Итак, Дикий Охотник должен появиться в охотничьем домике графа в полночь и получить свою дань. Очевидно, в жертву ему не обязательно приносить кого-то конкретно. Макс слышал, как граф Карлштайн говорил, что, если Люси и Шарлотты не окажется под рукой, сойдет и Хильди. А что, если в домике не окажется вообще никого, когда пробьет полночь? Тогда, видимо, демон возьмет себе самого графа Карлштайна как не выполнившего обещание и нарушившего договор. Вот почему граф так сильно тревожится.

Да, мне казалось, что в таком случае гнев демона должен обрушиться именно на графа, но я не была до конца и этом уверена. Вполне возможно, любой человек, оказавшийся в этот час в лесу неподалеку от назначенного места, — крестьянин, дровосек или кто-то еще — рискует стать жертвой Дикой Охоты, и тогда Замиэль, утолив свой голод, оставит графа Карлштайна в покое. Не имея достаточных сведений о привычках демонов, я оказалась не в состоянии сделать более определенные выводы и переключила свое внимание на самого графа Карлштайна и его родство с девочками.

Насколько мне было известно, граф — родственник их несчастной матери, погибшей вместе с сэром Персивалем, отцом Люси и Шарлотты, во время кораблекрушения. Как раз мне и пришлось сообщить девочкам о столь тяжелой утрате и подготовить их к отъезду в Швейцарию. Других родственников, кроме графа Карлштайна, у них не было. Сперва, помнится, графу очень не хотелось брать девочек к себе, но убедительные речи адвоката сэра Персиваля — замечательного джентльмена по фамилии Хайфиш — заставили его передумать. И вскоре я с тревогой в душе проводила их до Женевы, где кончался первый этап их путешествия.

Что-то неясное вдруг шевельнулось в моей памяти… Я чувствовала, что вот-вот вспомню это, стоит только сесть поудобнее и не открывать глаза…

Хайфиш… Карлштайн… девочки… моя вынужденная поездка в Женеву…

Я выпрямилась, открыла глаза и хлопнула в ладоши, чтобы разбудить остальных. Хильди тут же открыла покрасневшие от усталости глаза и вопросительно посмотрела на меня, да и храп Гриндоффа смолк. Он резко сел и так зевнул во весь рот, что, но-моему, у него даже челюсти затрещали.

— Что случилось, мисс Давенпорт? — сонным голосом спросила Элиза.

Я рассказала им о сделанных мною выводах, и они со мной полностью согласились. А что им еще оставалось? И мы сразу же поспешно разошлись в разные стороны, дело действительно принимало серьезный оборот. Если сперва речь шла о двух заблудившихся девочках, то теперь об их жизни и смерти. Так что времени терять было нельзя.

Мне кажется, если свалишься с высокого утеса в пропасть и в силу какого-то везения приземлишься чуть ниже на скалистый выступ до смерти испуганная, но целая и невредимая, то все же вздохнешь с облегчением, забыв об отчаянии. Но если спасший тебя уступ начнет вдруг крошиться под ногами, грозя обрушиться в ту же пропасть, то первоначальное отчаяние вполне может вернуться с удвоенной силой. А уж когда нечто подобное происходит с тобой несколько раз подряд, то в самый раз подумать: а что, если в твою жизнь вмешался какой-то злой рок? Примерно такие мысли крутились у меня в голове, когда я выбежала из полицейского участка после ареста доктора Кадаверецци.

Нам удалось удрать из замка Карлштайн, но мы поступили весьма глупо, когда ушли из горной хижины и потеряли друг друга. Шарлотту, кстати, почти сразу же и поймал этот жалкий червяк Артуро Снивельвурст! Мне же удалось встретиться с доктором Кадаверецци, и я даже отчасти почувствовала себя в безопасности. (А еще мне ужасно понравилось быть египетской принцессой. По-моему, я хорошо могла бы сыграть эту роль, если б, конечно, стала настоящей актрисой или хотя бы бродячей комедианткой.) А потом надо мной опять стали собираться тучи: в таверне меня заметил граф Карлштайн. И опять меня спасла Хильди, подняв тревогу и крича: «Пожар! Пожар!» Мы с доктором Кадаверецци под шумок сбежали, но нам не повезло, и бедного доктора арестовали. (Хотя, насколько я его знаю, он в тюрьме задерживаться не станет. Я, правда, была с ним знакома совсем недолго, всего несколько часов, но и за это время он успел произвести на меня неизгладимое впечатление. Это настоящий гений! Даже мисс Давенпорт с ним не сравнится. Мне казалось, его разум из другой вселенной, куда более просторной и свободной, чем наша, и хотя я порой замечала его просчеты, но понимала, что эти просчеты — сущий пустяк но сравнению с замечательным полетом его воображения и светлым сиянием его духа. Да что там говорить… Я же слышала (а Шарлотта, например, нет), как ему аплодировали зрители. Это были самые восхитительные звуки на свете!)

Но теперь нас постигло жестокое разочарование. Мы легко сумели договориться о дальнейших действиях и менее чем за час добрались до хижины в горах, но смысла оставаться там не было: мы понимали, что граф, конечно же, схватит Хильди и станет ее терзать, требуя, чтобы она рассказала ему все, что ей известно. Она, несомненно, будет держаться до последнего, но вскоре с помощью дыбы и щипцов для вырывания ногтей граф сумеет одержать над ней победу, и она, теряя сознание, в предсмертной тоске выдохнет сведения о том, где мы скрываемся. И тогда граф бросится сюда, нетерпеливо рыча на своих псарей, спустит с поводка своих гончих и…

В общем, нам ничего другого не оставалось — только подняться выше в горы. В конце концов, по ту сторону гор лежит Италия…

Нам еще здорово повезло: снег не шел, а сверкающая луна освещала каждую скалу, каждую пропасть, каждую коварную трещину и каждый ледяной мостик над нею, смертельно опасный для путника и похожий на панцирь черепахи. Не знаю, как выглядят горные черепахи, но уверена, что в этих горах они водятся. Сперва мы испытывали восторг, поднимаясь все выше и выше, и это чувство помогало нам идти дальше, хоть мы и устали до изнеможения. Неземная красота, царившая вокруг, точно волшебные видения, описанные Байроном или Шелли, наполняла наши сердца странным томлением. Все это напоминало сон, и здесь было очень легко поверить в существование любых сказочных духов и призраков. Мы поднимались все выше и выше, и в итоге руки и ноги у нас совершенно онемели от холода, а каждый вздох стал отзываться острой болью в груди, но остановиться мы не посмели и продолжали карабкаться вверх, пока луна не скрылась за сверкающим зубчатым гребнем горы, да и потом не остановились, хотя вместе с темнотой на нас обрушился жуткий, пронизывающий холод, куда более сильный, чем прежде. Однако небо уже светлело. Звезды слева от нас начинали бледнеть и меркнуть, а синее-синее небо, на котором они так ярко сияли, осветили первые лучи зари. Звезды блекли одна за другой, точно жемчужины, которые, как известно, блекнут, если их не носить. (У меня, правда, никогда жемчугов не было, а вот у нашей дорогой мамочки было очень красивое жемчужное ожерелье, которое так и осталось на ней, когда затонул их корабль… Так что ее жемчужинки вернулись в родную стихию, а она покинула свой мир навсегда! Иногда мне кажется, что в ювелирных украшениях есть некое злое коварство, и поэтому я ни за что не стану их носить. Нет! Никогда не надену даже самое простое золотое кольцо! Я дала в этом обет.)

Вскоре над Альпами разлилась самая великолепная заря, какую мне когда-либо доводилось видеть.

А когда взошло солнце, мы обнаружили, что находимся на небольшом ледяном плато и справа от нас сияют и сверкают белые снега, тянущиеся к самым темным скалистым вершинам. Впереди беспорядочно громоздились ледяные глыбы неправильной, странной формы — одни совсем маленькие, не больше Шарлоттиного господина Вуденкопфа, а другие большие, как дом. Это, собственно, и была поверхность ледника. Слева ослепительно ярко сияло солнце, быстро поднимавшееся над заснеженными горами, точно огромный воздушный шар с заключенным в нем первородным божественным огнем. Казалось, в этом ледяном мире нет никаких теней, потому что лед и снег не поглощали льющийся с неба свет, а отражали его, как бы усиливая и расщепляя на все цвета радуги, в точности, как сделал это во время своего знаменитого опыта сэр Исаак Ньютон (мисс Давенпорт демонстрировала нам этот опыт с призмой солнечным утром в Челтнеме). Так что вместо теней мы повсюду вокруг видели только радуги, вызывавшие у нас легкое головокружение.