Весьма показательно, что противник Москвы хан Казанский Едигер, оказавшись в плену, "через какое-то время принял крещение с именем Симеона Касаевича (сын Касима), сохранил титул "царь Казанский" и занял высшее положение при Московском дворе и государстве в целом (так, в летописных описаниях церемоний царь Казанский Симеон стоит на втором месте после Ивана Грозного)" (В. Кожинов). Вместе с Едигером "крестилось много казанских князей, увеличивших собой число татарских родов в русском дворянстве" (Костомаров). А другой Симеон, Симеон Бекбулатович (Саин-Булат), пусть и формально, стал даже на первое место в иерархии Московии: в 1573 году Иван IV провозгласил его великим князем всея Руси, оставив за собой скромный титул князя московского. Грозный слал ему шутовские челобитные, в которых, как было принято в Московии, уничижительно именовал себя "Иванцем Васильевым" и взывал: "Государь, смилуйся, пожалуй!". Этот балаган, а точнее издевательство над деморализованными и лишенными родовой аристократии русскими, продолжалось два года. После смерти царя Федора Иоанновича Симеон Бекбулатович был одним из главных претендентов на московский престол. Правда, до царского трона татарская знать добралась-таки в лице своего другого представителя – Бориса Годунова, любимца Ивана Грозного (став царем, Борис, потихоньку закрепощавший белых крестьян, распорядился не брать ясак "с татар и остяков бедных, также со старых, больных и увечных", а кроме того категорически запретил изымать у тюменских татар подводы для гонцов).

Дворянин Новосильцев, прибыв в 1570 году в Стамбул с дипломатической миссией, говорил турецкому султану: "Мой государь не есть враг мусульманской веры. Слуга его, царь Саин-Булат, господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья Ногайские в Романове: все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мечетях; ибо у нас всякий иноземец живет по своей вере (т.е в городах Московии стояли мечети! А нашим патриотам режет глаз мечеть на Поклонной горе. Историю надо знать, товарищи. Лужков-то, увы, вполне традиционен – А.Ш.). В Кадоме, в Мещере многие приказные государевы люди мусульманского закона… (ну прямо как в нынешнем Российском государстве – А.Ш.)".

Неудивительно, что во второй половине ХVI века в Московии появилась мода на бритье головы, столь обычное для татар. Правда, вскоре Иван запретил эту моду своим указом, что объясняется, скорее всего, влиянием европейски ориентированных приближенных – Алексея Адашева и новгородского иерея Сильвестра. Именно в эпоху близости этих людей к Ивану IV, составившую первую половину царствования Грозного, стало возрождаться местное самоуправление, был создан новый "Судебник", появился институт земских соборов.

Очевидно, расовым самосознанием Сильвестра, Адашева и Андрея Курбского объясняется то, что они "не одобряли войны Ливонской, утверждая, что надобно прежде всего искоренить неверных, злых врагов России и Христа; что ливонцы хотя и не греческого исповедания, однако ж христиане и для нас не опасны…" (Карамзин). Однако Иван был непреклонен – для него, истинного евразийца, враг был на западе. Сильвестр также осуждал ливонскую войну "за варварский образ, с каким она велась, за истребление старых и малых, за бесчеловечные муки над немцами, совершаемые татарами, распущенными по Ливонской земле под начальством Шиг-Алея (Шиг-Алей (Шигалей) был главнокомандующим московскими войсками в Ливонской и Литовской войнах – А.Ш.)" (Костомаров). Очевидно, именно в те времена на Западе стал формироваться образ дикого "русского казака"… (Кстати, один из центральных персонажей романа Ф. Достоевского "Бесы", полусумасшедший теоретик рабства, носит фамилию Шигалев… Пожалуй, можно говорить о шигалевщине как факторе российской истории.) Впрочем, собственно москвитяне старались от татар не отставать: так, взяв в 1577 году Венден, они устроили жителям резню, а потом изнасиловали всех женщин и девушек. Как тут не вспомнить Германию 1945 года… И мы ее еще вспомним.

Наши патриоты любят Ивана Грозного за его "антииудаизм" и часто упоминают о том, как взяв в 1563 году Полоцк, он приказал утопить в Двине всех местных евреев. При этом замалчивают, что одновременно по приказу царя в городе перебили всех католических монахов, т.е., надо полагать, арийцев. Причем сделали это татары, и, вероятнее всего, с удовольствием.

В результате придворных интриг (не "шигалевцев" ли?) Адашева бросили в тюрьму, где он вскоре и умер, Сильвестра сослали на Соловки, а Курбский бежал в Польшу, получив впоследствии вековечное клеймо "первого власовца". Однако надо заметить, что подобных "власовцев" в Московии было слишком уж много. Еще отец Ивана IV, великий князь Василий брал с коренных русских бояр, упорно бежавших в кровноблизкую Литву, нечто вроде подписки о невыезде, которая подкреплялась своеобразной денежной круговой порукой – это ясно говорит, что проблема была насущной. Подобные же подписки брал и Иван Грозный. Впрочем, бежали не только бояре: среди "власовцев" оказался и наш первопечатник Иван Федоров. Вообще, можно говорить о власовстве, как об устойчивом факте российской истории; надо лишь подчеркнуть, что под этим словом понимается не "измена родине", а русское несогласие с Проектом "Россия".

***

В 1565 году Грозный разделил страну на опричнину и земщину. За последнее десятилетие в православно-монархических кругах об Иване Грозном и опричнине принято отзываться только восторженно и уж по крайней мере положительно. Некоторые идеологи национал-революционного направления видят в опричнине корень, из которого произрастает самобытный отечественный "фашизм". Между тем "фашизм" и опричнина – это по сути разные явления. Если первое понятие происходит от слова "фашина" (связка, пучок, собирание), то второе – от слова "опричь" ("кроме") и подразумевает разделение. "Фашисты" – элита, но кровно связанная со своим народом, сплачивающая и возвышающая его. Опричник тоже "элитарен", но это "элитарность" чекиста в Советской России. Психология и поведение опричника – это психология и поведение оккупанта. Неспроста опричникам возбранялось всякое общение с земскими, а Александровская слобода напоминала осажденную крепость. По словам Н. Костомарова, земщина "представляла собой как бы чужую покоренную страну (выделено мной – А.Ш.)". И о какой уж кровной связи опричников с народом можно говорить, если они клялись "не знать ни отца, ни матери", а в руководстве опричнины состоял, например, черкес Михайло Темгрюкович, брат второй жены царя, отличившийся кавказской лютостью. Бросается в глаза азиатская "эстетика" опричных символов: вы только вообразите отрубленную собачью голову, притороченную к седлу. Рискуя навлечь на свою голову монархические "анафемы" скажу, что с расовой точки зрения опричнина была первым в российской истории аппаратом антиарийского террора – об этом объективно говорит ее антибоярская направленность, видимо, в немалой степени заданная "шигалевцами" вроде Темгрюковича (характерно, что от вступавших в опричнину требовалось, как пишет Карамзин, чтобы "они не имели никакой связи с знатными боярами; неизвестность, сама низость происхождения вменялась им в достоинство"). Опричнина действовала совершенно в духе ЧК, уничтожая прежде всего лучших из русских, соль земли (а затем и русских вообще, как показал поход Грозного на Новгород). Недаром после пресечения московской династии азиатские претенденты на престол оказались почти вне конкуренции. Напрашивается аналогия с Испанией, где "руководство инквизицией оказывается в руках священников-евреев и они под видом борьбы с марранами уничтожают цвет испанского народа" (Галковский).