Она написала «Неизвестный», ее ручка выдалбливала бумагу.

— Фамилия, — сказала она.

Он заколебался.

— Бриссей.

Его акцент был слабым и неопределимым, делал слова грубыми. Она подняла голову.

— Что это, французский?

— Шотландский.

Она ждала. Иногда, слушать то, что говорят пациенты лучше, чем задавать вопросы.

— Бриссей — остров на Севере Шотландии. Был населен викингами.

Он немного был похож на викинга, крупного и жестоко красивого, его волосы были как пена. Как у Зака. Он — отец Зака. Подтекст, от которого голова идет кругом.

Она болезненно вздохнула.

— Как ты нашел нас?

— Я не искал, — сказал он, так легко, что она почти поверила ему. — Пока я не увидел вчера мальчика, я не знал о его существовании.

Она бы сказала ему. Если бы у нее когда-нибудь был шанс. Но он никогда не приходил, никогда не звонил, никогда не общался с ней. Он никогда не пытался найти их. Найти ее.

Понимание было похоже на отдирание пластыря от старой раны.

— Значит, ты говоришь мне, что ты здесь, из-за чего? Совпадение? Несчастный случай.

— Или судьба, — сказал он. — Судьба свела нас. Дважды.

Как будто их одна ночь была больше, чем похоть с его стороны, глупость — с ее.

— Я не верю в судьбу. Невезение, может быть.

Те бледные золотые глаза оценивали ее.

— Ты считаешь мальчика несчастьем.

— Конечно нет. — Она прижала пальцы к своим пульсирующим вискам. — Когда я узнала, что беременна… Мои родители не хотели, чтобы я оставляла ребенка. Они сказали, что если я выберу беременность, то мне придется взять на себя всю ответственность за мой выбор и моего ребенка. Так я и поступила. Я закончила медицинскую школу. Я родила ребенка. — Она подняла голову, старое решение горело в ее груди. — И я не позволю тебе просто появиться спустя шестнадцать лет и забрать его у меня.

— Ни одной женщине среди моих людей не пришлось бы выбирать, как тебе. — сказал он тихо. — Я уважаю твой выбор.

Искренность в его голосе и восхищение в его глазах застали ее врасплох. Со смерти Бена она привыкла проходить через дни и ночи и года сама. Были вознаграждения, конечно. Но очень мало комплиментов.

Она сморгнула внезапно выступившие слезы.

— Спасибо.

— Но это больше не твой выбор, — продолжал он непреклонно.

Она застыла в боевой готовности снова.

— Зак — мой сын.

Морган неуклонно оценивал ее из-под полуопущенных век.

— Он — почти мужчина. Он должен сделать свой собственный выбор.

— Ты его не знаешь. Ты ничего о нем не знаешь. Ему пятнадцать и сейчас у него тяжелый период.

Настолько трудный, что ей пришлось бросить практику и переехать с семьей на девять тысяч миль, чтобы все начать с начала.

— Ты не имеешь никакого права говорить мне, как мне воспитывать моего сына.

— А что о его правах? — спросил Морган.

Она уставилась на него непонимающим взглядом, но привлеченная его словами. Расстроенная. Испуганная.

— О чем ты говоришь?

— Он имеет право знать своего отца.

Она не хотела принимать во внимание правдивость его слов. Не пошевелив ни единым мускулом, ему удалось угрожать всему, что она ценила: ее жизни, ее семье, ее контролю.

— Его отцом был Бернардо Родригез.

— Твой умерший муж.

Гнев встряхнул ее. Гнев на Бена за то, что он ушел. Ярость на Моргана за то, что заставил ее чувствовать, за то, что снова ткнул ей в лицо потерей.

Она сжала пальцы вокруг бокала.

— Бен любил Зака. Он был рядом с ним всю его жизнь.

Морган посмотрел на нее.

— Но не в начале.

Воздух со свистом вышел из ее легких, высасывая жар и память. Только это, только он, его горячий пристальный взгляд, его подавляющий размер, сильное изящество его тела в ее, когда он придавил ее и бился в ней, когда небо вращалось, и мир менялся вокруг них…

Она втянула воздух, схватила ножку бокала.

— Бен был там, когда это имело значение. Зак все еще приспосабливается к этой утрате. Ему не нужно еще одно разрушение или еще одно разочарование в его жизни. Ты ему не нужен.

— А что касательно тебя? — спросил Морган. — Это не может быть жизнь, которую ты выбрала для себя.

Она проглотила свое вино, чтобы рассеять слабую горечь во рту.

— Моя жизнь — не твое дело.

— Оглянись вокруг. Ты не можешь быть удовлетворена этим местом. — Его взгляд прошелся по клиентуре бара, улыбка тронула его губы. — Этими людьми.

Она жестко поставила свой бокал на стол.

— У меня есть работа, которую я люблю, и дети, которые нуждаются во мне. А что есть у тебя?

Он снова посмотрел на нее, его глаза потемнели. Угрожающие. Сексуальные.

— Я могу получить то, что я хочу, в любое время, когда я захочу. Ты можешь сказать тоже самое?

Его лицо было настолько холодным, а тело отбрасывало жар. Несмотря на себя, она была потрясена и привлечена, ее собственное тело потеплело и смягчилось в ответ. Она, должно быть, не в своем уме.

— Ты имеешь в виду официантку? — сказала она с тонкой попыткой презрения.

— Я имею в виду секс. — Его низкий голос насмехался над ней, щипал ее нервные окончания. Она дрожала как скрипка под напряженным смычком, обнаженная и пробужденная, сердитая и безумно живая. И это было абсолютно недопустимо. Она не была его инструментом или его орудием. Он не доберется до ее ребенка через нее. Или не использует ее в качестве приманки…

— Секс, — медленно повторила она, вытягивая слово, пробуя его, смакуя его во рту. Она чувствовала силу его внимания, полноценного и интенсивного. Она улыбнулась и вытащила ногу из обуви. — Я могу заниматься сексом с тем, с кем я хочу.

Босыми ногами она коснулась его лодыжки, провела линию от голени к его колену. Его грудь поднялась с одним быстрым дыханием, но он не двигался, не убрал свой взгляд от нее. Ее сердце дико стучало.

«Контроль», — напомнила она себе.

Она прижала свою ногу к его бедру. Его нога была твердой как сталь, на бедре были сильные мышцы. Она хотела завести его. Завести его. Но она поймала себя на ее чувственном исследовании, смятенная быстрым скачком желания, которое появилось из-за этой поездкой на новую территорию как он.

Она облизала губы. Пальцы ног пошли выше. Его глаза горели. Он был… О, Боже, он был здесь, горячий и твердый под ее ногой. Она свернула пальцы ног.

— Всякий раз, когда я хочу, — сказала она хрипло.

Его лицо стало резким. Сосредоточенным.

— Мой номер наверху.

Его приглашение встряхнуло ее. Искушение, пойти с потоком, следовать за волной желания, которое глубоко сжималось в ее животе. О, она хотела. Она хотела его. Опустив ногу с его колен, она заставила себя надеть туфлю. Она соскользнула в туфлю и встала, глядя на него сверху вниз.

— В этом между нами различие. — Она была поражена, что ее голос мог казаться настолько холодным, настолько спокойным, когда она кипела и дрожала внутри. — Я не беру что-то просто, потому что я хочу, — сказала она и вышла.

«Возможно, морской лорд был прав», — подумал Морган, когда он прогуливался по гостинице следующий утром. «Возможно, в Конце Мира действительно была какая-то магия».

Деревья обрамляли дорогу, длинный зеленый газон шел к полумесяцу пляжа, который граничил с морем и скалами.

Хорошо быть вдали от напряженных отношений в Святилище, от потного труда по перевозке камней, от расстройств из-за пререканий его рабочих из воды. Дети моря были охотниками, не строителями. Они не делали и не добывали, не пахали и не пряли. Святилище веками промышляло грабежом, золото Викингов и испанское железо, французские шелка и итальянская глиняная посуда. Все уже кончено, все потеряно под волнами, от которых они оправлялись. Два дня горячей еды и горячего душа, мягких полотенец и непрерывного сна дали Моргану переоценку человеческих удобств и среды обитания.

Его ум был ясным, тело в боевой готовности, его настроение было лучше, чем он когда-либо чувствовал. Он прищурился на солнце, искрящееся на голубой воде, свободно как чайки, парящие на фоне бледного неба. Конечно, у его нынешнего удовлетворения мог быть другой источник.