— Вставай, — крикнул я ей. — Вставай!

Оставшиеся трое окружили меня кольцом, но глядя на своих раненых товарищей, уже держались не так уверенно. Не определившись, держать ли им дистанцию или атаковать, они колебались, хотя и не долго. Вперед выступил вожак со сломанным носом, его глаза горели яростью и жаждой мести.

— Ты мне заплатишь, — прорычал он, и я увидел, как двое остальных испуганно переглянулись. — Ты мне за все заплатишь.

Он бросился на меня, размахивая мечом. Собираясь обойти его с фланга, я отскочил в сторону, но он оказался быстрее, чем я ожидал, и не успел я поставить ногу на землю, как острие его клинка впилось в мое правое плечо. Боль пронзила меня, я зажал рану свободной рукой и непроизвольно опустил меч. У меня не было времени остановить кровь, потому что мой противник снова пошел на меня.

— Сдохни, черт возьми, — сказал он. — Сдохни, сукин сын!

Стиснув зубы, я заставил себя снова поднять меч, чтобы отразить его следующий удар, а потом следующий и все остальные, которыми он начал осыпать меня. Я мог только отбиваться и медленно отступать, пока он теснил меня к домам на краю улицы. Моя спина уперлась во что-то твердое, и я понял, что отходить дальше некуда.

Я встретил его взгляд и увидел победное торжество в его глазах. Он высоко поднял меч, готовясь нанести последний удар, когда со стороны улицы раздался предсмертный крик. Странно, но это был крик мужчины, а не девушки. Этого было достаточно, чтобы на мгновение смутить главаря бандитов, но мне было вполне достаточно и этого маленького шанса. Согнувшись пополам, я боднул его головой в живот, дернул за штаны и сбил с ног. Земля полетела нам навстречу, а затем мы оба ударились о затвердевшую грязь. С полным ртом пыли и крови он еще продолжал бороться, но его меч отлетел в сторону, и, вскочив на ноги первым, я приставил острие клинка к его горлу.

— Только дернись, прирежу, как свинью, — предупредил я.

Противник замер, внезапно широко распахнув глаза и увидев сталь в моей руке, он понял, что его жизнь может быть закончена одним ударом.

— Милосердия, — прошептал он. — Милосердия, прошу тебя. Умоляю.

Задыхаясь, мокрый от пота, я стоял над ним в тишине ночи. Я не слышал ничего, кроме биения собственного сердца. Из двух оставшихся пьянчуг, один лежал на боку, скорчившись в луже крови. Кровь стекала под него из такой широкой раны под ребрами, что даже я не знал, можно ли ее остановить. Над телом стояла Папия, в ее руке блестел нож, по лицу текли слезы. Это мой нож, понял я, я узнал бы его из тысячи. Она не двигалась, словно приросла к земле, вероятно, в ужасе от себя и того, что она сделала.

Последний из забияк, оцепенев, стоял посреди дороги, его квадратная челюсть отвисла, когда он посмотрел на своего умирающего друга, потом на меня, потом на своего господина и, наконец, на двух раненых спутников: Гисульфа, все еще сжимающего плечо, и другого, который корчился на земле, отчаянно ругаясь и держась за порезанную ляжку.

— Уходите, — повторил я Гисульфу и его приятелю с квадратной челюстью, из всей компании только эти двое остались на ногах. — Если не желаете себе той же участи, или увидите, как погибнет ваш хозяин.

Они взглянули на меня, словно не понимая моих слов, потом снова на своих товарищей, наконец, придя в себя, бросились в один из темных переулков. Я слушал, как их шаги затихают в ночи, вскоре стало совсем тихо.

Я снова сосредоточился на их предводителе. Все его недавнее высокомерие исчезло, и теперь он дрожал на острие моего меча, всхлипывая и умоляя о пощаде.

— Почему я должен тебя пощадить? — поинтересовался я. — Ты пытался изнасиловать девочку. Ты собирался убить меня.

У него не было ответа на мой вопрос, и потому он закрыл глаза, бормоча молитву ко Всевышнему и дрожа в ожидании удара, который закончит его жизнь. Я оставил его лежать в грязи и поспешил к Папии, сжал ее запястье, осторожно вынул нож из пальцев и обтер клинок плащом мертвеца. К нам присоединилась Беатрис, которая теперь, когда опасность миновала, спустилась с церковного крыльца и бросилась к рыдающей девушке, крепко прижав ее к себе.

— Прости, — сказала она, поправляя волосы Папии. — Прости меня. Тебе больно?

Папия покачала головой, но я понимал, что она лжет. Даже если ей не причинили явного вреда, все равно этой ночью она видела ужасные вещи, которые не должна видеть ни одна женщина, ни, тем более, девушка ее возраста. И это была моя вина, потому что из-за меня в первую очередь она оказалась здесь.

Сжимая окровавленное плечо, я попытался рассмотреть рану. Я не мог ничего разглядеть в темноте, но чувствовал новый укол боли при каждом движении.

— У тебя кровь, — сказал Беатрис.

— Жить буду.

В конце концов, все могло закончиться гораздо хуже: если бы я двигался хоть немного медленнее, клинок моего противника вонзился бы мне в лицо или в грудь, тогда я, наверное, не стоял бы здесь. Я постарался выкинуть эту мысль из головы.

Залаяли собаки, я уже слышал голоса, доносящиеся из некоторых домов. Скоро горожане наберутся мужества, чтобы выглянуть на улицу и узнать, что случилось, и когда они это сделают, мне хотелось бы оказаться подальше отсюда.

— Нам нельзя оставаться здесь, — сказал я. — Эти люди вернутся и приведут с собой других.

Однако в тот же миг я услышал ворчание, а затем тяжелые шаги и обернулся. Главный злодей поднялся на ноги и, размахивая перед собой мечом, медленно надвигался на меня. Похоже, при падении он повредил лодыжку, так что теперь заметно хромал.

— Отойдите, — сказал я женщинам. — Назад, быстрее.

Их не надо было просить дважды, они повиновались без вопросов. Я вперил взгляд в своего противника, в его распаханное шрамами лицо, а он смотрел на меня, крепко сжав разбитые губы.

— Все кончено, — сказал я. — Ты не обязан драться со мной. Брось меч, и я отпущу тебя.

Он остановился в десяти шагах от меня.

— Я не побегу, ублюдок, — ответил он и сплюнул на землю. — Твоя шлюха убила моего человека. Он не причинил зла никому из вас.

Я чуть не рассмеялся. Не моя вина, что им не удалось убить меня. Не моя вина, что этот дурень впустую истратил свою жизнь ради утоления похоти.

— Прими мой совет и уходи, — повторил я. — Или я убью тебя.

Ничего не слыша, он перехватил меч обеими руками и с яростным воем, с безумными от бешенства глазами бросился на меня. Раненая нога мешала ему, но я не стал повторять прежнюю ошибку и встретился с ним лицом к лицу. Он метил мне в горло, но я поднял меч, чтобы парировать удар, и, не обращая внимание на боль в раненом плече, молясь про себя, чтобы клинок выдержал, отбил его в сторону. Он споткнулся и, пытаясь восстановить равновесие, открылся, чего я и ждал.

Прежде чем он успел снова поднять свое оружие, чтобы нанести новый удар, я стиснул зубы и бросился вперед, направив меч ему в грудь. Он заметил мой выпад и в отчаянии попытался увернуться в сторону, но было поздно. В один миг острие клинка рассекло его кожу и плоть, до половины погрузившись в живот. Когда я повернул лезвие и выдернул его наружу, мой злодей закричал так, как не кричал ни один из моих врагов в настоящей битве.

И все же он не выпустил из рук оружия, хотя уже осознавал его бесполезность. Он захлебнулся своим дыханием, с отчаянием посмотрел на меня и опрокинулся спиной в лужу. От подножия холма уже слышались крики и приближающийся стук копыт, и, когда я оглянулся через плечо, мне показалось, что я вижу мерцание фонаря из-за угла, хотя я и не был уверен. В любом случае, к нам спешили вооруженные люди, а я больше не хотел проливать кровь в эту ночь. Пора было уходить.

— Кто ты… такой? — удалось выговорить моему противнику, хотя его голос напоминал скорее тихое карканье.

Он уже уходил из жизни. Я присел рядом с ним.

— Меня зовут Танкред, — сказал я. — И я твоя смерть.

Он уставился на меня, его глаза увлажнились, когда он понял, что истекают последние минуты его жизни, что он никогда больше не поднимет меча, не почувствует прикосновения женщины, не будет есть, пить, дышать.