— И что дальше?

— Он отправился спать.

Журналист больше не настаивал.

Теперь Бруно находился в кабинете инспектора Соважона, на набережной Орфевр. Полицейский пригласил его расспросить о поведении владельцев «Автомата».

— Я не заметил ничего особенного, — заявил журналист. — Никакой напряженности между ними… но должен уточнить, что никогда прежде не видел их вместе…

Внезапно Бруно вспомнил одну деталь.

— Ах, да! Во время интервью мы находились в гостиной на втором этаже, внезапно вошел Тони Лафо… так, будто хотел застать нас врасплох. Он пришел за книгой, но у меня было совершенно четкое впечатление, что это только предлог. Впрочем, Эрналь не придал тогда никакого значения. Во всяком случае, он обошелся без комментариев.

— Если я правильно понял, Тони Лафо мог проявить признаки… зависти?

Слово рассмешило журналиста.

— Да, можно назвать и так! Несколько позже, когда я уходил, Лафо демонстративно меня проигнорировал. Он явно был раздражен.

— Как вел себя во время интервью Эрналь?

— Отлично… раскрепощен, уравновешен. Он несколько возбудился, вспоминая съемки фильма и, как мне показалось, очень радовался повторной демонстрации фильма в кинотеатре. Он даже при мне позвонил на ОРТФ, чтобы попросить показанную по телевидению копию, считая ее единственным полным экземпляром. Это все, что я могу рассказать…

— Не густо, — заметил Соважон, доставая свою трубку.

— Да, можно представить Тони убийцей Эрналя, обратное мне кажется маловероятным.

— Почему?

— Впечатление. Лафо явно был нервозным, легковозбудимым типом, к тому же мы знаем, что он был завистлив и ревнив. Предположив, что Эрналь хочет порвать с их… партнерством…

Инспектор жестом остановил Бруно.

— В любом случае сегодня несомненно одно — в машине сгорел Лафо.

— Причем с бумагами Эрналя, ибо это вызвало ошибку в опознании. Машина была на чье имя?

— Эрналя.

— Значит, неудивительно, что в бортовом ящичке был найден бумажник владельца машины. Итак, преступление или самоубийство?

— Лишь Эрналь может ответить на этот вопрос. Мы объявили его розыск…

Дверь кабинета приоткрылась, позволяя увидеть высокий силуэт инспектора Дельмаса.

— Надо же, старина, — начал он и тут увидел стоявшего спиной Бруно.

— Извини, я думал, ты один, — запнулся он, собираясь удалиться.

— Останься, — сказал Соважон, — и пожми руку своему большому другу!

Бруно удивленно обернулся и узнал Дельмаса. Он тотчас понял шутку Соважона и не смог скрыть свое смущение. Но Дельмас подошел и улыбаясь протянул руку.

— Я простил бы скорее то, что вы выдали себя за одного из моих друзей, чем утверждения об убийстве Франсуазы Констан.

— Но я уверен, что ее убили, — запротестовал Бруно. — Франсуаза Констан, Тони Лафо, оператор…

— «Фильм-убийца!» — насмешливо процитировал Дельмас.

— Уверяю, что со мной согласно большинство читателей, — заметил Бруно.

— Ваша теория безосновательна. Тони Лафо не участвовал в фильме своего партнера… Более того, он встретился с Эрналем лишь в 1965 году.

— Откуда вам это известно? — подозрительно спросил журналист.

Но тотчас поправился и, улыбаясь, добавил:

— Если вы можете сказать, не разглашая служебных секретов.

— Очень просто, от семьи Лафо, — сообщил Дельмас.

— Я вчера встретился с Фабрисом Фонтенем, — признался Бруно. — Он тоже не верит, что между тремя трагедиями существует связь…

— И это мнение имеет к нам прямое отношение! — подметил Соважон.

— Есть вещь, волнующая меня, но на которую никто не обращает внимания, — продолжал Бруно.

— Мы слушаем вас, сын мой, — сказал Соважон, скрестив руки.

Но журналист не рассмеялся.

— Почему нет больше ни одной копии фильма? В чьих интересах было их уничтожать?

— Эрналь, — неубедительно предположил Дельмас.

— Почему он? Почему не кто-то другой?

— Этим мы и занимаемся! — поднимаясь, ответил Соважон. — Благодарю вас за визит.

— А если я это выясню? — вызывающе спросил Бруно.

— Если вы выясните что? — переспросил пожилой инспектор.

— Выясню, кто уничтожил копию фильма и почему…

— Тогда мы назначим вас помощником шерифа! До свидания!

С мрачным видом Бруно пожал руки инспекторов и вышел из комнаты.

Мгновение спустя он уже сидел в своей машине и мчался к авеню Гобелин.

— Опять вы? — воскликнула мадам Биссман, одетая все в тот же пеньюар.

— Вчера я забыл кое-что у вас спросить…

— Что же? — все с той же иронией спросила она, прислонившись к стене и скрестив руки.

Всем видом мадам Биссман показывала, что настроена на продолжительную беседу. Бруно больше не пытался предложить пройти к ней, может быть, мужчина, назвавший ее накануне Мариз, был еще там? Он решил, что ей просто удобнее поболтать на лестничной клетке из желания быть замеченной с молодым человеком…

— Мне нужно фото вашего мужа.

— Ах, это! — удивилась она, беря в свидетели воображаемую публику.

— Я работаю во «Франс Пресс».

— Не читаю газет, не люблю читать.

— Я делаю репортаж о фильме, недавно показанном по телевидению, где ваш муж участвовал как звукорежиссер.

— «Скажите, что мы вышли», — быстро откликнулась женщина, будто участвовала в конкурсе. — Я его видела, у меня есть телевизор. Мне он не понравился. Девушки все время в одних и тех же платьях, и я так и не поняла сути. Но вы здесь ни при чем, — вежливо добавила она.

— Этот фильм имел огромный успех.

— Люди сошли с ума! — доверительно сообщила она своей таинственной публике.

— Мой главный редактор заказал статью о всех участниках съемок, актерах и техниках, по возможности сопроводив ее фотографиями. Теперь вы знаете все.

— Да, — спокойно ответила она, не шевельнувшись.

— Мне необходимо фото мсье Биссмана, — нетерпеливо продолжал Бруно. — У вас не найдется одного-двух снимков?

— Разумеется, найдутся.

— Я обещаю вам их не потерять, — уточнил журналист, заставляя женщину решиться.

— Но я не знаю, имею ли право дать их вам! Муж может быть недоволен.

— Наоборот, — с шаром возразил Бруно. — Он будет польщен.

— Если у него теперь другая профессия, это может его скомпрометировать…

— Или поднять его престиж.

— Престиж! — повторила она, будто не поняла значения слова.

Тем не менее не сдвинулась с места.

— Итак, да или нет?

— Уж очень вы упорны, а? — воскликнула, улыбнувшись, женщина.

— Пожалуй, да.

— Заметьте, вы правы. Доказательство: я сейчас принесу их, эти фото.

«Уф…» — мысленно выдохнул Бруно.

Мгновение спустя он вышел на улицу, предварительно сунув в карман фото Биссмана. Квадратное лицо, мясистые губы, горбатый нос.

«Прекрасное лицо для злодея», — подумал журналист о фотографии.

На колокольне Сен-Медар пробило полдень.

Полдень был и на бульваре Распай, 232, где Фабрис Фонтень только что с трудом открыл глаза. Казалось, он в угнетенном состоянии. Перед тем как лечь спать, он много выпил, но причиной состояния был не алкоголь. Вначале Фабрис отнес это на отсутствие женщины рядом с ним, — впервые за долгое время он спал один. Затем события предыдущего дня всплыли из потаенных уголков его памяти: беседа с корреспондентом «Франс Пресс» и новость, услышанная им по радио. Наконец-то Фабрис понял, почему он настолько разбит.

Тони Лафо мертв, а Эрналь исчез.

— Все это — абсурд, — прошептал он, прежде чем зевнуть.

У него не хватило смелости покинуть свою огромную кровать. Он устал, устал от всего: известности, женщин, кино и самого себя.

Он подумал о Лене Лорд. Вспомнил день, когда познакомился с ней. Она ждала — спокойная, нежная, сдержанная; ее глаза с радостью следили за его приближением к ней. Невинная, настолько невинна, что это просто провоцировало.

И Фабрис исполнил свой обычный номер: базарный цинизм, звездная самоуверенность. Она покраснела. Потом, позже, она плакала…