно ощупывая травмированное при падении плечо. — Но остается Стефан, а с ним так легко не разделаешься. И тут я предлагаю проявить хитрость и смекалку. — Немного помолчав, Первозванный многозначительно прибавил: — Как тогда…

— Это ты о чем? — насторожился Фома.

— Ну, Иешуа мы сдали властям, и Стефана пора.

Нужно было видеть реакцию Петра и Фомы на слова Андрея! Они побледнели, задрожали и стали тревожно озираться, словно ожидая, что кто-то очень страшный придет к ним из темноты. Заметив, в какой мистический ужас он неосторожным словом поверг своих подельников, Первозванный тоже испугался и теперь напряженно всматривался в неосвещенные факелами участки подземелья. Да, дорого обошлось апостолам их предательство! Иисус Христос частенько являлся к ним в галлюцинациях, злобно ругаясь, угрожая и всё норовя отхлестать своих бывших учеников по физиономиям. Безумный, совершенно ничтожный при жизни человек, который не смог работать даже плотником, в больных и пустых головах религиозных аферистов превратился в бога. И теперь они пугали Иешуа бен Пандирой себя, друг друга и всех остальных.