- Это был главный дзот, - объяснил мне Тимошенко. - Он так поливал огнем, что затормозил наступление батальона Исакова. Сечет - и все. И ничем не возьмешь, - выгодно был расположен. Потому мы и назвали его - главным.

Я посмотрел на подступы к дзоту. То ли случайно получилось, то ли немецкие саперы были мастерами своего дела, но дзот они построили на таком изгибе ската, что он оказался неуязвимым для нашей артиллерии.

Истратив несколько десятков ценных из-за недостатка снарядов, наши артиллеристы перестали вести по дзоту бесполезный огонь.

Крутизна ската мешала танку подойти к нему. Тогда уничтожить дзот вызвались младший лейтенант Тимофеев, недавно вступивший в партию, и вместе с ним четыре молодых бойца-комсомольца.

Трудно сказать, кому из них принадлежала инициатива в уничтожении дзота, но все они одинаково горячо обсуждали, как к нему подобраться.

Когда группа Тимофеева, используя каждую лощину, бугорок, воронку, где ползком, а где перебежками, устремилась к главному дзоту, бойцы, залегшие цепью, своим огнем отвлекали внимание врага.

- И вдруг слышим дзот как бы ухнул, - рассказывал Тимошенко, - будто выдохнул из амбразур пыль и дым. Его крыша тут же провалилась. Наши артиллеристы, видимо, все-таки ее расшатали. А все остальное довершили противотанковые гранаты бойцов Тимофеева. Герои ребята!

.Мы медленно поднимались к вершине кургана, перепрыгивая через окопы, траншеи и ходы сообщения, обходя трупы убитых. Их было много - и немцев, и наших. Одних смерть настигла на бегу во время атаки, других - в рукопашной схватке, третьих - с автоматом в руках или за пулеметом.

- Здесь наступал батальон Исакова, - продолжал Тимошенко. - Тоже заминка случилась. Вражеские пулеметы с флангов открыли такой плотный перекрестный огонь, что наступать стало невозможно, и подавить их нечем. Приходилось экономить и снаряды, и мины, что переправили с собой. Вот посмотрите.

Я посмотрел. Действительно, лучшей огневой позиции хотя бы вот для этого пулемета и не придумаешь. Угодить снарядом или миной по нему мог разве только виртуоз-наводчик. Пулемет, расположенный на выпиравшем почему-то бугре, одновременно был и большим соблазном и загадкой для наших артиллеристов и минометчиков. Малейшая поправка на панорамном или колиматорном прицеле в ту или в другую сторону приводила к тому, что снаряд или мина то уносилась куда-то в пространство, то утыкалась в землю чуть ли не в цепи наших наступавших бойцов.

Словом, огневая позиция пулемета была расположена так же умело, как и тот дзот. Усиливали его кочующий ручной пулемет, снайперы и автоматчики. Несколько наших смельчаков, пытавшихся атаковать в лоб этот опасный для нас бугор, сложили у его подножия свои головы.

Из положения вышли опять-таки благодаря блестящему боевому мастерству наших гвардейцев.

- Из роты, что наступала вот здесь, - показывал мне Тимошенко, - трое бойцов - Дрогин, Проскурин и Сурков - попросили разрешения зайти врагу в тыл и оттуда ударить по бугру.

В создавшемся на этом участке положении следовало поступить именно только так. Но какая требовалась отвага для этого! Ведь перед фронтом обороны противник сконцентрировал из всех видов пехотного оружия такой плотный огонь, что, казалось, никто живой до него не доберется.

Но Дрогин, Проскурин, Сурков и еще четверо бойцов добрались. В момент, когда бойцы батальона из всех видов оружия открыли по бугру огонь, группа бойцов броском обогнула его и атаковала врага с тыла. Гранатами семерка смельчаков уничтожила тринадцать фашистов, а огонь их станкового и ручного пулеметов направила на подразделение противника, пытавшегося контратаковать.

Тогда поднялся наш батальон, и бугор остался далеко позади его.

Но война есть война. В подавлении этой вражеской огневой точки в рукопашной схватке смертью храбрых пали молодые коммунисты Сурков и Дрогин...

Главный дзот и бугор в общей системе обороны гитлеровцев на Мамаевом кургане играли роль усиленных боевых охранений. Их захват еще не решал успеха боя. Предстояло занять первую неприятельскую траншею, которая, как гигантский шрам, рассекала вершину скатов.

Фашисты продолжали обрушивать на наступавший батальон Матвея Кирина смерч огня. Смерть то и дело вырывала бойцов из его рядов. Тогда бойцы снова залегли.

До гитлеровцев оставалось менее ста метров. Они засели в траншее, еле видимые, замаскированные брустверами стрелковых ячеек. Наши роты залегли намного ниже и, прижатые огнем к земле, были видны как на ладони. Расстреливай на выбор любого бойца или командира.

Перепрыгнув через заваленную телами погибших траншею, мы с Тимошенко подошли к большой группе бойцов и командиров, стоявших с обнаженными головами. Они молча расступились перед нами. Поняв в чем дело, мы также сняли свои пилотки. В центре группы возвышался невысокий холмик земли, увенчанный каской. Рядом стоял Кирин. Он мельком взглянул на нас, поднял правую руку и резко опустил ее. Раздался троекратный залп.

- С лейтенантом Чуприной попрощались, - сказал, подойдя к нам, Кирин. Навечно, - добавил он и надел каску.

Тут же у могилы он рассказал нам, как погиб Чуприна.

...Как только наши бойцы залегли перед траншеей, командир шестой роты, бывшей в резерве, лейтенант Чуприна поднялся на НП батальона.

- Позвольте нам атаковать! - обратился он к Кирину. - Ведь люди погибают.

Кирин понимал, что предложение Чуприны разумное, но рискованное.

- А твои не залягут? - Кирин попытался было предостеречь лейтенанта.

- Не залягут, ручаюсь, - заверил его Чуприна. - Мои бойцы как услышали про Тимофеева с его ребятами, да о Суркове и Дрогине, так сразу стали, как наэлектризованные. Сами предложили: иди, говорят, лейтенант, к комбату, проси разрешения на атаку.

- Далековато до траншеи, - усомнился Кирин. - Хватит ли духу добежать?

- Хватит! - убеждал его Чуприна. - Рубеж атаки намечаю там, где залегли роты, до него - перебежками. На рубеже немного отдохнем, приготовимся и броском.

- А успеете? - взвешивал время и расстояние Кирин. - Не выдохнутся люди, прежде чем достигнут траншеи?

- Нет, они у меня натренированные. Под Камышином я им не один раз устраивал кросс по бегу.

- Тогда давай! - согласился, наконец, комбат Кирин. Рота Чуприны снялась с места.

По словам Кирина, рота, несмотря на плотный огонь противника, то по-пластунски, то короткими перебежками за несколько минут без потерь сосредоточилась на рубеже атаки.

- Это было проведено классически, - подчеркивал Кирин. - Взводы наступали, поддерживая друг друга. Взаимодействие было в каждом отделении. Чуприна сумел организовать такую систему огня, что на участке своего наступления ни одному фашисту не позволил высунуть головы из траншеи. Конечно, и мы помогли ему. В это время пулеметная рота вела огонь по траншее через голову шестой роты. Работали на них минометы и подоспевший танк.

Но на рубеже атаки было горячо. Это поистине огненная черта, заставить перешагнуть которую могло только высокое чувство воинского долга. Буквально перед лицами, как змеи, шипели осколки мин. Пули, взрыхляя землю, поднимали облачка пыли. То тут, то там вскрикивали раненые или, вздрогнув в мгновенной судороге, затихали убитые.

Земля еще как-то спасала людей, и казалось, что стоит лишь оторваться от нее, как твой рывок будет последним в жизни.

Это был момент, когда поднять людей и бросить их навстречу свистящим пулям мог только личный пример командира.

Последний раз Кирин увидел Чуприну, когда тот встал во весь рост над залегшей цепью, что-то крикнул и, подняв автомат, бросился на скат кургана. За ним рванулись все бойцы его роты.

- Говорят, во время схватки в траншее он один уничтожил чуть ли не десяток гитлеровцев... - продолжал рассказывать Кирин. - Он, как вихрь, первым ворвался в траншею.

- А вторым ты! - не вытерпев, заметил я комбату. Кирин заметно смутился, покраснел.

По Дороге сюда Тимошенко мне рассказал, что, как только Чуприна со своими людьми ворвался в первую траншею, залегшие ранее четвертую и пятую роты повел в атаку лично сам Кирин.