Если бы Байдаров в эту секунду оглянулся, он бы узнал женщину, сидевшую за рулем и, возможно, избавил бы Таню от многих неприятностей.

Но он не оглянулся.

Дверь больницы закрылась. Женщина тронула машину и уехала.

Таня и Байдаров вернулись через полчаса.

Байдаров, не говоря ни слова, пролез за руль и с маху захлопнул за собой дверку. Таня села рядом с Березкиным.

— Ну что?

— Вы знаете, Сережа, на самом деле интересный больной. Правда, я его еще не смотрела, он спит, — старший врач больницы посоветовал пока его не тревожить: больной только что забылся после тяжелого бреда; но анализы такие странные. Все же думаю, что препарат наш поможет. Я захватила с собой одну пробирку, с завтрашнего дня примусь за лечение. Кстати, в больницу я могу приезжать одна, старший врач, оказывается, хорошо говорит по-русски.

— Даже слишком хорошо, — недовольно пробурчал Байдаров, разворачивая кадиллак и выезжая на улицу. — Вы не очень-то доверяйте его русскому языку.

— Яше не понравилось в больнице, — пояснила Таня Березкину.

— Очень не понравилось, — хмуро согласился Байдаров. Он аккуратно объехал полицейского регулировщика на невысокой бетонной тумбочке и выехал на асфальт бульвара. — И пожалуйста, Таня, не делайте никаких знаков Сереже, и не улыбайтесь, я вижу ваше отражение в зеркале. Я вот, например, считаю, что этот старший врач больницы жулик и… — Байдаров попробовал подыскать более сильное выражение, уместное в присутствии Тани, и, не найдя его, закончил резко: -…и бесчестный человек.

— Яша, — укоризненно заметила Таня, — вы же его совсем не знаете.

— Зато чувствую.

— Это как так… чувствуете?

— Очень просто — интуицией.

— Интуиция — еще не логика.

— Вот именно, — логика может ошибаться, вернее человек, думающий, что он мыслит логически, — упрямо философствовал Байдаров. не забывая внимательно следить за машинами, то и дело выскакивающими из боковых улиц на бульвар. — Интуиция — это инстинкт, — продолжал он. — А инстинкт, как утверждает медицина, безошибочен. И вообще…

Он резко затормозил. Таня и Березкин стукнулись головами. Прямо перед радиатором их кадиллака проскользнула белая спортивная машина… на миг мелькнуло женское лицо, склонившееся над рулем.

— Черти драповые! — выругался вслед Байдаров переключая скорости. — Чего здесь полиция смотрит… И вообще я чувствую, что у нас в этом Зиттине еще будут неприятности.

— А, может быть, у тебя плохое настроение оттого, что ты есть захотел? — спросил Березкин.

— Может быть, — великодушно согласился Байдаров. — Сейчас проверим.

Они без приключений доехали до гостиницы, поставили машину в гараж и отправились ужинать.

Но и после ужина настроение Байдарова улучшилось незначительно.

— Я думаю, Яша, вам нужно развлечься, — посоветовала Таня. — Сходите прогуляйтесь с Сережей по городу.

— А вы?

— А я пойду к себе в номер. Я захватила стенограммы докладов конференции, мне нужно кое-что прочитать.

— Тогда мы тоже останемся.

— Нет, нет, Яша Слушайтесь меня, ведь я все-таки врач. Сходите хотя бы в кино.

Байдаров посмотрел на Березкина, тот пожал плечами: мне. мол, все разно.

— Ну что ж, — согласился Байдаров, — пойдем, Сережа. Доктор прописал мне развлечения для поднятия тонуса. Я слышал, что здесь есть ночной клуб, заберемся-ка мы в него на всю ночь.

— Только попробуйте, — пригрозила Таня. — Я буду вас ждать и не лягу спать, пока не придете.

Выйдя из гостиницы, друзья остановились на перекрестке двух главных улиц города Зиттина.

Торопливо двигалась по тротуарам шумная пестрая толпа. Звучала нерусская речь, по крышам и фасадам зданий бежали, гасли и приплясывали огненные нерусские буквы. По асфальту бульвара, еще не остывшему после дневного зноя, стремительно неслись вереницы машин незнакомых марок и непривычных очертаний.

Пропахшая бензином, освещенная прыгающим светом реклам неслась мимо чужая жизнь чужого города.

— Куда пойдем?… Может быть, в кино?

Прямо против них, над входными дверями кинотеатра висело громадное, во весь этаж, полотно — замаскированный злодей тащил в охапке бессильно свисающее тело женщины.

— «Любовь убийцы», — прочитал Байдаров. — Немножко страшно. Попробуем, Сереженька, поискать что-либо полегче.

На другом углу улицы черная тень протягивала с афиши страшную костлявую руку.

— «Месть мертвеца»! Тоже ничего… Вот тут и попробуй развлекись. А что это здесь такое: «Сверх программы».

На небольшой бумажной афишке, под надписью «Человек-трансформатор» было изображено несколько совершенно разных человеческих лиц. Тут же рядом между двух скрещенных рапир — две женские головки и два вопросительных знака по сторонам.

— Картину можно не смотреть, — заключил Байдаров. — Она рассчитана на другую нервную систему, нежели у нас с тобой. А вот на человека-трансформатора, пожалуй, можно взглянуть. Потом тут две девицы что-то собираются делать с рапирами… Пошли, Сережа. Авось выдержим.

В полупустом низком зале кинотеатра, на небольшой эстраде перед экраном, стояла цветная ширма, на которой были наклеены те же человеческие лица, что и на уличной афише.

Публика медленно занимала места. Рядом с друзьями грузно опустился на откидывающееся сиденье толстяк с багровым лицом и мутными, ничего не выражающими глазами.

В фойе прозвенел последний звонок. Задернулись занавески у входных дверей. Медленно погасли лампочки на потолке. Из проекционной ударил в экран яркий поток голубоватого, холодного света.

Из складок бархатного занавеса вышел невысокий узкоплечий человек с впалой грудью, с бледным, неподвижным, как бы отлитым из гипса, лицом и темными грустными глазами. Он поклонился зрительному залу, некоторое время стоял неподвижно, очевидно давая возможность разглядеть себя, и скрылся за ширмой. Он оставался за ней всего несколько секунд, — из-под ширмы были видны его старенькие, тщательно начищенные ботинки. Затем ботинки зашевелились, и с другой стороны ширмы вышел человек в том же костюме, но с совершенно другим лицом. Курносое, с толстыми вывороченными губами, как у негра, оно ни одной чертой не походило на то, которое все видели у этого человека минуту тому назад. Только глаза остались такими же темными и грустными.

— Яша, ты посмотри, как он здорово это делает!

Березкин в восторге захлопал в ладоши, кое-кто из зрителей его поддержал.

Человек-трансформатор поклонился.

И вдруг плечи его как-то судорожно поднялись, он глухо с надрывом закашлял. Пытаясь сдержаться, закрывал платком рот, худенькое тело вздрагивало от усилий, на лбу выступил пот. Однако кашель становился все громче, все тяжелее. Наконец он повернулся, неверными шагами подошел к занавесу и трясущейся рукой пытался найти выход.

Из складок занавеса высунулась красная волосатая рука и грубо за рукав пиджака втащила за кулисы человека-трансформатора.

— Вот бедняга, — сказал Березкин.

Байдаров молчал и хмурился. В зале послышались свистки и шиканье. Толстяк рядом затопал ногами. Березкин посмотрел на него с возмущением. Громкоговорители звукового сопровождения начали вначале медленный и постепенно убыстряющийся регтайм. За экраном послышалось звяканье, как будто там точили два больших кухонных ножа. Из-под занавеса показался каблук красного лакированного сапога с большой шпорой, и перед экраном появилась темноволосая девушка в красном мушкетерском плаще. Пятясь, она отбивалась шпагой от другой девушки, белокурой, одетой в голубой плащ и голубые мушкетерские, с отворотами, сапоги.

Попеременно отступая и нападая, девушки сделали круг по сцене. Затем, продолжая фехтовать, сбросили плащи и остались в средневековых костюмах, сшитых из прозрачного газа, который сразу, как бы растворился в тучах яркого света.

Ревели громкоговорители, звякали шпаги, стучали каблуки. Девушки фехтовали неважно. Да искусство фехтования здесь было ни при чем. Перед белым полотном экрана мелькало розовое тело, задернутое лишь дымкою газа.