— Это, наверно, гостеприимная избушка, — сказал Бруно, когда мы свернули на тропку, ведущую прямиком в ту сторону. — Может быть, собаки станут нашими друзьями, потому что я устал и хочу есть?

Перед самой дверью, словно часовой, расхаживал взад-вперёд Мастифф в алом ошейнике и с мушкетом на плече. Завидя детей, он бросился им навстречу, на ходу вскидывая свой мушкет и направляя его прямо на Бруно, который от неожиданности побледнел лицом и застыл на месте, крепко сжав Сильвину руку. А страж, подойдя почти вплотную, принялся обходить детей вокруг, словно желал рассмотреть их со всех точек зрения.

— Р-рав ав-ав! — наконец рыкнул он. — У-у-бых, йа-вав у-у-вух! Боу бах-вах ву-у-бух? Боу-воу? — строго спросил он Бруно.

Бруно, конечно же, прекрасно понял всё, что сказал ему пёс. Ведь эльфы и феи способны понимать собак — то есть, собачий язык. Но вам-то он наверняка даётся с трудом, особенно поначалу, так что лучше я перескажу нормальными словами.

— Люди, это верно и несомненно! Пара бродячих людишек! Вы какому Псу принадлежите? Что вам здесь нужно?

— Мы не принадлежим никакому Псу, — начал было Бруно, тоже на языке собак. — Разве люди принадлежат собакам? — шёпотом спросил он Сильвии.

Но Сильвия поспешила прервать его из боязни оскорбить чувства Мастиффа.

— Любезный Мастифф, мы бы хотели немного поесть и устроиться на ночлег. Если, конечно, в этой избушке найдётся для нас свободное местечко, — робко добавила она. Сильвия вполне прилично говорила по-собачьи, но я всё же считаю, что лучше мне и дальше передавать их разговоры на человеческом языке — специально для Вас.

— Ах, в избушке! — прорычал страж. — Вы что, ни разу в жизни не видели Дворца? Ступайте за мной! Его Величество сами решат, что с вами делать.

И дети последовали за Псом — сначала через вестибюль, затем длинным коридором, и наконец пришли в сияющую парадную Залу, в которой тут и там стояли, разбившись на группки, собаки всех возможных размеров и пород. Две чистокровные Ищейки величественно восседали по обе стороны подушечки с возложенной на неё короной. Два или три Бульдога — я предположил в них Королевских Телохранителей — в мрачном молчании ожидали приказаний поодаль, да и вообще в зале раздавались всего лишь два голоса, и принадлежали они двум маленьким собачонкам, которые взобрались на канапе и живо что-то обсуждали, а скорее всего просто бранились.

— Это Камергеры и Камер-леди, а также прочие Придворные, — сурово поведал наш проводник, когда мы переступили порог этой залы.

Меня-то Придворные не заметили вовсе, зато Сильвия и Бруно оказались мишенью множества вопросительных взглядов. По залу прошелестел шёпот, из которого я уловил только одно замечание — сделанное какой-то Таксой с лукавой мордочкой своему соседу: «Бау вау вай-а-а ху-бах у-у-бух, хах бах?» («А эта Человечья Самочка просто милашка, правда?»)

Выведя новоприбывших на самый центр Залы, Страж прошёл к двери, что виднелась в её дальнем конце и над которой висела надпись, исполненная опять-таки по-собачьи: «Королевская Конура. Поскрести и провыть».

Но перед тем как поскрести и провыть, Страж повернулся к детям и сказал:

— Давайте свои имена.

— А мы не можем вам их дать, — воскликнул Бруно и потянул Сильвию назад, прочь из залы. — Они нам самим нужны. Давай уйдём отсюда, Сильвия! Скорее!

— Чепуха! — решительно отстранила его Сильвия и сообщила Стражу, как их зовут [40]. Тогда Страж основательно поскрёб дверь с надписью и издал такой вопль, что Бруно с головы до пят покрылся мурашками.

— Ву-у-ау вау! — отозвался из-за двери низкий голос. (По-собачьи это значило: «Выхожу!»)

— Сам Король! — произнёс Мастифф благоговейным шёпотом. — Смиренно сложите ваши жизни к его лапам. — (По-нашему, значит, «к его ногам».)

Сильвия собралась было очень вежливо объяснить, что они не могут проделать такую церемонию, потому что их жизни нельзя складывать на пол вроде охапок сена, но тут дверь Королевской Конуры отворилась, и оттуда высунул голову огромный Ньюфаундленд.

— Боу воу? — был его первый вопрос.

— Когда к тебе обращается Его Величество, — так Страж торопливо зашептал Бруно, — следует поставить уши торчком.

Бруно вопросительно взглянул на Сильвию.

— Я лучше не буду, — сказал он. — Это, наверно, больно.

— Ничуть не больно, — возмущенно отозвался Страж. — Вот смотри! Это делается так! — И он поднял свои уши, словно два железнодорожных шлагбаума.

Сильвия принялась разъяснять, в чём тут загвоздка.

— Боюсь, мы так не сможем, — сказала она, понизив голос. — Мне очень жаль, но наши уши не имеют соответствующего... — она хотела сказать «механизма», но забыла, как это слово звучит на собачьем языке; в её голове крутилось лишь словосочетание «паровая машина».

Страж передал объяснение Сильвии королю.

— Не могут поставить уши торчком без паровой машины! — изумился Его Величество. — Прелюбопытные же они создания! Я должен взглянуть на них поближе! — И король, выйдя из своей Конуры, величественной походкой подошёл к детям.

И тут настал черёд изумиться — если не сказать, ужаснуться — всему собачьему собранию, потому что Сильвия взяла и погладила Его Величество по голове, в то время как Бруно схватил его длинные свисающие уши и попытался соединить их концами прямо под королевской челюстью!

Страж завизжал что было мочи; прекрасная Борзая — по-видимому, одна из фрейлин — упала в обморок, а все остальные Придворные в страхе подались назад, словно желали освободить побольше места для огромного Ньюфаундленда, который, по их ожиданиям, неминуемо бросится сейчас на дерзких чужаков и разорвёт их в клочья.

Вот только... он этого не сделал. Наоборот, Его Величество неожиданно улыбнулся — насколько собаки вообще могут улыбаться — и к тому же (все присутствующие Псы не поверили своим глазам) завилял хвостом!

— Йах! Вух йа-бух! — То есть: «Вот это да! Невиданно!»

Таков был единодушный возглас.

Его Величество строго посмотрел вокруг и издал лёгкое рычание, отчего мгновенно воцарилась тишина.

— Проводите моих друзей в пиршественный зал! — отдал он приказ, произнеся «моих друзей» с таким ударением, что несколько ближайших псов в умилении встали на задний лапы, подскочили к Бруно и принялись лизать его ноги.

Мигом составилась величественная процессия, церемонно двинувшаяся вперёд; я же осмелился проследовать вместе со всеми лишь до дверей пиршественного зала, таким устрашающим показался мне многоголосый лай, который оттуда доносился. Поэтому, когда все собаки ушли, я примостился возле оставшегося в одиночестве Короля, который, как мне показалось, сразу задремал. Я стал дожидаться возвращения детишек, чтобы пожелать им спокойной ночи. Стоило им появиться вновь, наевшимися и весёлым, как Его Величество поднялся на ноги, зевнул и потянулся.

— Время ложиться спать! — объявил он, сонно зевая. — Слуги проводят вас в вашу комнату, — добавил он, обращаясь к Сильвии и Бруно. — Принесите свечей! — И со всем монаршим достоинством он протянул детям лапу для поцелуя.

Но оказалось, что дети совершенно не сведущи в придворных манерах. Сильвия просто погладила пёсью лапу, а Бруно обхватил её обеими руками и прижал к себе. Увидевший это Церемониймейстер пришёл в ужас.

Всё это время собаки-прислужники в великолепных ливреях вбегали в зал, неся зажжённые свечи, но как только одни ставили свечи на стол, следующие тут же подхватали их и убегали прочь, так что ни одна свеча не досталась мне, и это несмотря на то, что Церемониймейстер всё подталкивал меня локтем и шептал: «Не могу же я позволить тебе спать здесь! Отправляйся-ка в постель, ну же!»

Я сделал огромное усилие, и смог лишь выдавить из себя:

— Да-да, я в кресле. Очень удобно.

— Ну, хорошо, вздремни маленько, — сказал Церемониймейстер и оставил меня в покое. Я едва расслышал его слова, и неудивительно, ведь он прокричал их, перегнувшись через борт корабля, который успел уже на милю отдалиться от причала, на котором я стоял. Вскоре корабль исчез за горизонтом, а я с удовольствием развалился в своём кресле.