— Понимаю, — покивал Харвей.

— Другое существенное, особенно с практической точки зрения, отличие заключается в том, что бактериальные инфекции можно вылечить с помощью антибиотиков — тогда как против вирусов антибиотики бесполезны.

— И что же заставляет вас думать, что «черная смерть» была вирусным заболеванием, а не бактериальным, учитывая то, что вы только что рассказали?

Мотрэм несколько секунд помолчал, словно подбирая слова, затем ответил:

— Палочковидная бактерия Yersinia pestis получила свое название в честь русского микробиолога Иерсена, работавшего с Луи Пастером. Вначале она была названа Pasteurella pestis, но в итоге справедливость восторжествовала.

Харвей страдальчески улыбнулся, давая понять, что информация чересчур подробная, и Мотрэм сократил лекцию.

— Я заинтересовался этим вопросом лет десять назад, когда изучал скорость распространения «черной смерти» по Европе. Имеющиеся на этот счет данные совершенно не укладывались в картину распространения бактериальной инфекции типа чумы, кроме того, отсутствовали сезонные колебания, которые следовало ожидать в данном случае.

— Она распространялась быстрее или медленнее, чем вы ожидали?

— Гораздо быстрее. Чума — это преимущественно болезнь крыс, люди заражаются от блох. А «черная смерть» распространялась со скоростью пожара, словно переносилась воздушно-капельным путем, как, например, грипп.

— Вы одиноки в своих подозрениях?

— Уже нет, — улыбнулся Мотрэм. — Ученые изучали генетическую мутацию у людей, которые демонстрируют устойчивость к некоторым вирусным инфекциям. Мутация называется «дельта тридцать два» — считается, что она приводит к отсутствию рецепторов на поверхности определенных клеток организма, что не дает вирусам прикрепиться к этим клеткам, которые у других людей обязательно поражаются.

Харвей задумчиво помолчал, затем сказал со вздохом:

— Простите, я, должно быть, кажусь ужасно тупым, но… каким образом это связано с чумой?

— До того, как «черная смерть» пронеслась по Европе, частота мутации «дельта тридцать два» в популяции, по оценкам ученых, составляла примерно один на сорок тысяч.

— А после? — с интересом спросил Харвей.

— Примерно один на семь.

Харвей изумленно присвистнул.

— Теперь понимаю, — кивнул он. — То есть люди без мутации были более восприимчивы к чуме, чем те единицы, в генах которых имелась мутация.

— Именно так. Обладание мутацией «дельта тридцать два» в средние века явно было большим преимуществом. Самое важное, с моей точки зрения, — это то, что мутация предотвращает попадание в клетки вирусов, а не бактерий. Бактерия не испытывает необходимость проникать в клетки организма. Для нее нет никакой разницы, есть у вас мутация «дельта тридцать два» или нет.

— Вот оно что, — протянул Харвей. — Получается, вы выиграли гейм, сет и матч. Чума была вызвана вирусом, а не бактерией.

— Ну, по крайней мере, я в этом уверен.

Харвей уловил двусмысленность в ответе Мотрэма.

— Разве эта информация не положила конец всем спорам? — удивился он.

— К сожалению, нет. Старая гвардия по-прежнему настаивает, что «черная смерть» была бактериальным заболеванием, и называет результаты последних исследований «псевдонаучной чепухой» — третий вид лжи по Дизраэли, если хотите.

— Статистика, — улыбнулся Харвей.

— А те, кто переместился в «вирусный» лагерь, в настоящее время спорят о том, какой это мог быть вирус. Фаворитом в этом отношении является оспа, и учеными было доказано, что она могла вызвать «давление отбора», необходимое для такого существенного генетического изменения в популяции, тогда как чума точно на это не способна. Некоторые предполагают, что это могло быть сочетанием инфекций, кроме того, существует еще одна захватывающая возможность: с тем же успехом «черная смерть» могла быть вызвана совершенно иным вирусом — который существовал тогда, но неизвестен нам сегодня.

— Убийца из прошлого? — поднял брови Харвей. — Простите мою неграмотность, но разве нельзя выяснить причину, просто… так сказать, покопавшись в прошлом?

— Таких попыток было несколько, — сказал Мотрэм. — Но мы говорим о временном промежутке в семь сотен лет. Бренные человеческие останки не могут сохраниться так долго.

Харвей оперся локтями на стол и оперся подбородком на сплетенные пальцы.

— Знаете, — немного помолчав, заговорил он, — однажды мне довелось читать доклад группы исследователей, которые заявили, что выделили возбудителя чумы из тел жертв «черной смерти»… где-то в Европе, по-моему.

Мотрэм кивнул.

— Во Франции. Они обнаружили бациллы чумы в пульпе зуба эксгумированного трупа. Проблема в том, что никто не может воспроизвести их исследования. Все остальные попытки потерпели неудачу.

— То есть данные французских ученых… сомнительны?

— Ну, я не был бы так категоричен, — сказал Мотрэм. — Не вызывает сомнений, что тело, которое они исследовали, принадлежало погибшему от чумы, но без полноценных доказательств нельзя с уверенностью сказать, что именно чума была причиной эпидемии «черной смерти».

Харвей задумчиво покивал.

— Значит, вам несказанно помогло бы, если бы у вас в распоряжении оказалось несколько тел людей, погибших от «черной смерти», в хорошем состоянии?

— О, безусловно, — улыбнулся Мотрэм, — но по прошествии семисот лет шансы на это…

— Именно поэтому я и попросил вас приехать, доктор Мотрэм.

Дверь открылась, и секретарь внесла чай на серебряном подносе. Мотрэм задумался, нет ли у Харвея за спиной кнопки, которую тот незаметно нажал в самый подходящий момент.

— С молоком или с лимоном?

— Ни то, ни другое, — ответил Мотрэм. — Просто чай, пожалуйста.

— Хороший выбор. Первосортный дарджилинг[4] не нуждается в сопровождении.

Мотрэм взял из рук секретаря чайную пару китайского фарфора, размышляя над тем, как давно он не держал в руках подобные предметы. На его собственном письменном столе стояла обычная кружка, давно нуждавшаяся в хорошей чистке.

— Что вы знаете о Бейллиол-Колледже, доктор?

— Насколько я понимаю, это старейший колледж в Оксфорде.

— Настолько старый, что дата его основания точно не известна, но считается, что это примерно 1263 год.

Мотрэм улыбнулся.

— Даже раньше, чем появилась «черная смерть».

— Вы правы, даже раньше, — отозвался Харвей. — Соучредителями нашего университета были Джон Бейллиол, состоятельный владелец имений во Франции и Англии, и его жена Деворджилла, дочь шотландского аристократа и сама по себе очень интересная женщина. Их отпрыск, названный в честь отца, Джон Бейллиол, стал королем Шотландии, хотя и совершенно непримечательным, надо сказать, и потому был довольно быстро забыт потомками. Деворджиллу, однако, помнят очень хорошо. Кроме того, что она была соучредителем этого колледжа — именно ей принадлежит первая печать колледжа, которая хранится у нас и по сей день — она пожертвовала деньги на строительство нового цистерцианского аббатства в Дамфрисе и Галлоуэе, которое являлось дочерним монастырем Дандреннанского аббатства. Его должны были назвать Новым Аббатством, но, по определенной причине, которая может показаться мрачноватой, в итоге он стал носить имя «Возлюбленное аббатство».[5]

Харвей остановился, чтобы глотнуть чаю. Этот человек всегда точно знает, где лучше всего сделать паузу в рассказе, отметил про себя Мотрэм.

— Когда в 1269 году муж Деворджиллы скончался, она была вне себя от горя. Она велела извлечь и забальзамировать его сердце, чтобы повсюду носить его с собой в шкатулке из серебра и слоновой кости. — Увидев выражение лица Мотрэма, Харвей с удовлетворением произнес: — Вижу, вы испытываете ту же смесь восхищения и отвращения, что и многие, слышавшие эту сказку.

— Простите, — Мотрэм улыбнулся. — И продолжайте, пожалуйста.