— Бейте, бейте! — нетерпеливо махнул рукой граф Карлштайн.

Доктор Кадаверецци положил завернутые в платок часы на маленький столик, стоявший рядом с ним, и несколько раз сильно ударил по ним молотком. А граф меж тем громко объяснял зрителям, что никаких часов под платком на самом деле нет и они находятся у Кадаверецци в рукаве, а через несколько минут он их вытащит из чьей-нибудь шляпы на другом конце зала. Снивельвурст угодливо кивал и поддакивал графу, излучая улыбки и потирая руки в предвкушении грядущего позора Кадаверецци, а моя бедная мама просто места себе не находила от огорчения, потому что граф Карлштайн, с ее точки зрения, вел себя крайне невежливо и совершенно неприлично. Наконец носовой платок доктора превратился в измочаленный жалкий лоскут. Кадаверецци взял его со стола и с самым смиренным видом понес показывать графу, который хохотал уже во все горло.

— Вот ваши часы, — сказал доктор.

— Ха-ха-ха! Мои часы! Неужели вы думаете, что я попадусь на эту удочку? — вскричал граф Карлштайн, но платок все же взял. Он высоко поднял его, показывая всем собравшимся, и сказал: — Что ж, давайте посмотрим, что у нас там. — Он развернул платок, и лицо его вытянулось, потому что оттуда посыпались какие-то винтики, пружинки и осколки стекла. Держа в руках сильно погнутый серебряный корпус и длинную цепочку, граф грозно спросил: — Что это такое?

— Это ваши часы, — сказал доктор Кадаверецци. — Я же предупредил вас, что разобью их вдребезги. Эти дамы и господа — свидетели того, как вы сами предлагали мне поскорее это сделать.

По рядам зрителей пронесся шепот одобрения. Многие здесь недолюбливали графа Карлштайна и теперь явно были на стороне доктора.

— Но… но…

— Вот я это и сделал. — Доктор Кадаверецци пожал плечами и в высшей степени учтиво поклонился графу, но в глазах его плясали веселые искорки, так что и мне, и всем остальным было ясно, кто победил в этом маленьком поединке.

Однако самое интересное было еще впереди. Когда разгневанный граф Карлштайн сел, что-то сердито выговаривая Снивельвурсту на ухо, доктор вынул из кармана еще один точно такой же носовой платок в красную клетку, развернул его и вынул оттуда… часы графа Карлштайна! Он посмотрел на них с забавным удивлением и, неторопливо опустив их в нагрудный карман, с гордостью погладил себя по груди. Эта крошечная сценка длилась не больше минуты, но зрители все успели разглядеть и разразились одобрительным хохотом, отчего граф еще больше разозлился, не сумев понять, над чем они так весело смеются. Итак, доктор Кадаверецци продолжил представление, полностью покорив зрителей. Теперь все поняли, что это настоящий трюкач. Такой, если к нему повернуться спиной, запросто может обчистить тебе карманы, но это, похоже, никого не тревожило. Все пребывали в самом наилучшем расположении духа. А доктор так хорошо и с таким удовольствием показывал свои фокусы, что просто невозможно было не радоваться с ним вместе. Теперь все разглядели, сколько в его волшебном шкафу всяких ручек и рычагов. Одна, например, приводила в действие механизм, который доктор назвал «хромоайдофузиконом». Гансу Пфафферлю, сидевшему в первом ряду, выпала честь опробовать этот механизм. Он встал, и доктор Кадаверецци велел ему плотно прижаться лицом к окошечку, а сам повернул какую-то ручку, и на шкафу вдруг появилась и стала крутиться маленькая ветряная мельница, а изнутри послышались громкие удары, свист и жужжание. Доктор сказал, что Ганс видит сейчас совершенно точно воспроизведенную механизмом битву при Бодельхайме, и изображение сопровождается музыкальными, оптическими и баллистическими эффектами. Когда Ганс, шатаясь, отошел от шкафа, лицо его было покрыто разноцветными пятнами, точно у дикаря из какой-то языческой страны, в которых доктор Кадаверецци, по его словам, не раз бывал. Ганс настолько ошалел, что никак не мог понять, чего это мы смеемся. И наконец представление достигло кульминации. Китайский гонг прозвучал три раза, и доктор Кадаверецци изобразил на лице такой священный ужас, словно вот-вот произойдет нечто уж совершенно невероятное. И похоже, это было действительно так, потому что он торжественно провозгласил:

— Близится Час Ибиса! Согласно предсказаниям древних манускриптов, мы с вами вскоре станем свидетелями воскрешения из мертвых священной принцессы Египта, известной жрецам под именем Нефтис! Она пролежала под развалинами пирамиды десять тысяч лет, но сегодня восстанет из гроба и заговорит с нами на своем родном языке с помощью иероглифов. Дамы и господа, перед вами принцесса Нефтис!

Заиграла какая-то странная музыка, похожая на приглушенные звуки арфы, из шкафа вылетело облако дыма, и в этом дыму, одетая в белое, с золотой диадемой на лбу, со скрещенными на груди руками и загадочно устремленным перед собой взглядом появилась… Да, это был второй сюрприз за сегодняшний вечер! Передо мной стояла… Люси! Значит, она все-таки добралась до деревни! И тут… «Еще секунда, и граф Карлштайн — а он уже поднялся со своего стула — схватит ее!» — мелькнуло у меня в голове. Оставалось одно…

— Пожар! Пожар! — во весь голос закричала я и, бросившись к дверям, распахнула их настежь. — Помогите! Пожар! Пожар!

Это сработало! Мгновенно зал превратился в гудящий улей. Сидевшие в задних рядах в испуге вскочили, но сидевшие в первых рядах уже ринулись назад, так что сидевшие в середине оказались зажаты между первыми и вторыми. А я, отойдя в сторонку, подливала масла в огонь: время от времени с силой ударяла друг о друга двумя металлическими подносами и вопила во все горло. Захлопали двери, и огромный живой комок, состоявший, казалось, из одних только рук, ног и разинутых в крике ртов, устремился к выходу. Каждый надеялся первым выскочить наружу. Впрочем, уже через несколько секунд после того, как я крикнула: «Пожар!» — я заметила, что Люси открыла глаза и сперва изумленно уставилась на меня, а потом — в ужасе — на графа Карлштайна. Что делал в этот момент доктор Кадаверецци, я понятия не имею, а вот граф Карлштайн и его секретарь Снивельвурст, пытаясь преодолеть сопротивление рвущейся к выходу толпы, стремились пробраться на сцену. Я надеялась лишь — ибо видно мне было плохо, — что у Люси хватит времени и здравого смысла убежать и спрятаться. А между тем бывшие зрители носились вокруг таверны, кричали, требовали ведра с водой, одеяла, чтобы притушить огонь, топоры, чтобы срубить двери и выпустить тех, кто еще оставался внутри. Некоторые предлагали открыть окна пошире, чтобы вышел дым, другие орали, что этого ни в коем случае делать нельзя, потому что сквозняк только сильнее раздует пламя… И никто так и не понял, что никакого пожара на самом деле нет! Мне это уже совсем перестало нравиться. Было что-то пугающее в том, как веселые и живые зрители прямо на глазах превратились в ошалевшую от страха толпу. Я выскользнула на кухню — там у нас был черный ход, который вел через кладовую во двор, — и бросилась наружу, спотыкаясь о какие-то ведра и корзины и производя, должно быть, ужасно много шума. Я надеялась, правда, что Петер в подвале ничего не услышит и не вздумает высунуть оттуда свою глупую башку, желая посмотреть, что тут творится. За таверной «Веселый охотник» есть узкий проулочек, и я, выбравшись туда, успела как раз вовремя, чтобы увидеть исчезавшую в том конце проулка фигуру высокого человека в плаще и широкополой шляпе. Доктор Кадаверецци! Я со всех ног помчалась за ним вдогонку, не осмеливаясь окликнуть его по имени, потому что граф Карлштайн мог каким-то образом выбраться наружу и оказаться поблизости. Теперь-то он, конечно, просто мечтает поймать Кадаверецци! Добежав до конца проулка, выходившего на дорогу, ведущую к мосту, я осмотрелась, пытаясь перевести дыхание. Доктора нигде не было видно. Позади из таверны доносились крики и шум, причем кричали так сердито, что мне стало не по себе. Пустынные дорога и мост, засыпанные снегом, сверкали в лунном свете; внизу бежала река, поблескивая серебристыми искрами, но она явно не собиралась помогать мне. Я тщетно вглядывалась во тьму за рекой, где начинался лес и дорога, изгибаясь, шла в гору. Не движется ли там кто среди деревьев? Нет, было слишком темно, что-бы что-то разглядеть, а в лесу всегда полно темных теней… На этом берегу были видны лишь крыши деревенских домов, покрытые снегом, грязноватая дорога, желтые огни в окнах да густой белый дым от каминов, столбом уходящий в морозное небо. Все, я их потеряла!