— Нет Катриеля.

— А Кальфукур?

— Нет и его.

— А Янчетруц?

— Тоже нет.

Этот разговор был передан Талькаву и тот утвердительно кивнул головой. Патагонец, видимо, не знал или забыл о гражданской войне, которая в это время уничтожала население аргентинских провинций Парагвай и Буэнос-Айрес и должна была в будущем повлечь вмешательство Бразилии. Это было на руку индейцам, не желавшим упустить такой удобный случай поживиться. Таким образом, сержант не ошибался, объясняя обезлюдение пампасов междоусобной войной, свирепствовавшей в северных провинциях Аргентины.

Но это событие расстраивало все планы Гленарвана. В самом деле, если только Гарри Грант в плену у кациков, то они, значит, увели его к северным границам республики. А если так, то где и как его разыскивать? Следовало ли начинать новые опасные и почти бесполезные поиски на севере пампасов? Прежде чем принять такое серьезное решение, надо было тщательно его обсудить.

Оставался, однако, еще один важный вопрос, который можно было задать сержанту, и сделать это пришло в голову майору. В то время как его друзья молча переглядывались между собой, Мак-Наббс спросил сержанта, не слышал ли он о том, что у кациков пампасов находятся в плену европейцы.

Мануэль подумал несколько минут, как бы припоминая что-то, а затем сказал:

— Да, слышал.

— А! — вырвалось у Гленарвана; у него блеснула новая надежда.

Гленарван, Паганель, Мак-Наббс и Роберт окружили сержанта.

— Говорите, говорите же! — впиваясь в него глазами, повторяли они.

— Несколько лет назад… — начал сержант, — да, верно… европейские пленники… но никогда не видел…

— Несколько лет! — прервал его Гленарван. — Вы ошибаетесь. «Британия» погибла в июне 1862 года. Значит, это было меньше чем два года назад.

— О! Больше этого, милорд!

— Не может быть! — крикнул Паганель.

— Нет, так. Это было, когда родился Пепе… Было двое.

— Нет, трое, — вмешался Гленарван.

— Двое, — настаивал сержант.

— Двое? — переспросил очень удивленный Гленарван. — Двое англичан?

— Совсем нет, — ответил сержант. — Какие там англичане! Нет… один — француз, другой — итальянец.

— Итальянец, который был убит индейцами племени пуэльче? — воскликнул Паганель.

— Да… потом узнал… француз спасся.

— Спасся! — воскликнул Роберт, жизнь которого, казалось, зависела от того, что скажет сержант.

— Да, спасся — убежал из плена, — подтвердил сержант. Все оглянулись на Паганеля: он в отчаянии ударял себя по лбу.

— Теперь я понимаю, — промолвил он наконец. — Все объясняется, все ясно!

— Но в чем же дело? — нетерпеливо спросил встревоженный Гленарван.

— Друзья мои, — сказал Паганель, беря за руки Роберта, — нам придется примириться с крупной неудачей: мы шли по ложному пути! Тут речь идет вовсе не о капитане Гранте, а об одном моем соотечественнике, товарищ которого, Марко Вазелло, был действительно убит индейцами племени пуэльче. Француза же индейцы несколько раз уводили с собой к берегам Рио-Колорадо. Потом ему удалось бежать, и он снова увидел Францию. Думая, что идем по следам Гарри Гранта, мы шли по следам молодого Гинара [66].

Слова Паганеля были встречены глубоким молчанием. Ошибка была очевидна. Подробности, сообщенные сержантом, национальность пленника, убийство его товарища, его бегство из плена — все подтверждало ее.

Гленарван с удрученным видом смотрел на Талькава.

— Вы никогда не слыхали о трех пленных англичанах? — спросил Талькав сержанта.

— Никогда, — ответил Мануэль. — В Тандиле было бы известно… Я знал бы… Нет, этого не было.

После такого категорического заявления Гленарвану больше нечего было делать в форте Независимый. Он и его друзья, поблагодарив сержанта и пожав ему руку, удалились.

Гленарван был в отчаянии, видя, что все его надежды рушились. Роберт молча шел подле него с влажными от слез глазами. Гленарван не мог найти для мальчика ни одного слова утешения. Паганель, жестикулируя, разговаривал сам с собой. Майор не открывал рта. Что касается Талькава, то, видимо, его индейское самолюбие было задето тем, что он повел иностранцев по неверному следу.

Однако никому из них не пришло в голову поставить ему в вину столь извинительную ошибку.

Ужин прошел грустно. Конечно, ни один из этих мужественных и самоотверженных людей не жалел о том, что напрасно потратил столько сил и напрасно подвергал себя стольким опасностям, но каждого из них угнетала мысль, что в одно мгновение рухнула всякая надежда на успех. В самом деле, можно ли было надеяться напасть на след капитана Гранта между Сьерра — дель-Тандиль и океаном? Разумеется, нет. Если бы какой-нибудь европеец попал в руки индейцев у берегов Атлантического океана, то, конечно, это было бы известно сержанту Мануэлю. Такое происшествие не могло ускользнуть от внимания туземцев, которые вели постоянную торговлю и с Тандилем, и с Кармен-де-Патагонес, расположенным у устья Рио-Негро. А торговцы аргентинских равнин всё знают и обо всем друг другу рассказывают. Итак, путешественникам оставалось лишь одно: без промедления добираться до «Дункана», ожидавшего их, как было условленно, у мыса Меданос.

Все же Паганель попросил у Гленарвана документ, на основании которого были предприняты их неудачные поиски. Географ перечитывал его с нескрываемым раздражением. Он словно стремился вырвать у него новое толкование.

— Но ведь документ так ясен! — повторял Гленарван. — В нем самым определенным образом говорится и о крушении «Британии», и о том, где находится в плену капитан Грант.

— А я говорю, нет! — ответил, ударив кулаком по столу,

Паганель. — Нет и нет! Раз Гарри Гранта нет в пампасах — значит, его вообще нет в Америке. А где он, об этом нам должен сказать этот документ. И он скажет это, друзья мои, или я не Жак Паганель!

Форт Независимый находится в ста пятидесяти милях от берега Атлантического океана. Гленарван считал, что если в пути не случится каких-либо неожиданных задержек — а этого вряд ли можно было ожидать, — то они должны быть на «Дункане» через четыре дня. Но вернуться на корабль без капитана Гранта, потерпев полную неудачу в своих розысках, — с этим он никак не мог примириться. Поэтому на следующий день он медлил с подготовкой к отъезду. Майор сам приказал запасти провизию, оседлать лошадей и расспросить, где можно будет остановиться в пути. Благодаря проявленной им энергии маленький отряд в восемь часов утра уже спускался по поросшим травой склонам Сьерра-дель-Тандиль. Гленарван молча скакал рядом с Робертом. Его смелый, решительный характер не позволял ему отнестись спокойно к постигшей его неудаче. Сердце его бешено билось, голова пылала. Раздосадованный Паганель перебирал в голове слова документа, пытаясь найти в них какой-нибудь новый смысл. Талькав ехал молча, опустив поводья. Не терявший надежды майор держался бодро, как человек, никогда не впадающий в отчаяние. Том Остин и оба матроса разделяли огорчение своего начальника. Вдруг дорогу перебежал пугливый кролик. Суеверные шотландцы переглянулись.

— Плохое предзнаменование, — сказал Вильсон.

— Да, в Шотландии, — отозвался Мюльреди.

— То, что плохо в Шотландии, не лучше и здесь, — поучительно заметил Вильсон.

Около полудня путешественники перевалили через горную цепь Тандиль и очутились на обширных равнинах, плавно спускающихся к океану. На каждом шагу встречались реки. Орошая своей прозрачной водой этот плодородный край, они терялись среди тучных пастбищ. Земля, как океан после бури, делалась все более гладкой. Последние отроги гор остались позади, и теперь лошади ступали по ровной однообразной прерии, словно по большому зеленому ковру.

До сих пор погода стояла прекрасная, но в этот день небо омрачилось. Обильные испарения, вызванные высокой температурой последних дней, скопились в виде густых туч, грозивших проливным дождем. К тому же близость Атлантического океана и постоянный западный ветер делали климат этой местности особенно влажным. Об этом можно было судить по ее плодородию, по тучности пастбищ, по темно-зеленой окраске трав. В тот день, однако, тяжелые тучи не разразились ливнем, и к вечеру лошади, сделав переход в сорок миль, добрались до берегов глубоких естественных рвов, наполненных водой. Здесь сделали привал. Укрыться было негде. Пончо послужили путешественникам и палатками, и одеялами. Все заснули под открытым небом, угрожавшим ливнем. К счастью, угрозой все и ограничилось. На другой день, по мере того как равнина понижалась к океану, сделалось еще заметнее присутствие подпочвенных вод — влага просачивалась как бы через все поры земли. Вскоре дорогу на восток стали пересекать большие пруды: одни из них были уже полны, другие только начинали наполняться. Пока по пути попадались эти ясно очерченные, свободные от водяных растений пруды, лошади легко обходили их, но когда появились так называемые «пантанос» — трясины, заросшие высокими травами, подвигаться стало гораздо труднее. Заметить их и вовремя избежать опасности было невозможно.