Я вынужден был признать, что звучит это весьма привлекательно. А заодно похвастался:

— А я уже кое-что узнал о вашем женском обществе. Некая здешняя леди ехала со мной в одном вагоне.

— Как она выглядела? Тогда я, возможно, угадаю, как её зовут.

— Её зовут леди Мюриел Орм. А насчёт «выглядела» — красавица, да и только. Ты её знаешь?

— Да, я её знаю. — Строгий доктор слегка покраснел, добавив: — Согласен с тобой. Она действительно красива.

— Она совершенно завладела моим сердцем, — озорно продолжал я. — Мы говорили о...

— Приглашаю отснедать! — перебил меня Артур, с видимым облегчением увидав, что служанка внесла поднос.

После ужина он твёрдо пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриел, пока вечер в конце концов не перешёл в ночь. И только когда наша беседа выдохлась, и мы сидели, тихо глядя в пламя камина, он вдруг сделал торопливое признание.

— Не хотелось мне заводить с тобой разговора о ней, — сказал он (не называя имени, как если бы в мире существовала всего одна «она»), — пока ты не присмотришься к ней и сам не оценишь, но никак не могу удержаться после твоих слов. Ни с кем другим я ни за что не стал бы об этом говорить. Но тебе я доверю один секрет, дружище! Да! Для меня правда то, что ты сказал о себе в шутку!

— Только в шутку, уверяю тебя! — с жаром произнес я. — И то сказать, я же в три раза старше её! Но если она — твой выбор, то я уверен, что это вполне достойная девушка и, к тому же...

— К тому же такая милая, — продолжил за меня Артур, — такая чистая, самоотверженная, искренняя и... — он внезапно осёкся, будто не мог позволить себе говорить всуе о столь священном и драгоценном предмете.

Последовало молчание; я дремотно откинулся в своём кресле, поглощённый яркими и прелестными видениями Артура и его возлюбленной, а также образами мира и счастья, предназначенного им. Воображение рисовало мне, как они любовно и томно прохаживаются рука об руку под нависающей кроной деревьев, растущих в их собственном чудесном саду, и как по возвращении с лёгкой прогулки их приветствует верный садовник. Казалось вполне естественным, что садовник выказывает бурный восторг при виде своих милостивых хозяев — господина и госпожи, — но как же удивительно по-детски те выглядели! Я бы даже принял их за Сильвию и Бруно; но что ещё удивительнее, — садовник выказывал свои чувства диким отплясыванием и бессмысленной песней!

— а поразительнее всего, что Вице-Премьер и «миледи» стояли тут же, со мной бок о бок, обсуждая какое-то распечатанное письмо, которое только что было поднесено им Профессором, в смиренном ожидании стоявшим теперь в нескольких ярдах поодаль.

— Если бы речь не шла об этих двоих негодниках, — донеслись до меня слова Вице-Премьера, который, произнося их, злобно взглянул на детишек, вежливо слушавших песню Садовника, — всё было бы гораздо проще.

— Прочти-ка мне ещё разок это место, — сказала миледи.

Вице-Премьер прочёл вслух:

— «...Поэтому мы нижайше просим Вас милостиво принять Королевство в согласии с единодушным решением Совета Эльфов, и милостиво позволить Вашему сыну Бруно — о чьём благоразумии, одарённости и красоте до нас давно доходят многочисленные слухи — считаться Прямым Наследником».

— Ну и в чём же тут затруднения? — спросила миледи.

— Да что вы, не видите? Посол, доставивший это письмо, ожидает в доме. Он пожелает взглянуть на Сильвию и Бруно, а потому, если он увидит Уггуга, да припомнит все эти «благоразумие, одарённость и красоту», он же решит, что...

— И где ж ты думаешь найти более замечательного мальчика, чем Уггуг? — возмущённо перебила миледи. — Более одарённого, более красивого?

На всё это Вице-Премьер ответил просто:

— Ну что вы за трещотка! Единственный выход для нас — убрать куда-нибудь этих двоих негодников. Если вы окажетесь на это способны, то я позабочусь об остальном. Я сделаю так, что он примет Уггуга за образец благоразумия и всего прочего.

— Мы, конечно же, станем пока называть его «Бруно»? — спросила миледи.

Вице-Премьер поскрёб подбородок.

— Гм! Нет! — задумчиво произнёс он. — Не поможет. Эта бестолочь ни за что не запомнит, что ему следует отзываться на это имя.

— Что, бестолочь! — вскричала миледи. — Он не большая бестолочь, чем я!

— Вы правы, моя дорогая, — успокоительно проговорил Вице-Премьер, — не большая.

Миледи не возражала.

— Пойдём же, примем посла, — сказала она и поманила пальцем Профессора. — В какой из комнат он ожидает?

— В библиотеке, мадам.

— И как, вы сказали, его звать по имени?

Профессор заглянул в карточку, которую держал в руке.

— Его Ожирение Барон Доппельгейст [32].

— Чего это он заявился под таким потешным титулом? — сказала миледи.

— Не сумел его изменить за время путешествия, — смиренно ответил Профессор. — В его багаже оказалось чересчур много припасов.

— Ты пойдёшь и примешь его, — обратилась миледи к Вице-Премьеру, — а я займусь детьми.

Я отправился было за Вице-Премьером, но, немного подумав, решил всё же понаблюдать за его супругой, любопытствуя видеть, как она ухитрится избавиться от детей.

Я отыскал её в ту минуту, когда она, держа за руку Сильвию, другой своей рукой с самой что ни на есть материнской нежностью гладила Бруно по головке. Оба ребёнка глядели настороженно и почти испуганно.

— Мои ненаглядные, — говорила она, — я задумала приготовить для вас угощение! Этим чудесным вечерком Профессор возьмёт вас с собой далеко в лес; я дам вам сумку с едой, и вы устроите славненький пикник на берегу реки!

Услышав такое, Бруно подпрыгнул и захлопал в ладоши.

— Вот здорово! — закричал он. — Правда, Сильвия?

Сильвия, с лица которой ещё не совсем исчезло недоверчивое выражение, всё-таки вежливо сказала: «Большое спасибо» и запрокинула головку для поцелуя.

Миледи отвернулась, чтобы скрыть улыбку торжества, появившуюся на её широченном лице, подобно ряби на поверхности озера.

— Маленькие дурачки, — пробормотала она, зашагав к дому.

Я поспешил следом.

— ...Именно так, Ваше Превосходительство, — говорил Барон, когда мы входили в библиотеку. — Вся пехота была под началом у меня. — Он повернулся к нам и был официальным образом представлен миледи.

— Так вы к тому же военный герой? — спросила миледи.

Маленький толстый человечек самодовольно улыбнулся.

— Ну да, — произнёс он, потупив взгляд. — Все мои предки прославились своими воинскими талантами.

Миледи милостиво улыбнулась.

— Таланты — это наследственное, — заметила она. — Как и любовь к пирожным.

Барон принял обиженный вид, и Вице-Премьер благоразумно сменил тему.

— Обед скоро будет готов, — сказал он. — Могу ли я иметь честь проводить Ваше Ожирение в комнату для гостей?

— Конечно, конечно! — закивал Барон. — Никогда не следует оставлять обед в ожидании! — И он рысью припустил из комнаты вослед Вице-Премьеру.

Но вернулся он так скоро, что пришедший раньше Вице-Премьер едва успел втолковать своей супруге, что её замечание насчёт «любви к пирожным» было

— ...неуместным. Вы бы и сами могли догадаться, — добавил он, — что наш гость носится со своими наследственными талантами, как не знаю с чем. Военный гений, да что вы! Тьфу!

— Стол уже накрыт? — вопросил Барон, влетая в комнату.

— Ещё пару минут, — обернулся к нему Вице-Премьер. — А пока давайте-ка заглянем в сад. Вы говорили мне, — продолжал он, когда все трое выходили из дома, — что-то о большом сражении, в котором вы командовали пехотой.