Ну а пока я размышляла обо всём этом, мне принесли телеграмму от моей приятельницы. Она сообщала, что не приедет в Фолиньо, и просила меня встретить её в Перудже. Маленькую шкатулку эпохи Возрождения отправили в Лондон; Орест, моя служанка и я аккуратно упаковали каждый предмет фарфорового сервиза и уложили в корзины, проложенные сеном. В качестве прощального подарка для Ореста я заказала собрание летописей древней истории — я не могла даже допустить мысль о том, чтобы предложить ему деньги, или запонки для галстука, или что-то ещё в этом роде — и у меня не осталось ни единого предлога, чтобы задержаться в Фолиньо ещё хотя бы на час. Кроме того, в последнее время я пребывала не в лучшем расположении духа — полагаю, любой женщине непросто жить в одиночестве целых шесть дней, даже несмотря на старинные безделушки, хроники и преданных служанок, — и я знала, что мне станет лучше после отъезда. Но всё же мне было трудно — нет, просто невозможно! — уехать; я не могла расстаться с куклой. Я не могла оставить её в одиночестве, с этим отверстием в её картонной голове, не могла допустить, чтобы черты её лица — лица Мадонны — покрывались пылью в грязной гладильне старой служанки. Это было просто невыносимо. Но я не могла остаться. Тогда я позвала Ореста. Я точно знала, о чём хочу его попросить, но это казалось невозможным, и я боялась заговорить с ним об этом. Я собралась с духом и как можно более спокойным тоном произнесла:

— Дорогой синьор Орест, я прошу у вас помощи с одной последней покупкой. Я бы хотела, чтобы граф прислал мне… прислал мне портрет его бабушки, то есть куклу.

Я приготовила целую речь на тот случай, если Орест начнёт говорить о том, что такая кукла, выполненная в полный человеческий рост, одетая в настоящий костюм прошлой эпохи вскоре будет представлять огромный интерес для историков, и всё в таком духе. Но я чувствовала, что я бы не осмелилась произнести всё, что задумала, да это было и не нужно. Орест, сидя за столом напротив меня — он попросил принести ему только бокал вина и кусочек хлеба, несмотря на то, что я предлагала ему разделить со мной ужин, — медленно кивнул, затем посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, будто пытаясь взглядом охватить меня с ног до головы. Он ничуть не был удивлён. Он просто обдумывал мою просьбу.

— Это будет очень сложно устроить? — спросила я. — Мне следовало ожидать, что граф…

— Граф, — сухо отозвался Орест, — продал бы собственную душу, если бы у него таковая была, не говоря уже о своей бабушке, в обмен на нового скакуна.

И тогда я всё поняла.

— Синьор Орест, — повторила я, чувствуя себя ребёнком под испытующим взглядом доброго старика, — мы с вами знакомы не так давно, и я не требую от вас, чтобы вы во всём мне доверяли. Возможно, покупка предметов из домов умерших людей с целью разместить их в собственном доме характеризует человека не с лучшей стороны. Но уверяю вас, я порядочная женщина со своими убеждениями, и прошу, чтобы вы доверяли мне и помогли в этом деле.

Орест кивнул.

— Я постараюсь убедить графа продать вам эту куклу, — сказал он.

Я посадила её в закрытый экипаж и привезла к дому Ореста. За лавкой у него был сад, сразу за которым начинался виноградник. Оттуда открывался прекрасный вид на Умбрийские горы. Я давно приметила это место.

— Синьор Орест, — сказала я, — не будете ли вы так добры, взять немного сухих веток — я видела у вас на кухне чудесные миртовые и лавровые ветки — и принести их к винограднику? И ещё я бы хотела сорвать несколько хризантем из вашего сада, — добавила я.

Мы сложили ветки в конце виноградника и посадили на них куклу, а хризантемы положили ей на колени. Она сидела в своём белом атласном платье в стиле ампир, которое, казалось, белело как новое под ярким ноябрьским солнцем. Её чёрные глаза неподвижно смотрели на жёлтые виноградные лозы, и на розовеющие персиковые деревья, и на покрытую сверкающими каплями росы траву в винограднике, и на голубое утреннее небо, и на туманные очертания гор.

Орест чиркнул спичкой и осторожно поджёг сосновую шишку; когда шишка загорелась, он молча передал её мне. Мирт и лавр с треском вспыхнули, в воздухе запахло смолой. Куклу окутал дым и языки пламени. Через несколько секунд огонь утих, а догорающие ветки рассыпались на мелкие части. Кукла исчезла. На том месте, где она сидела, что-то блеснуло среди тлеющих углей. Орест поднял это и протянул мне. Старомодное обручальное кольцо, которое, очевидно, было спрятано под шёлковой перчаткой.

— Сохраните его, синьора, — сказал Орест. — Вы избавили её от страданий.