— Ты хочешь два дня держать меня здесь? О, Шери, как же ты себе это представляешь? Ты ведь не сможешь постоянно держать меня на мушке; нет — нет, ты просто хочешь убить еще и меня, только пока не знаешь как. Это тебе даром не пройдет, детка. Смотри, доиграешься.

Он пошевелился, она тотчас подняла оружие.

— Стой на месте, или я нажму на курок.

Джимми тут же остановился. Если эта нежная ручка нажмет на курок, из ужасного черного дула вылетит пуля, которая его не минует. Потом уже будет неважно, кто спустил курок…

Шери не спускала с него глаз.

— Трудно, правда? — спросил Джимми. — Ты не знаешь, что делать дальше. Чертовски глупая ситуация. Мы ведь можем так стоять долго, только у тебя рука устанет. Прекрати, Шери, иначе ты потеряешь шанс прийти с повинной.

— Может, ты надеешься перехитрить меня? — прошипела она, и на мгновение показалось, что собирается выстрелить. Ее рука судорожно сжала маленький пистолет.

— Шери, я не сказал тебе всей правды.

— Постарайся без фокусов, Джимми Купер.

— Я не сказал тебе, что лейтенант знает, где я нахожусь. Подумай сама, могу я пойти к убийце, не подстраховавшись? Если у тебя хороший слух, скоро мы услышим шаги полиции. Вон, на лестнице, не они? Твоя песенка спета, Шери!

Ее веки дрогнули, и Джимми понял, что теперь надо быть особенно внимательным. Он заметил, как она прислушивается к звукам снаружи, и тогда буквально пролетел разделяющее их расстояние. В тот же миг она спустила курок. Джимми ощутил, как пуля просвистела на волосок от его головы.

Его первый удар пришелся по ее руке, пистолет отлетел в угол. Шери отбивалась руками и ногами. После того как она разбила ему губу, расцарапала лицо и укусила за левое ухо, он решил, что за пятьсот долларов аванса с него достаточно. Получив еще один пинок пониже живота, он размахнулся и двинул Шери прямо в подбородок. Она выкатила глаза, вздохнула, опустила руки и рухнула прямо в его объятия.

Джимми осторожно опустил ее на ковер.

Она тоже выглядела замечательно. От блузки почти ничего не осталось, и всему остальному досталось не меньше.

Джимми достал платок, свернул его и связал им ее руки. Вероятно, ее бойцовский дух и без того был сломлен, но осторожность не помешает.

Подойдя к телефону, он опять взглянул на свои часы и затем набрал номер домашнего телефона Брайта. Прошло некоторое время, прежде чем тот отозвался.

Поначалу Джимми слышал только стоны.

— Это неправда, этого не может быть — опять ночью!

— Вы еще не спали?

— Нет, послушайте, что вам взбрело в голову?

— Тогда вам наверняка ничего не стоит подняться, лейтенант.

— Черта с два, мой дорогой. Я остаюсь в постели и через пять минут буду спать как сурок!

— Как раз в это я не верю. Я сказал сам себе: лейтенанта наверняка заинтересует, где я нахожусь в данный момент.

Прежде чем ответить, Брайт проворчал.

— Очевидно, не в постели, где следует находиться порядочному человеку среди ночи.

— Тут наши мнения снова расходятся. Я в квартире Шери Рикарди, Голливуд семь, Камер-стрит, девятнадцать — и я бы на вашем месте немедленно прибыл сюда. На патрульной машине из управления вы доберетесь сюда всего за десять минут.

— Господи Боже, а почему вдруг не на вертолете? С какой стати я должен вламываться среди ночи в квартиру Шери Рикарди?

Из губы все еще шла кровь, низ живота болел. Больше всего ему хотелось выругаться, но с лейтенантом из отдела по расследованию убийств не ругаются даже среди ночи.

— Послушайте, лейтенант, я…

— О нет, Джимми, только не еще один труп!

Джимми невольно ухмыльнулся, но смеяться было ужасно больно.

— Я ведь не детектив из романа! Нет, лейтенант, я отыскал несколько иные вещи, а если хорошенько поищете вы, может быть, найдете даже «люгер», с помощью которого лишили жизни Джекки Рикарди. Это вполне возможно… А кроме того, вы тогда сможете завтра утром сразу дать распоряжение освободить Таба Ломана.

— Джимми, не хотите же вы сказать…

— Бог благословил вас чудным даром быстрого восприятия, именно это я и хотел сказать. Я торжественно обещаю, что в деле Рикарди эта история теперь действительно последняя. И я больше не буду звонить так поздно, даю честное слово!

— О’кей, я уже встаю. Ждите там, Джимми. Хе, знаете, что меня радует?

— Нет, лейтенант.

— Меня радует, что вы должны остаться там, и я знаю, пока вы мне расскажете всю историю, пройдет большая часть ночи — и вы, мой дорогой, тоже не отправитесь спать, хотя вам и очень хочется.

— Ох, лейтенант, такова доля детектива. Но впереди еще много ночей.

— Это тоже утешение. Итак, ждите, я еду!

Шери зашевелилась и громко застонала.

— Один момент, лейтенант. Если в вашей домашней аптечке случайно найдется пластырь, захватите его, пожалуйста, с собой.

Он положил трубку и стал ждать, пока не услышал полицейскую сирену.

Сегодня, когда Франсуаза Констан зашла к Шавано, в магазин ранних овощей и деликатесов на авеню Опера, никто не устремился ей навстречу, и администратор не вышел из своего закутка, чтобы ее приветствовать. Эта незначительная деталь (незначительная для других, но существенная для нее) говорила о скоротечности времени и о бренности ее популярности. Иногда какая-нибудь элегантно одетая женщина удостаивала ее задумчивым взглядом, словно задавая самой себе вопрос: «Где-то я ее уже видела?», но подобные размышления были неуместны среди этих обильных развалов экстравагантных и дорогих товаров. Икра к Шавано поступала прямо с Каспийского моря, а зеленый чай — с Гималаев.

А ведь десять лет назад Франсуаза производила потрясающее впечатление своими посещениями в сопровождении горничной и секретаря. Все продавцы устремлялись к ней навстречу, оставляя остальных клиентов — пусть секундное, но все же общение с кинозвездой. Пленительно улыбаясь, Франсуаза наугад заказывала копченого лосося и розовые лепестки в меду. Да, десять лет…

Конечно, к прошлому возврата нет, но она живет всего в двух шагах отсюда и обожает конфитюр из лимонных долек. Покупая лишь его, она иногда заходит просто поболтать с Жераром, самым юным продавцом, высоким худощавым парнем с прыщавым лицом, отнюдь не красавцем, но зато страстным любителем кино. Тот мог перечислить в хронологическом порядке названия всех фильмов, где снималась Франсуаза с самого начала своей карьеры. Знал ее театральные работы (самые ранние), несколько появлений на телевидении. Ну конечно, Франсуаза полагала, что он так же хорошо знает биографию любой другой актрисы, но ей нравилось читать в глазах парня то уважение и даже обожание, какое видела в глазах всех мужчин еще несколько лет назад. Подобное обожание придавало ей бодрости, как фонтан, к которому приходят утолить жажду, как благожелательное зеркало, позволяющее думать, что все сможет повториться.

Жерар, едва завидев ее на пороге, вежливо попытался отделаться от клиента, а тем временем Франсуаза тянула время, переходя от полки к полке и не торопясь с выбором покупки, позволяя таким образом молодому человеку подойти к ней.

В этот день он сдержал себя, не позволил тут же устремиться к ней. Франсуаза улыбнулась ему и просияла еще больше, завидев, что он покраснел, как всегда при обращении к ней.

— Ваш фильм должны показать по телевидению на следующей неделе, — сообщил он так торопливо, что она с трудом поняла. (Волнуясь, Жерар всегда говорил несколько невнятно).

— Какой фильм? — спросила Франсуаза, ибо так давно уже телевидение не вспоминало о картинах с ее участием.

— «Скажите, что мы вышли». Седьмого мая, в киновечере на втором канале.

Франсуаза забыла о дожде, лившем в Париже уже третий день, и о том, что у нее давно не было контрактов. Забыла о том, как утром упало настроение при виде отлетевшей подошвы на ее любимых черных лодочках. Жизнь была прекрасна, да, прекрасна, словно солнце отгородило ее от забот своими лучами.